X: Белое платье в белых орхидеях (1/2)

— Что с лицом?

Вилка в руках Эльке дёрнулась и издала мерзкий царапающий звук по тарелке. Самым мучительным и жутким событием для неё было время «семейных» ужинов, на которых она и отец сидели напротив друг друга за огромным столом. Еда казалась в такие моменты несравненно отвратительной и еле-еле лезла в горло. Но из-за стола не позволялось встать раньше, чем отец скажет «иди к себе», поэтому приходилось насильно заталкивать в себя какую-нибудь мерзкую и надуманно пресную курицу.

Длинный стол, укрытый какой-то несуразной белой скатертью с узором по кайме, выглядел удручающе бесконечным. Он был словно олицетворение тех отношений, что были в семье Крамер между родственниками. Уве отложил вилку и нож и, промокнув рот салфеткой, уставился на дочь, которая походила на застывшую скульптуру. Слуга поспешно забрала опустевшие тарелки и поинтересовалась, приносить ли десерт, но мужчина строго отказал, сказав, что сегодня не нужны никакие «десерта́». Непроизвольно он всегда произносил это слово неправильно. Такие глупые ошибки часто случались в его речи, и любые исправления своих недочётов он принимал глубоко на свой счёт. Одной и той же отговоркой ему служили слова о том, что он не учёный, чтобы задумываться о таких мелочах. Уве Крамер отпил крепкого виски и покрутил полупустой стакан в руках.

— Ты собираешься отвечать на поставленный вопрос? — тон Уве стал тысячекратно холоднее, чем прежде, и Эльке нужно было придумать какой-то ответ. Такие изменения в голосе ничего хорошего не предвещали: она помнила, что таким тоном он разговаривал с её матерью. Эльке встала и послушно опустила взгляд.

Последние дни июня с того злосчастного часа, когда она, Леви и Ева сидели на кафедре и занимались разработкой костюмов и декораций, Эльке была словно сама не своя. То, как он тянул свою руку к лицу той женщины, то, как они смотрели друг на друга, всё то мерзкое зрелище до сих пор стояло у неё перед глазами, хотя прошло чуть больше недели. Она чувствовала удушающую обиду при виде Леви и впервые была рада, что он больше не ведёт у неё занятий в этом семестре. При виде него у неё наворачивались слёзы, которые она едва могла сдержать. С того дня даже прикоснуться к проектной работе, где на полях было множество пометок, сделанных его рукой, было невозможно. Тетрадь так и лежала нетронутой, и сверху на неё были поставлены тяжёлые книги. Ночью, долго ворочаясь, Эльке глотала слёзы, полные боли и отчаяния, а с утра пыталась замаскировать очевидные следы своего тягостного разочарования дорогой пудрой, которую она купила тайно от отца и прятала, приклеив к крышке стола.

— Простите, я сейчас занимаюсь подготовкой сценария к юбилею с основания столицы, поэтому моя голова занята мыслями именно об этом. Извините, если где-то показалась грубой, — чётко и выверенно звучали слова Эльке. Отец любил, когда она говорит без запинок, ровным тоном и не мямлила.

— Так что ты мне не сказала раньше? — в его голосе возникло воодушевление, и она поняла сразу, что отец знал, как можно воспользоваться этой информацией себе в пользу. — Я знал, что моя дочка хоть куда, — Уве засмеялся и похлопал себя по крепкому животу. Не смотря на свои годы, он держал себя в форме, поэтому пользовался вниманием дам.

Подозвав слугу, чтобы та подлила ему виски, и позволив Эльке всё-таки сесть, Уве начал рассказывать о важном приёме, который состоится в честь возвращения главнокомандующего восточным фронтом. Мелкая, несущественная война с диким племенем на востоке страны увенчалась успехом, но перед юбилейной датой нельзя было упускать из вида даже такое никчёмное событие. Чего точно не планировалось, так это представить того самого главнокомандующего к награде, но поскольку на другом поле боя успехов точно не было, приняли решение организовать в ратуше большой приём. Было приглашено огромное количество народа, можно было сказать, все сливки общества от аристократии до мелких военных.

— А кто там будет присутствовать? — Эльке показала свою мнимую заинтересованность и сделала глоток терпкого чая с листьями малины.

— Да как обычно, — зевнул Уве и выпил виски залпом. — Бездельники-аристократы, уважаемые военные чиновники, естественно, — он сделал паузу, чтобы прочистить горло, — кто-то ещё с твоего университета.

О, какой же электрический заряд пробежался по всему её телу при этих словах! Но Эльке не подала виду и отпила ещё немного чая, бесшумно отставив чашку на стол.

— Кто-то с твоего факультета. Наверное, Леви Аккерман, куда ж без него! У него, поди, дома и места не осталось для государственных наград! — засмеялся Уве, подозвав рукой слугу и жестом показав, что со стола уже можно всё убирать. На самом деле ему импонировал профессор его дочки, он казался Крамеру сдержанным и внимательным собеседником, а ещё ему было приятно видеть, как гражданский не бахвалился государственными наградами. Конечно, тот был хмуроват немного, но такое «сурьёзное», как выражался Уве, лицо нужно было, наверное, чтобы держать в узде студентов. В целом он терпеть не мог тех, кто не слушал или не вслушивался в его слова. Особенно ему были ненавистны всякого рода гражданские, которые вели себя как выскочки. К разряду тех самых выскочек он причислял тех, кто не относился благоговейно к полиции и считал, что может говорить что-то против защитников спокойствия и мира Марлии. Полиции, в частности лично Уве Крамеру, все были обязаны. В таком укладе он воспитывал и свою дочь. — Кто-то с медицинского открыл какую-то полезную штуку для контуженных солдат, чтобы те побыстрее в себя приходили. Поэтому их тоже позвали.

— Как интересно, — со сдержанном восхищением произнесла Эльке и заглянула самодовольному отцу в глаза.

— Да, признаюсь, самому интересно, что там учудили эти экспериментаторы хреновы, — Уве потянулся всем телом, и по столовой пробежался звук хруста суставов. — Я, конечно, не считал их бесполезным дурачьём, но могли бы и побыстрее работать. Вот военная кафедра, конечно, работает быстро и чётко.

— Да, отец, — Эльке было невыносимо скучно и хотелось поскорее уйти прежде, чем отец опять пустился бы в своём состоянии лёгкого опьянения в какие-то бессмысленные восхваления военных. Её мысли были погружены только в то, что она снова увидит Леви. Подойдёт ли он к ней? Или она к нему? Насколько далеко он будет стоять от неё?

— Наденешь то белое платье, которое тебе подарила семья Штольц, — бросил отец, поднимаясь из-за стола и медленным шагом направляясь к себе в кабинет. — Иди в комнату, уже поздно.

— Да, отец.

Эльке поднялась к себе, выпроводив служанку, последовавшую за ней. В доме Крамер слуги всегда были ниже травы, тише воды, и их присутствие вообще не ощущалось. Она закрыла плотно дверь и принялась искать в гардеробе белое воздушное платье, которое на её шестнадцатилетие ей подарила чета Штольцев, такая же семья военных, но рангом выше. Нежное полотно шифона струилось почти до пола, открывая вид на очаровательные туфельки юной прелестницы, а лёгкая газовая ткань придавала воздушности, почти не скрывая за собой тонкие плечи Эльке. Неширокий поясок из того же шифона, завязанный бантиком, подчёркивал её осиную девичью талию. Она приложила платье к себе и посмотрела в зеркало. Точно как влитое, оно сидело бы на ней превосходно, но это совсем не радовало девушку. Она кинула платье на кровать и оглядела себя в зеркало: в параметрах она не прибавила не сантиметра, хотя ей уже стукнуло семнадцать. Теперь никуда и не хотелось идти, и платье казалось слишком ужасным для того, чтобы показаться в нём Леви.

Она уселась за туалетный столик и провела пальцем по контуру своего лица, разглядывая внимательно собственные черты. Не усидев на месте и минуты, она вновь схватилась за платье и приложила его к себе. Ослепительно белое, с новыми мыслями, возникшими в голове Эльке, оно выглядело совершенно по-другому.

— Я согласна, Леви, — произнесла она, и мягкая улыбка коснулась её губ, преобразуя весь внешний вид. Как заведённая, Эльке закружила в медленном танце, который она обозвала свадебным вальсом, хоть и понятия не имела, как танцевать те самые вальсы, поскольку не обучалась искусствам. Но ей было плевать на такие тонкости, она самозабвенно представляла, как её нежно ведёт Леви и смотрит только на неё. Шаг, ещё шаг, и с озорной улыбкой она упала на кровать, прижимая к себе неожиданно полюбившееся платье.

В её голове созрел отличный план, как сделать его ещё лучше. Она снова повесила его в гардероб, размяв все складочки, и аккуратно приоткрыла дверь в коридор в поисках служанки. Когда она увидела ту, кому можно было мало-мальски доверять, она поманила пальцем девушку лет двадцати с копной каштановых волос и с большими и внимательными карими глазами и затащила её за локоть в комнату, крепко закрыв дверь за собой и прижав её спиной на всякий случай.

— Слушай внимательно, — зашептала Эльке, и служанка понимающе и сдержанно закивала. — Я дам тебе деньги, твоя задача сразу же, рано утром, пойти в любой бутик, рынок, куда хочешь, но найти мне корсет, который пойдёт к моим платьям, и помаду, — Эльке задумчиво взглянула на себя в зеркало за спиной у девушки, — найди мне помаду… наверное, розовую или малиновую. А лучше сразу две, потом выберу. Делаешь всё это тайно, так чтобы ни одна душа не прознала, поняла? — Эльке сузила глаза, и служанка кивнула. — Хорошо. Понятливая, значит. Как только всё закупаешь, идёшь немедленно ко мне, я оставлю комнату открытой. Спрячь всё под моей подушкой, — она поспешно достала из маленького ящика крохотный кожаный кошелёк, в котором лежала небольшая сумма карманных денег, получаемых от отца раз в месяц. Она вручила его девушке, и та спрятала его в широких карманах рабочего платья.

Эльке выпроводила служанку. Внутри расцветало самым ярким цветом что-то очень загадочное, и казалось, что это было самое настоящее предвкушение событий, которые никогда не произойдут. Но она не хотела ни о чём другом думать, и сегодня её сон был необычайно спокойным. На утро, после завтрака, она нашла под подушкой, как и было обещано, тонкий корсет с вставками из китового уса и два тюбика какой-то модной помады мягкого розового и томного малинового оттенков. Девичье ликование так и вырывалось из груди, ей хотелось опробовать всё и сразу, но отец не должен был прознать об этих «бесполезных женских штучках», которые и саму Эльке не сильно интересовали, но она хотела показаться Леви с новой стороны.

Весь день Эльке только и пребывала в состоянии эйфории и предвосхищала будущий вечер, на котором она встретилась бы с Леви. И никаких эльдиек на таких аристократических собраниях. С самого утра она приказала старой служанке, которая помогала ей собираться на светские рауты, купить где-нибудь на углу белых цветов, и та принесла несколько самых свежих, срезанных утром орхидей. Цветы аккуратно вплели в высокую, собранную наверх причёску. А купленный вчера корсет помогла затянуть та же служанка, что купила его. Юной особе было тяжело дышать, но тонкая талия, как в модном журнале, что она видела у своей одногруппницы, восхищала и позволяла забыть обо всех неудобствах. Эльке поправила легкую и приятно щекотавшую кожу ткань платья и посмотрела на себя в зеркало. В университетской форме она выглядела на свой возраст, но дорогие длинные платья по последней моде прибавляли ей к лицу несколько лет, и в ней раскрывалась та самая жгучая восточная нотка, подаренная генами матери.

— Выйдите все, мне больше не нужна ваша помощь. Спасибо, — не отрываясь от собственного отражения, проговорила Эльке и махнула рукой на выход. Две служанки вышли и закрыли за собой дверь. Она не могла налюбоваться собой, настолько сильно ей нравилось то, что она видела в зеркале. Наконец-то отвлёкшись от самолюбования, Эльке оглянулась на дверь, словно её кто-то должен был вот-вот схватить как самую опасную преступницу. После того, как она проверила, плотно ли закрыта та, она бросилась к туалетному столику и нащупала под крышкой маленький кулёк, в котором были спрятаны пудра и две помады. Эльке выудила первую, розовую, но ей совершенно не понравился цвет, и она немедленно стёрла её. Когда малиновая помада легла на её губы еле-еле заметно, придавая сладкий живой оттенок её коже, Эльке восхищённо выдохнула и снова, поспешно встав со стула, оглядела себя в полный рост.

— Долго ещё ждать? — был слышан где-то на лестнице возмущённый голос отца. Он не стал дальше подниматься, но Эльке в спешке запрятала косметику под подушку и вышла из комнаты.

— Иду, отец! — приподняв платье, она начала спускаться с лестницы.

— Что-то с тобой не так, — пробормотал он, окинув дочь взглядом.

— Да? Возможно, потому что я собрала волосы наверх, — пролепетала Эльке слишком воодушевлённо, и Уве Крамер в подозрении прищурил глаза.

— Садись в машину, опаздывать не позволяется, — отец натянул перчатки, которые он терпеть не мог, и поправил ряд медалей на груди. — Помни, там будет губернатор и ещё много видных личностей, которых доселе никогда не было на обычных приёмах. Там все сливки общества, между прочим, — он поправил сюртук, глядя в зеркало, и прилизал поседевшие волосы.

— Да, я поняла, — Эльке стояла по стойке смирно.

— Смотри и наблюдай за тем, кто может помочь твоей будущей карьере, — наставлял её отец, пока они шли до автомобиля с личным водителем, который уже ждал их у ступеней дома. — Не гнушайся использовать любые методы. Ваша женская красота, знаешь ли, может многое, и даже горы свернуть, — он пропустил Эльке вперед, и она села в машину, сразу же повернув голову к окну.

У главного здания администрации собралось по меньшей мере тридцать автомобилей и карет, и гости в шикарных нарядах, обвешенные дорогими мехами и украшениями, всё прибывали и прибывали. Улица была перекрыта, и полицейские выстраивались вдоль зданий, словно кто-то поставил забор из людей. Эльке, стараясь особо не мотать головой, искала всё же в толпе малознакомых лиц только его одного — профессора Леви Аккермана, которого она не видела точно дня четыре. И вот на достаточно далёком расстоянии от здания припарковалась старенькая машина тёмно-зелёного цвета, и Эльке увидела его за рулём. Сосредоточенный взгляд и жилистые мускулистые руки на руле выбили почву из-под её ног. С ним из машины вышла ещё одна женщина в очках, которая, кажется, была с факультета естественных наук.

— Что с тобой? — возмутился отец, одёрнув её, но Эльке пробормотала что-то невнятное.