VIII: Ненависть, рождённая в любви (1/2)
Эльке никогда не плакала. В Крамер текла кровь сильных людей, которым было чуждо проявление таких бесполезных чувств, как страх или обида. Столь болезненный урок ей пришлось усвоить очень быстро, когда мать, расплакавшаяся в ссоре с отцом, получила от него такую пощёчину, что женщина даже на пару секунд потеряла сознание. Эльке наблюдала за лежавшей, умытой слезами и растрёпанной матерью со ступенек. Вцепившись в столбцы на перилах, она запоминала каждое слово отца с поразительной точностью, и даже сейчас, спустя десять лет, она могла повторить их без запинки.
Очевидно, он не любил женщину, которая вышла за него замуж по непонятным Эльке причинам. В их семье не были приняты дружеские посиделки, и она явно не могла задать ни одному из родителей вопрос «а как вы познакомились?». Поэтому отношения этих двух таких неродных по духу Эльке человек были покрыты тайной. Но она быстро осознала, что при поразительной ненависти к её матери сама Эльке являлась любимой дочуркой отца. Никогда в жизни он не поднял ни разу на неё руку, не сказал ей плохого слова и не повысил на неё голос. Чтобы получить одобрение отца, ей нужно было всего лишь плясать под его дудку, а именно соблюдать распорядок дня, носить то, что ему нравится, не открывать свой рот лишний раз и заниматься тем, что скажет отец. Потому что всё, что он делал, он делал «для своей любимой дочери». И так называемая отцовская любовь и забота в какой-то момент ослепили девочку: она стала верить, что именно мать делает что-то не так, а значит, абсолютно заслуживает того, как к ней относятся.
Она запомнила свою мать такой, какой она была, когда решила сбежать из дома семьи Крамер, к которой больше себя не хотела причислять и даже собиралась вернуться к девичьей фамилии. Эльке несколько дней назад исполнилось восемь лет. В ту ночь мать, почти не дыша, на цыпочках пробралась в комнату к маленькой дочери и присела на кровать. Тёмные волосы были впервые распущены и ниспадали на плечи, её отдалённо имевшие что-то восточное в себе черты лица стали чётче, и в тусклом ночном полумраке могло даже показаться, что на её щеках играл румянец, а глаза блестели. Её внешний вид очень походил на то, когда уже умирающий человек на день-два теряет свою восковую маску и кажется, что он уже победил болезнь и вот-вот встанет с постели. Ложная надежда легла вуалью и на мать Эльке.
Девочка привстала на локтях и внимательно смотрела на молодую, исхудавшую, но не потерявшую свою особенную красоту женщину перед собой. Та почти ничего не говорила, лишь улыбалась крайне отстранённо. Эльке тоже ничего не говорила. На следующий день за столом завтракали только отец, Уве Крамер, и сама Эльке. Он не искал её, не говорил о ней, и в его поведении не было ни капли волнения или раздражения. Словно Хельги Крамер, его законной супруги, никогда и не существовало. Без неё развестись он не мог, но объявить её умершей со своими связями было проще простого. Так тем октябрьским днём Уве Крамер официально стал вдовцом.
Эльке влетела в дом как ураган. Непомнящая, как добралась до дома, она с остервенением расстёгивала пиджак и, зайдя к себе в комнату, швырнула его в стену. Отца не было, он присутствовал на совещании, на которое Эльке с собой было невозможно затянуть. В ярости она расшвыряла тяжёлые ботинки в разные стороны и упала на кровать. Разорвать, выцарапать бы ей глаза, этой дряни, которая постоянно приходит в неподходящий момент. Чёртова эльдийка, как она вообще посмела прийти?
Глубокий вдох, глубокий шумный выдох. В попытках привести себя и свои мысли в порядок она закрыла лицо руками. Ей нужно научиться быстро возвращать контроль над своими эмоциями. То, как она со скоростью света выскочила с кафедры, когда Леви попросил её уйти, позорно стояло у неё перед глазами. Она раскидала руки по бокам от себя и забарабанила кулаками по кровати, вскрикнув. Отец был бы крайне разочарован, увидев её поведение. Но теперь Эльке подпитывала не только её первая и нежная любовь, но бешеная юношеская ненависть.
Где-то в самом дальнем уголке сердца догорали угольки раздражения. Но она знала верный способ, как успокоиться. Способ, который каждый раз позволял забыть ненавистную муштру отца и давал ей надежду когда-нибудь покинуть этот дом. Эльке прикрыла глаза, и её правая рука потянулась к горлу. Тонкими пальцами она прошлась по мышцам шеи, слегка задевая недлинными ногтями нежную кожу. Здесь свои поцелуи мог бы оставить Леви, и она верила, что это когда-нибудь случится. Она вспоминала его сосредоточенный профиль, и вот он повернул свою голову к ней, и она могла разглядеть радужки его серо-синих глаз. Влево-вправо указательный палец, почти не касаясь, плыл по выпиравшим ключицам, и по телу разбежались мурашки. Вот здесь, на ключице, он оставил бы свою красочную насыщенно-розовую метку.
Вторая рука потянулась к бедру, отодвигая медленно плотную ткань юбки. Пуговица сбоку поддалась ловким пальцам, высвободив немного пространства. Ноги девушки сомкнулись, и она принялась расстёгивать мешавшую и неудобную до ужаса рубашку. Заправленная в юбку, она осталась лежать позади, как опавший бутон. Эльке придвинула под голову подушку и вновь прикрыла глаза. Леви навис над ней, оставляя смазанный поцелуй на губах. Его обжигающе холодные руки прошлись по её бедрам. Эльке приспустила с плеч тонкие лямки шёлковой комбинации. Она буквально слышала, как Леви шепчет ей, что он не может и не хочет отпускать её. И она хотела крикнуть, что готова прямо сейчас быть прикованной к нему. Избавившись от юбки, она осталась в одной только молочной комбинации, спущенной на талию. Нежная, усыпанная родинками грудь вздымалась от тяжёлого дыхания. Если бы Леви был здесь, он был бы восхищён.
Эльке подняла распущенные, запутавшиеся на концах волосы, облизала средний палец и оставила мокрый след на собственной шее, там, куда Леви должен был её поцеловать. Она снова откинулась на подушку и приподняла ноги, шёлковая комбинация мягко сползла по нежной коже. Волосы хаотично растеклись по подушке, и Эльке смочила вязкой слюной два пальца. От томительной жажды близости внизу свело мышцы. Первое касание запустило новый рой мурашек, и каждое последующее хаотичное движение заставляло прогибаться Эльке в спине.
Два разгорячённых пальца медленно спустились ниже, повторив свой путь вверх и вниз. Леви аккуратно развёл бы её ножки, не забыв оставить мягкий покусывающий поцелуй на внутренней стороне бедра. Оказавшись внутри, пальцы двигались короткими неровными ударами, и Эльке, не удержавшись, добавила ещё один. Пальцы другой руки кружили вокруг клитора, и отрывистое дыхание девушки заполняло горячий воздух комнаты. Ноги приподнялись на носочках, и судороги сводили всё её раскалённое тело.
— Я люблю тебя, Эльке.
— Я тоже люблю тебя, Леви, — прошептала Эльке и издала тихий, сдавленный стон, который всегда приходилось сдерживать из-за отца в соседней комнате.
Эльке убрала руки и положила их на вздымавшуюся от тяжёлого дыхания грудь. Прогибаясь в копчике и сводя ноги вместе, она собирала остатки прекрасных ощущений. Когда тело перестало пробирать током, она приподнялась и увидела себя в зеркале слева, возле окна: спутанные волосы, замутнённый взгляд и расцарапанная кожа на ключицах и груди. Она натянула на плечи помятую комбинацию и укуталась в длинный халат. Волосы в высоком хвосте щекотали шею. Эльке похлопала себя по щекам. Внизу было слышно копошение, значит, вернулся отец. Чтобы избежать лишней болтовни о тупых подполковниках, ей нужно было притвориться спящей. Отец приоткроет двери, проверит, на месте ли Эльке, и уйдёт. Однако то были мелочи. Из её мыслей было вытеснено любое понятие, подходившее под определение раздражения. Что обычная эльдийка могла сделать против неё, дочки капитана столичной полиции? В её руках оказывалось всё больше и больше козырей.
Поэтому, когда они пересекались с Евой в длинных университетских коридорах, Эльке не брезгала с ней здороваться. Всё для того, чтобы усыпить бдительность, и ничего более. Если раньше она считала только разницу в возрасте существенным плюсом, то теперь её происхождение покрывало все былые неудачи.
А Ева же, мучимая таким близким расположением Леви на злосчастной кафедре, даже и помыслить не могла, что какая-то первокурсница взяла её на карандаш. С той самой злосчастной ночи Леви не высказывал ей абсолютно ничего, но она на всю жизнь запомнит его хищный взгляд, когда он наклонился к ней и спросил: «так что?». В первую очередь она всегда считала себя довольно смелой в общении с мужчинами, но здесь была совершенно другая ситуация: она была как мышка, решившая укусить лениво распластавшегося на солнышке кота, но дремлющий кот оказался львом, который поймал нахальную мышку одним коготком. Если бы не Ханджи, она даже подумать не могла, что произошло бы дальше.
На следующий день после импровизированного мальчишника у Евы болела голова не от выпитого алкоголя, а всё-таки от стыда. К сожалению, она помнила обо всём в красках, а до этого отдавала себе полный отчёт в том, что мелет её бесстыдный язык. Наверняка Леви не воспользовался бы её пьяным и никудышным состоянием, однако, а если воспользовался бы? Он всё-таки мужчина со своими потребностями. Но она отгоняла от себя такие мысли, потому что Леви не создавал впечатление нечестного и подлого человека. Ева не хотела идти на работу. Какая-то часть её мыслей была переполнена ужасом, а другая думала о том, что в такой сложный период её поведение нужно понять и простить. Раздираемая мучениями, она не могла долго прятаться в комнате. Но придя на работу и зайдя на кафедру, она столкнулась с тем, что Леви ни одним намёком не подавал вида о их вчерашнем «разговорчике». Словно ничего не было.
Он молчал даже тогда, когда они оставались наедине. В такой сосредоточенной тишине время добежало до девятого июня, но Леви никак не показывал ей ни своего презрения, ни чего-либо другого. И стеснение Евы постепенно в его безэмоциональности угасало. Однако всю эту тяжёлую неделю для Евы Леви наблюдал за ней. Он оправдывал себя тем, что, если бы они не находились в одном кабинете и она не попадалась бы ему на глаза, он бы не обратил на неё никакого внимания. Её поведение заставляло его внутренне посмеиваться и приглядываться к ней ещё более внимательно. Он несколько раз ловил сам себя на том, что вместо того, чтобы вчитываться в книгу или в документ, который он заполнял, он то и дело косился на неё. На самом деле ей нужно было отдать должное: она умела убедить человека, что с ней всё в порядке и ситуация находится под контролем.