VII: Белая ворона в золотом зале (1/2)

Последнее занятие было до потери пульса сложным, так ещё и выпало на вечер. В полупустой аудитории, уставленной мольбертами, стояла звенящая тишина, и стыдно было даже дышать, настолько был слышен каждый шорох. Ева без эмоций, холодно и расчётливо смотрела в окно, когда последний студент покинул кабинет, тихо прикрыв за собой дверь. Весь день на улице было серо и безжизненно, ноябрь вновь пришёл на улицы, попросив май посторониться. Пасмурное, простудившееся от своей дождливости небо темнело с каждой минутой. Между двумя занятиями в конце учебного дня был большой перерыв, и Ева как скрывавшийся преступник пыталась всеми способами избежать встречи с коллегами. Она блуждала по каким-то невозможно длинным коридорам, даже пошла к старому корпусу, который рабочие оставили покоиться до завтрашнего дня. Холодные стены, которые она когда-то считала вторым домом, теперь казались до ужаса незнакомыми и неродными. В душе царил полный беспорядок, и, если бы Еве начали задавать какие-то вопросы, она бы безбожно врала вместо честных и прямых ответов. Завтра выходит на работу заведующая кафедрой, поэтому Ева с облегчением была избавлена от бюрократических проволочек и лишнего общения с деканатом исторического факультета.

Она вышла во двор, надеясь, что свежий воздух станет лекарством от любой душевной болезни. Ко всему прочему в ней примешалось чрезвычайно бесполезное чувство вины перед госпожой Северлин. Хотелось укрыться как в детстве с головой одеялом и не вылазить больше из тёплой кровати. Слёзы снова потекли по щекам, только в этот раз эмоции хлестали через край. Ева со остервенелой злобой тёрла раскрасневшиеся щёки, но слезы продолжали течь, соединяясь солёными каплями на подбородке.

— Да что такое? — заледеневшие на холодном воздухе пальцы растирали влагу по щекам, и обессилено Ева уселась на корточки. Один за другим из-за пасмурности рано зажигались фонари во дворе.

Леви постучал пальцем по краешку чашки с ароматным чаем, который вчера принесла Ханджи. Ничего поразительного не было в том, что Ева за два дня не выучила карту здания и не помнила, что окна кафедры выходили прямо туда, где она сейчас боролась с таким простым человеческим решением проблем — слезами. Ему была не по душе излишняя ранимость Евы, он думал, что уж за сутки можно было смириться с настоящим положением дел. Он полагал так целый день, с того самого момента, как они вышли из кабинета ректора, но потом неожиданно для себя вспомнил, что было ещё кое-что, что могло принести такие душевные страдания Еве.

— Господин Аккерман, — неловкий стук известил о позднем госте. На пороге стояла Эльке в строго выглаженной форме, с распущенными по плечам волосами с закрутившимися от влаги кончиками. Она смотрела на него выжидающе, но в её взгляде было что-то ещё, что он не мог уловить. — Я кое-что хотела спросить по своей проектной работе.

— Разве я не говорил приходить через три дня? — строго спросил Леви, отставив чашку в сторону. Властно сложенные на груди руки внушали Эльке трепет, она непонимающе закачала головой из стороны в сторону. — Ты пытаешься испытывать мою память на прочность?

Ответа не последовало. Леви выдохнул и прикрыл глаза. Эльке продолжала стоять перед ним во всей красе ровно по стойке, словно солдат на площади. Ему хотелось дописать отчёт по программе и зайти ещё в одно место перед тем, как попасть домой. Но отказывать студентам с такой жаждой знаний, как у Эльке, ему совершенно не хотелось. В принципе по своей натуре Леви никогда не отказывал ни одному студенту. Он всячески приветствовал ответственность в работе и желание посвятить себя науке. Поэтому перед Крамер медленно распахнулась дверь, что означало лишь одно: Леви предоставит ей желаемый кусочек своего времени.

Она поспешно раскладывала какие-то тетради, исписанные несколькими почерками, из которых своей чёткостью отличался только один. То и дело листы норовили упасть, и Эльке снова вкладывала их в тетрадь. Это упоение, с которым она готовилась к индивидуальной консультации, походило на то, когда новоиспечённая жена ждёт своего мужа на романтический ужин и расставляет только-только приготовленные блюда на стол. Ей приходилось прилагать огромное количество усилий, чтобы сдержать так пытавшееся сорваться с губ предвкушение в виде неуёмно широкой улыбки.

— Кстати, а где книги, которые ты приносила днём? — поинтересовался Леви.

— Ах, видимо, унесла с собой в библиотеку, когда провожала госпожу Римия, — Эльке улыбнулась растерянно и убрала волосы за ухо.

Леви подошёл к столику добавить кипятка к остывшему чаю. Хотелось снова взглянуть в окно, просто так, бесцельно, и тело как нарочно повернулось в его сторону, и глаза всего лишь на секунду принялись изучать что-то там, на улице. Эльке замерла, держа в руках раскрытую книгу, и проследила за взглядом Леви. За окном никого не оказалось. Она вновь взглянула на Леви, и внутри рассыпалось что-то очень мягкое и пушистое, такое, будто укутался в мягкое одеяло. Это чувство напоминало Эльке, что, помимо воинствующего отца, есть что-то ещё, что позволяло ей ощутить себя абсолютно живой. Его сосредоточенный профиль сваял самый искусный мастер. Ей нравилось смотреть на его чуть нахмуренные брови и пытаться разгадать, какие мысли посещали его голову в этот момент. От их вида она чувствовала себя в немыслимой безопасности, потому что такого мужчину не могла пошатнуть ни одна беда.

— Что у тебя? — Леви отставил чашку, и звон фарфорового дна испугал Эльке, погрузившуюся в свои мечтания.

— Да, — зачем-то сказала она и, по-хозяйски сев на стул в знак того, что она не уйдёт отсюда через пять минут, продолжила, — недавно в антикварной лавке я нашла очень занятный томик историй, местных сказаний. В книге не указано, с какой территории собраны эти повести, но по тексту очень похоже на территорию нынешнего Парадиза.

— Сомневаюсь, — категорично Леви отбросил все остальные разговоры. — Дай.

Эльке протянула маленькую, но увесистую книженцию, обложка которой была сильно потрёпана и оторвана на половину. Название совершенно не читалось, но это и не нужно было. Леви раскрыл книгу, и несчастные, облепленные пылью страницы дождались момента, чтобы рассыпаться прямо между его пальцев. Он вчитывался в расплывавшийся шрифт.

— Ты прочла это всё? — поза Леви не изменилась, лишь изучающий взгляд переместился с книги на Эльке, которая кивнула несколько раз. Её руки с выпиравшими косточками из-под плотной ткани рукавов покоились на столе друг на друге. Леви просмотрел ещё несколько раз и заключил, что в этой книге нет ничего, что могло бы их заинтересовать, и в целом эта пустышка была одним сплошным надувательством. Но Эльке всё равно дождалась тёплых слов от Леви: он похвалил её за поиски дополнительной литературы, пусть и книга оказалась бесполезной.

Эльке протянула ему свои заметки и исправленные материалы. Леви быстро проглядел их, не вчитываясь. Ему нравился её стиль работы: Эльке была поразительно исполнительна, аккуратна и педантична в деталях. Всё, что он поручал ей, всегда исполнялось быстро и с особой точностью. Он хотел бы, чтобы все студенты были так ответственны, как она. Леви предложил ей пойти домой, пока он будет читать её отредактированный текст, но она отказалась, сказав, что подождёт, и принялась читать диссертацию одного из историков.

Конечно, на чтение это совершенно не походило. То и дело Эльке тайно поглядывала на Леви. Она обожала смотреть на его испещрённые венами кисти рук и следить за тем, как его узкие, походившие на ветви вишни в цвету пальцы перелистывали страницы, задерживаясь в уголке и медленно проскальзывая вниз. Сколько раз она представляла себе, как эти самые высеченные из мрамора руки блуждают по её телу, как эти изящные пальцы медленно и тягуче расстёгивают пуговицу за пуговицей на её рубашке. Эльке сжала под столом ноги.

— У тебя большая проблема с понятиями, — заговорил наконец-то Леви, и она сделала вид, что только оторвалась от книги. В сущности, ни одного слова прочитано не было. — Ты переходишь сразу к примерам, но без них это не исследование, а просто набор каких-то беспорядочных мыслей. Сейчас напиши определение этого понятия, — Леви положил тетрадь на стол и указал на какую-то строчку пальцем.

Эльке, сидевшая всё это время напротив, поднялась со своего места и наклонилась ближе к тетради, пытаясь разглядеть, куда указывал ей Леви. Она тянулась через весь стол. Непозволительная близость сдавила грудную клетку Эльке, до его скул, к которым так тянулась рука, предательски оставалось всего ничего. Она подняла свой взгляд, так и склонившись, и столкнулась с безмятежностью такой глубокой синевы в глазах Леви.

— О, простите, — без тени смущения и даже очень беспардонно раздалось за их спинами. Эльке резко отскочила и уселась на место. Сердце колотилось так, что должно было уже прорвать своими усилиями ткань университетской формы.

На пороге стояла Ева с видом побитой собаки, прижимая к себе кое-как висевшую на плече сумку. И трепет в душе Эльке сменился раздражением, граничащим с разъедающим внутренности гневом. Леви никак не отреагировал на её присутствие, но следующие его слова выбили из-под ног Эльке всю землю.

— Я думаю, тебе пора идти, Крамер, — он выглянул за окно, тучи сгущались, и воздух становился холоднее, затаив в себе блеск молний. Эльке могла сидеть здесь до утра, не ев, не пив, не дыша. Она хотела упасть к его ногам и умолять его позволить ей остаться, не отпускать её так, словно она больше не нужна. Но Леви не смотрел на неё. Может, и к счастью, потому что весь мыслительный процесс отражался в потерянном взгляде Эльке. Как никогда она поняла, что значит, когда тебя будто обухом по голове ударили. Её пальцы подрагивали, и она почувствовала, что за ней наблюдают. Подняв голову, она наконец-то увидела сложное выражение лица напротив: то была жалость с примесью чего-то непонятного. Как никогда ей хотелось зашвырнуть что-то со всей дури в человека, стоявшего перед ней. И осточертевший призрак Евы непременно должен был раствориться в воздухе без следа.

Но та искренне сожалела, что помешала скорому разочарованию юной Эльке в таком тяжелом пути: любви. Огромная разница в возрасте как таковом — ничто, но вот пропасть между мировоззрением обязательно стала бы тяжелым крестом на подобного рода отношениях. Ева не знала Леви, два дня пребывания в одном кабинете не значили ровным счётом ничего, но ей почему-то казалось, что ему претят отношения со студентками, тем более с такой разницей в возрасте. Мимолётно возникла мысль, интересны ли ему вообще отношения?

— Эльке, будь осторожна по дороге, — мягким, но поучающим тоном сказала Ева, и та, к кому были обращены слова, посмотрела с недоумением на преподавательницу. — Банальное беспокойство за юную особу, — зачем-то добавила вслух Ева, оправдавшись под натиском тяжелого взгляда. Леви на её слова не обратил внимания. Ей и самой пора идти домой, она должна была уйти ещё полтора часа тому назад, но дома её не ждали. Ева достала из сумки слегка помявшуюся повязку, и, зубами ухватившись за ленту с одной стороны, начала завязывать её на плече. Всё это происходило на глазах Эльке, у которой, казалось, перекрыли кислород. Эльдийка. Перед ней стояла чёртова эльдийка. Так вот что это было с первой секунды: ненависть. Всепоглощающий мрак, который окутал душу Эльке. Ева не видела, как тонкие шипы ненавидящего взгляда Эльке проникают под её кожу. Если бы взгляд убивал, Ева умирала бы крайне мучительно. Эльке быстро собрала вещи и почти вылетела из кабинета, так и не попрощавшись.

— Вы ответили на предложение Ханджи? — неожиданно к ней обратился Леви, и её руки замерли над головой в попытках сделать хоть какую-то причёску. Она стояла к нему спиной и чувствовала, как его взгляд касался её шеи, усыпанной светло-коричневыми родинками.

— Сказала, что подумаю, — ответила она, не поворачиваясь. Леви поудобнее уселся в кресле и посмотрел на повязку на рукаве Евы, которую она пыталась поправить. У Ханджи всегда были свои мысли насчёт людей, которых она встречала на жизненном пути, она всегда составляла мнение о человеке сама, и ничья помощь ей не нужна была. Такая погружённая в науку и деятельная персона как она не обратила бы никакого внимания на эльдийку, сидящую подле. Ханджи непременно желала видеть Еву завтра, значит, она её чем-то привлекла. Какие вопросы к Еве могли прийти ей в голову, он не знал. Но завтра будет занятный вечер.

— Не стоит расстраивать Ханджи, — Леви поднялся с кресла и начал прибираться на столе, собирая бумаги, которые после себя оставила Эльке. И без того длинный рабочий день стал ещё длиннее, и оттого усталость, прежде бывшая обычным состоянием, стала чем-то невыносимым и всей своей тяжестью легла на плечи Леви. Ему и правда нужно было развеяться. Ева поджала губы и подумала, что это какой-то необычный способ манипуляции. Оставив Леви без ответа, она первой покинула кафедру. Тот же впервые чему-то усмехнулся за всё время.

Думая обо всём случившемся за день, она слишком быстро преодолела неблизкое расстояние до дома. Старое, рассохнувшееся без должного ухода помещение встретило Еву пробирающим до костей холодом. Она оставила в прихожей сумку в знак того, что в любой момент может уйти отсюда, и прошла дальше, прямо туда, откуда сбежала столько лет назад. Дверь открылась со скрипом и пропустила её в комнату, наполненную сладковатым дурманящим запахом пионов. Нежно-терпкий аромат проникал под кожу, нашёптывал на ухо обо всём былом, глумился над печалью потери. Ева села на кровать, которая принадлежала когда-то Адель. То место было отвратительно пустым и холодным, но Ева прижималась спиной к обшарпанной стене, и эта леденящая прохлада, поцеловавшая её плечи, напоминала ей о том, что она ещё жива, что она ещё здесь.

— Если бы ты была здесь, что было бы? — Ева поднялась с кровати и с завидной педантичностью поправила распустившиеся бутоны пионов, которые любовно и ласково обрамляли фотографию. Она села перед фото на колени и сложила руки в молитве. — Она говорила, что я должна быть благодарна тебе за то, что живу сейчас так, как живу. Но я никогда в жизни не поблагодарю тебя за то, что ты оставила меня, — Ева прикусила губы, голос расплывался, словно в кофейную гущу добавили воды, — прости свою жестокую сестру за такие слова. Ты наверняка хотела бы, чтобы я уже смирилась со всем, но я не могу принять всего, что произошло. Пожалуйста, дай знак, что ты здесь, что ты меня не оставила, — Ева сжала до боли ладони и упёрлась в них лбом. Никаких потусторонних «знаков» так и не последовало, и ей не оставалось ничего, кроме как до полного бессилия выплакать всё, что накопилось в глубине души, и похоронить болезненные крики на губах, которые она прикусила до крови.

Сон пришёл только через четверть часа. В том, в чём Ева и пришла, она улеглась на кровать. Одна рука покоилась на груди, а другая мёртвым грузом спадала вниз. Смотря в потолок, она считала минуты до рассвета. За окном соловей запел песню, полную нежности и тоски. Ева прикрыла глаза.

На следующее утро она наблюдала, как её коллеги сухо, но довольно спокойно продолжают смиряться с текущим положением дел. Даже, вроде как, все успели познакомиться друг с другом и запомнить имена. С отдельной кафедрой для творческого коллектива пришлось повременить, поэтому они продолжали ютиться за одним столом, но Леви обещал, что ускорит этот процесс. И ему верилось. Чем ближе время шло к вечеру, тем оживлённее вел себя преподавательский состав. Сорокалетние и пятидесятилетние преподаватели, полные предвкушения, со скрытым воодушевлением ждали вечера. Бар «Широкие ворота» славился хорошей выпивкой и приятной музыкой. А когда ещё и пьешь не за свой счёт, то жаловаться — грех.

— В чём пойдешь, Ева? — раздалось над её ухом, и она вздрогнула. Перспектива на холсте поползла куда-то в сторону.

— Что? — невидящим взглядом она всматривалась в морщинистое и покрытое толстым слоем макияжа лицо преподавательницы музыкального искусства. — В чём пришла, в том и пойду, — ответ звучал раздражённо, и Ева принялась убирать с холста ошибки непослушной руки.

— Вот в этом непонятном чёрном балахоне? — в голосе коллеги звучали дикие ноты сомнения, и она желала всем сердцем, чтобы Ева шутила. Но той стало немного обидно за такой отзыв о её платье. Она искренне не понимала, что с ним не так, и даже досадливо оглядела свой наряд. — Первый день лета, а ты вот в этом собралась идти в бар?

— Платье как платье. И никакой это не балахон. Где вы видели обтягивающий балахон? — Ева провела рукой по линии талии, точно показывая, что с её «балахоном» всё в порядке и он без всяких проблем подходит для вечера. Её рука в раздражении замельтешила в воздухе, всем своим видом прося отстать от неё. Но коллега не могла угомониться, и под её разгорячённую праведным гневом руку попал только вошедший на кафедру Леви, который хотел немного передохнуть с чашкой чая между занятиями.

— Вот, господин Аккерман, посмотрите на неё, — женщина вытащила Еву за руку из-за стола и поставила рядом с собой, распрямив ей насильно плечи. — Нам нужен ваш мужской совет, господин Аккерман, — повторяла она как заведённая, словно боялась, что, если она ещё раз не назовёт его по имени, он убежит. Но Леви стоял как вкопанный, и его руки медленно переместились на грудь, где легли крест на крест, что чувствовалось как насмешка. Ева пробубнила что-то невнятное, сердито пытаясь вырваться из хватки коллеги, но та только сильнее приструнила её. — Скажите, как мужчина, вот этот нелеп… — она остановилась, кивнув поспешным выводам, к которым она подводила Леви, — этот, в общем, наряд на госпоже Римия вы находите привлекательным? Подходящим для весёлого вечера?

Леви внимательно посмотрел на Еву перед собой. Такого рода попытки помешать его отдыху ему сильно не нравились, но то, как Римия сопротивлялась своей коллеге, позабавило его, и он решил подыграть. Еве, очевидно, нравились рукава, похожие на фонарики. Наверное, она выбирала такой фасон платья, чтобы повязка не выглядела, как необходимый атрибут. Неглубокий овальный вырез переходил в ряд пуговиц до самого горла, и длина платья была чересчур консервативной, скрыв не только колени женщины, но и носки туфель. Чёрный цвет выглядел так же бледно, как и невыспавшееся лицо Евы.

— Меня привлекает другой типаж девушек, — выдал Леви свой вердикт абсолютно честно, и Ева аж возмущённо издала какой-то непонятный звук. «Конечно, нравятся ему молоденькие студентки», — пролетело в её голове, но так и осталось парить недосказанной мыслью. — Платье госпожи Римия совершенно не подходит для вечера в баре. Это будет удар по репутации нашего факультета.

Коллега, с секунду помолчав, разразилась смехом, настолько она была рада, что Леви разделил её единодушие по поводу этого ужасного мрачного балахона.

— Поступили как настоящий мужчина, браво! — вскрикнула Ева, сжав кулаки. — Мне, знаете ли, тоже совершенно не нравится, как на вас сидит этот ваш серый костюм. Он очень вам не к лицу! — она принялась на скорую руку собирать кисти со стола, хватая их так, будто они лично в чём-то провинились перед ней.

— Не хотел вас обидеть, но вы, похоже, совсем наоборот, — невозмутимо парировал Леви, проходя к чашкам.

— Естественно! — воскликнула Ева и осеклась, потому что вышло слишком громко. На деле ничего такого неудачного не было во внешнем виде Леви: всего лишь серые брюки и серая жилетка поверх чёрной рубашки. «Подлецу всё к лицу», — подумалось Еве. Леви же думал, что платье Евы тоже абсолютно нормальное, просто хотел, чтобы его больше не втягивали в такие разборки. Надо было отказаться, но Ева вела себя очень анекдотично, если можно было разрушить его спокойствие. После работы с неуспевающими студентами отвлечься от тяжёлой доли преподавателя таким способом было самое то.