Часть 2. Глава 5 (2/2)

***

Возвращаемся к дому ведьмы какими-то грязными закоулками и то и дело натыкаемся на сбившихся в кучи беспризорных и своры голодных рычащих собак.

На улице дьявольский мороз. Дождь больше не идёт, но холодно настолько, что недавние лужи покрываются тонкой ледяной корочкой.

То и дело отстаю, но Анджей, погружённый в свои мысли, едва ли замечает это. Сжимаю зубы, нагоняю его, ускоряя шаг, и спустя какое-то время снова понимаю, что вот-вот потеряю его из виду впотьмах.

Зато Лука, как бы медленно я ни тащился, всегда за спиной. Не делает ни единой попытки нагнать монстролова или заговорить с ним.

Зато с явным удовольствием цепляется ко мне. И будь я чуть смелее, давно бы зарядил ему в зубы.

За то, что украл меня, чтобы повеселиться, и напугал до полусмерти. За то, что вообще какого-то чёрта решил, будто кому-то здесь нужен.

— Неважно выглядишь, княжна.

Неосторожно прикусываю щёку и вздрагиваю от боли. Во рту явственно отдаёт солью.

Высшие силы, как же он бесит!

— Твоими стараниями, — не оборачиваясь, совсем негромко бормочу, но он каким-то образом умудряется расслышать. Наконец, равняется со мной и заглядывает под натянутый по самый нос капюшон. Не хватало ещё, чтобы кто-то увидел, что я размалёван, и принял за потасканную жизнью проститутку.

— И что же мне сделать, чтобы ты простила меня, красавица?

Свалить назад в свой бордель и не высовываться оттуда больше! Напялить наряды мадам Лукреции и оберегать своих девок!

— Захлопнуть рот и отвалить от меня, — выходит и вполовину не так злобно, как мне бы хотелось. Выходит и вполовину не так, потому что на середине фразы неловко запинаюсь, ударяя и без того пострадавшую ногу о подвернувшийся крупный булыжник, и едва не лечу носом вниз. Едва — потому что он ловко перехватывает меня за плечо и дёргает назад, помогая сохранить равновесие.

Ну вот. Замечательно.

Теперь я ещё и должен ему вымученное «спасибо». Упрямо сжимаю губы и, обернувшись, зло зыркаю на него.

— Можешь не благодарить, — расплывается в широкой ухмылке, а взгляд остаётся холодным, колючим и цепким. Пронизывающим.

— И не собирался.

— А вот за то, что я спас тебя от необходимости страстно лобзаться с Дакларденом, мог бы и поблагодарить. — Подначка более чем очевидная. Как выставленная подножка посреди пустой таверны или разлитое масло на светлом полу. Подначка грубая, но я ведусь на неё, как последний сопляк, и взрываюсь, с силой дёрнувшись вперёд, чтобы скинуть его руку.

— О, спасибо большое! Спасибо за то, что упёр меня чёрт-те куда и заставил промёрзнуть до костей! Спасибо, правда! Я абсолютно искренне! Чтоб тебе до конца своей жизни носить женские туфли, благодетель!

Он даже останавливается на секунду. Моргает, поправляет широкую лямку перекинутой через плечо дорожной сумы и начинает смеяться вдруг. Негромко, но, кажется, совершенно искренне. Хитро щурится и, явно подобрев, качает головой:

— Я сразу понял, что в тебе что-то есть, малыш.

— Ещё раз назовёшь меня так — и спать будешь с мечом под подушкой. — Угроза глупая, запальчивая. Совершенно бесполезная, и мы оба прекрасно понимаем это. Его она веселит ещё больше, а меня заставляет упрямо поджать губы и, сложив руки на груди, отвернуться. Прибавить шагу.

Нагоняю Анджея за ближайшим поворотом и на свою голову всё-таки спрашиваю, как долго нам ещё тащиться. Тот лишь молча кивает на виднеющийся вдалеке, на другом конце города почти, усеянный огнями холм.

Борюсь с желанием застонать в голос и попросить его притормозить ненадолго. Боюсь, что если остановлюсь, то больше не смогу заставить себя сделать хотя бы шаг.

Собираюсь было уже стащить чёртовы туфли и идти босиком, как натыкаюсь на осколки разбитой в крошево стеклянной бутылки.

Вдох-выдох…

Начинаю считать шаги. Считать секунды до того момента, как смогу стащить с себя все эти пыточные устройства, умыться и с головой зарыться под одеяло.

— Что-то ты хромаешь. Хочешь, понесу тебя, принцесса? — вкрадчиво раздаётся где-то над капюшоном, и я не выдерживаю.

Психую, замахиваюсь для удара, но ожидаемо хилый кулак рассекает лишь пустоту. После резкого выпада шатает, и от падения меня спасает только вовремя появившаяся за спиной ладонь. Сердито пихаюсь раньше, чем понимаю, что это Анджей. Анджей, которому, похоже, несмотря на старательно напущенную серьёзность, тоже весело.

Весело всем, кроме меня.

— Отвали. — Отпихиваю и его тоже и, наплевав на то, что теперь они движутся почти вровень, ухожу вперёд. Хрен с ними. Пусть. Переговариваются. Воркуют. Всё что угодно. — Хватит с меня на сегодня чужих лап.

— Так как ты говорил? «Я с ним не сплю»? — вполголоса, но так, чтобы и я тоже услышал, интересуется у Анджея Лука, и, чем чёрт не шутит, я уже думаю, что всё-таки стоило бы влепить ему. Хотя бы один раз и отнюдь не так сильно, как мог бы Анджей, но всё-таки влепить.

Мне определённо стало бы легче. Намного-намного легче.

— Тогда и не спал.

Даже не оборачиваясь, знаю, что чистильщик равнодушно пожимает плечами.

— Ты поэтому решил вернуться? Любопытство покоя не давало? Спать не мог, не выяснив, кого я трахаю?

Лицо пятнами идёт. Несмотря на то, что подобное и вовсе не должно трогать. Не такого, как я.

Теперь и Анджею мне хочется двинуть тоже.

— С чего ты взял, что я вернулся? — Лука отвечает ему сразу же, разумеется, упуская главную часть вопроса.

Ха-ха. Прекрасно. Восхитительно. Потому что, должно быть, он и не мог. Не мог спать. Не мог потому, что разглядел во мне что-то ещё тогда, в предместьях.

— Завязывай с играми, — повторяет с куда большим нажимом, нежели в подземелье, над которым, как оказалось, стоял полуразрушенный костёл. — Раздражает.

— Есть хоть что-то, что тебя не раздражает?

— Сейчас меня больше всего раздражаешь ты.

— Ну да, ну да… Старо как мир. Что же ты вечно выбираешь тех, кто тебя бесит?

— Он…

Всё-таки оборачиваюсь, поражённый тем, что чистильщик явно имел в виду меня.

— …не бесит.

— Да ну?.. — тяну неверяще и против воли взглядом встречаюсь со смеющимися, больше не холодными, серыми глазами Луки. — Что же ты так редко говоришь мне о своей неземной любви, дорогой?

Анджей закатывает глаза и тут же сдаётся:

— Вот теперь я начинаю жалеть, что пришёл за тобой.

Качаю головой, не веря ни в единое слово, и как-то само собой всё становится немного лучше.

Совсем скоро показывается дом ведьмы и сама хозяйка на пороге. Закутанная в шаль, растрёпанная и страшно злая.

Сверкает своими глазищами не хуже любой из кошек, и я поневоле втягиваю голову в плечи, хотя ни в чём и не виноват. Это, кажется, становится одной из моих новых привычек: готовиться к взбучке, и неважно, заслужил её или нет.

Чем ближе цивильный светленький забор, тем медленнее мой шаг.

Чем ближе крыльцо, тем злее становится ведьма. И вопреки всем моим ожиданиям, набрасывается она не на меня. Только лишь окидывает внимательным взглядом, хмурится, так же осматривает Анджея и после — того, кто идёт последним. Меняется в лице тут же.

— Ты!!! — Обвинения в этом коротком слове столько, что мне даже становится легче. Она стремительно сбегает со ступенек, и я едва успеваю увернуться. Налетаю спиной на Анджея, но это куда лучше, чем оказаться на пути взбешённой ведьмы. — Это всё ТЫ!!!

Лука кривится, выставляет перед собой ладонь и спешно шарит второй во внутренних складках плаща. Молчит и, кажется, не слушает.

Анджей же, напротив, выглядит заинтересованным и даже придерживает меня за локоть, не давая зайти в дом.

— Стоит только тебе появиться, как всё летит в тартарары!

— Ага… — Лука хмурится и закусывает губу, принимаясь ощупывать другую сторону плаща. — Да где же…

— Захотелось эффектно появиться? Выпендриться? Ты можешь себе представить, какая шумиха поднялась, когда Даклардена нашли в луже крови и без сознания?!

— Так уж и в луже? Я ему всего-то нос разбил.

— Сломал!

— Сломал, — кивает послушно и, забравшись пальцами в какое-то потаённое отверстие под подкладкой, светлеет лицом. — О! Вот же он. Держи! — пихает опешившей ведьме в ладонь маленький, круглый, подвешенный на цепочке предмет, и я со стоном хлопаю себя ладонью по лбу.

Ну конечно же! Медальон! Совсем про него забыл, бестолочь!

Тайра, готовая было наполнить лёгкие воздухом для нового захода, замолкает и, пару раз моргнув, принимает вещицу из его рук.

Точно же, смутно припоминаю, как он шарил по карманам Даклардена и явно вытащил что-то.

То самое, что ведьма крутит в пальцах и, вздрогнув, наспех прячет в вырез всё того же бального платья. С явным облегчением выдыхает и снова поднимает глаза на Луку.

Тот же расплывается в белозубой улыбке и в приглашающем жесте широко разводит руки:

— Попробуем ещё раз? Тайра, дорогая! Ты такая красивая, что моим яйцам становится больно! Обнимемся?

Ведьма фыркает. Один раз, второй… После всё-таки прикрывает глаза и делает шаг вперёд. Обхватывает наёмника поперёк торса и, привстав на носки, сухо касается его щеки. Прихватывает губами бледную кожу и негромко, но так, что можно расслышать, шепчет:

— Выкинешь ещё что-нибудь — и проснёшься настоящей девочкой. Где-нибудь на окраине тёмного леса. Усёк?

Тут же кивает, а ведьма, выпутавшись из его рук, подходит ко мне. Смотрит, на удивление, мягко, стаскивает капюшон с головы и сочувствующе цокает языком.

— Пойдём.

Послушно протягиваю ей руку и кривлюсь от каждого шага. Ведьма останавливается около приветливо распахнувшейся двери и заталкивает меня внутрь. Тут же с шипением сбиваю с ног неудобные туфли и со стоном оглядываю некогда белые стопы чулок. Некогда белые, а теперь покрытые багровыми пятнами и грязью.

— Вы двое.

Выглядываю на улицу и понимаю, что ни Анджей, ни Лука не торопятся подняться следом.

— Не торчите тут. Хочется посмотреть на звёзды — тащите задницы на задний двор.

А я даже и не знал, что за домом тоже что-то есть…

Расстёгиваю плащ, устало отбрасываю его и старательно делаю вид, что не услышал, как вернувшаяся ведьма бормочет что-то о том, что её дом всё больше становится похожим на бордель.

***

— Давай-ка, садись сюда, — указывает на резной табурет, стоящий около зеркала в её комнате, и помогает мне опуститься на него. — Потерпи ещё немного.

Механически, как оснащённая хитрым механизмом игрушка, киваю и даже не вздрагиваю, когда Тайра, осмотревшись по сторонам, хватает со столика длинный узкий нож, предназначенный для вскрытия писем.

Подходит ко мне со спины и, склонившись, отводит растрепавшиеся волосы в сторону, перекидывает вперёд, и они лезут мне в лицо. Даже не морщусь, несмотря на то что противно щекочут нос.

Теперь, когда я в тепле и полной безопасности, глаза начинают предательски слипаться, а всё то, что произошло за какие-то четыре или пять часов, кажется мне просто странным сюрреалистичным сном. Сном, в котором всем нужен я. Не Анджей с его мечом, не прекрасная, словно мечта любого мужчины, ведьма… Я. Что сказочно богатому почти принцу, что двум наёмникам.

Бред какой-то.

Ведьма решает не церемониться и, разобравшись с пуговицами верхнего платья, просто вспарывает туго затянутую шнуровку.

Судорожно делаю полный вдох и выпрямляюсь.

Все кости ломит, но вместе с тем чувство, с которым распрямляется грудная клетка, просто нереальное. Окутывает лёгкостью и заставляет покрыться мурашками.

Стягивает с моих рук перчатки, и на местах, что были стянуты верёвкой, видны тёмные проступившие синяки.

— А он с тобой особо не нежничал, — как-то странно, скорее даже с непонятной грустью, нежели с ехидством, проговаривает ведьма, и я дёргаю плечом.

Ничего, мол, неважно.

Стаскивает с меня платье, после нашаривает застёжку на массивном подъюбнике, и меня окатывает такой волной жгучего стыда, что я перехватываю её руки, останавливая на середине движения.

Противно становится неожиданно сильно. Противно от самого себя. Отвращение накатывает столь стремительно, что вкупе с усталостью, должно быть, просто убьёт меня.

— Не надо… — Чуть сжимаю тонкие прохладные пальцы в своих и, вскинувшись, умоляюще заглядываю в её лицо. — Я сам. Пожалуйста.

— Ладно, но с причёской тебе самому не справиться. Шпильки слишком острые.

Уныло киваю, и она, оставив в покое мой поистине предназначенный для пыток наряд, пытается распутать волосы. Жестом призывает флакон, пахнущий не то васильками, не то какими-то полевыми цветами, и лоскут чистой ткани. Пихает в мои безвольно сложенные на коленях ладони и обходит кругом, не зная, должно быть, с какой стороны начать.

— На тебе пока. Убери краску с лица.

Тут же живо откупориваю склянку, щедро лью на тряпицу и ожесточённо принимаюсь тереть сомкнутые веки. Затем очередь скул и лба, губы и без того давно бледные. Кожу немного пощипывает, но это ничего. После прохладной водой смою.

— Как Анджей понял, где меня искать? — вырывается сам собой вопрос ещё до того, как полностью оформится в голове. И потому даже меня самого заставляет задержать дыхание.

Действительно — как? Не мог же он обыскать весь город за несколько часов.

— Он не сказал. Упомянул мельком, что кто-то спугнул его монстра во время последней охоты, а после, будто бы всё поняв, умчался. Спросил только, что Дакларден помнит о нападавшем.

— И что же он запомнил?

— Да ничего. Только то, что напали со спины и что плащ был, кажется, кожаный.

— А его лицо? Взаправду пострадало так сильно?

Ведьма издаёт какой-то странный звук, похожий на скрипучий смешок, выглядит донельзя довольной. Вытягивает длинные шпильки из моих волос и складывает на свой туалетный столик. Одну, две, десять… Выпрямившиеся под собственной тяжестью локоны падают на мою спину один за другим.

— Видел бы ты его. Посинел весь и наверняка почти обделался. Жалкое зрелище. Что ни говори, но стоит отдать должное этому засранцу в плаще: он мастер эффектных появлений.

Вспоминаю, насколько он перепугал меня, и вздрагиваю. Вспоминаю ужас и беспомощность, запах той дряни, которой он окурил меня. Сырое подземелье и лязг стали.

Горблюсь, выгибая спину колесом, и, прикрыв глаза, жду, когда же ведьма покончит с остатками причёски.

Не хочу говорить о Луке. О том, что сейчас он наедине с Анджеем, — тем более. Даже думать не хочу.

Выбираю самую безопасную из тем и собираюсь придерживаться её:

— А что Дакларден? Спрашивал обо мне?

— Не то слово! Когда он пришёл в себя и понял, что тебя умыкнули, то немедля спустился в зал и поднял настоящую панику. Разыскал меня, начал молить о прощении и просить твоей руки. Ты можешь представить? Ничего не мог объяснить толком, лицо залито кровью, и ни тебя, ни моего амулета нет. Я было подумала, что это ты его так, но Анджей, услышав про тень в плаще, тут же слинял. Ну а дальше ты знаешь. Только боюсь, что теперь Дакларден порядком осложнит всем нам жизнь.

— Из-за Луки?

— Из-за тебя, княжна. Он же не знает, что ты не девчонка, и, возомнив себя благородным рыцарем, объявил, что заплатит золотом тому, кто приведёт тебя к нему. Заплатит столько, сколько ты весишь, смею заметить. Может, это и правда любовь?

Только отмахиваюсь от неё и думаю, как бы так ловко отстегнуть пояс для чулок, не задирая платья.

— А что Лука? Сколько обещают за него?

— А ты подумываешь его сдать? — отчего-то не очень-то весело хмыкает ведьма, и я тут же медленно качаю головой из стороны в сторону. Нет. Не хочу. Не так подло. — Много. Но не думаю, что его это волнует. В конце концов, он неплохо накуролесил пару-тройку лет назад, и вряд ли в Северном королевстве остался хотя бы один город, в котором за него не назначено награды.

— Такая известная птица?

— Среди себе подобных.

— Как это?

— Среди воров, мошенников и убийц.

— А Анджей не из таких?

— Нет. Анджей всего-то равнодушен к чужим страданиям. Лука же будет отрезать тебе по пальцу в час и кормить раскалёнными углями, потому что это весело. Мой тебе совет, малыш: захочешь поссориться с кем-то из них, выбирай Анджея. Отделаешься подзатыльником.

— Знаешь… — Облизываю языком разом пересохшие, словно чужие губы и старательно пытаюсь сделать вид, что Тайра меня не удивила. — Мне больше нравилось думать о нём как о Лукреции.

— Просто не обманывайся на его счёт. И не нарывайся, даже когда Анджей поблизости. И да, я всё ещё должна тебе одно искреннее «спасибо».

— За что? — выходит рассеянно, сквозь размышления и мутную прорву неясных опасений. Не сразу могу связать чужую благодарность и всё то, что произошло за вечер.

— За то, что вернул амулет.

— Если бы это был я.

— Ты. Чёрта с два Дакларден бы выперся на тот балкон один. Я закончила. Можешь переодеваться.

Киваю и, ощущая, насколько же легче стало уставшей шее, плетусь в ванную комнату, придерживая чёртовы шелестящие юбки.

Запираюсь и с остервенением сдираю с себя сначала платье, после с ещё большим рвением — уже расшнурованный корсет и бельё. С наслаждением переступаю босой ногой через гору бесформенного тряпья, ещё совсем недавно бывшего изысканным нарядом, и подхожу к огромному, почти от пола до потолка, зеркалу в овальной раме.

С интересом поглядываю на себя. На чёрные, так полностью и не смывшиеся круги под глазами, на бледную кожу и ободранную скулу, на которой ещё и наливается синяк. На запястья, увитые чёрными линиями. И наконец, покрутившись, изучаю следы, что оставил корсаж. Багровые, кое-где даже с выступившими капельками крови полосы. Припухшие и тоже с оттенком синевы. Ступни изодраны, мозоли на пальцах и пятках. Разбитая коленка.

Настоящая красавица.

Зло ухмыляюсь своему отражению и рывком срываю ожерелье-ошейник с шеи. Тонкая золочёная нить не выдерживает, мелкие бусины и инкрустированные в них камни рассыпаются по полу.

Удовлетворение, которое я чувствую в этот момент, ни с чем не сравнить.

Оглядываюсь по сторонам и замечаю невесть откуда взявшийся, прямо на борту ванны лежащий широкий гребень. Вполголоса, зная, что в этом доме всё услышит, благодарю ведьму. Пару раз прохожусь по волосам, окончательно выпрямляя их, и умываюсь холодной, набранной в бочку водой. Щедрыми горстями на лицо так, что стекает по подбородку и груди. Так, что тут же покрываюсь колкими мурашками. Стекает по животу и ногам.

Игнорирую полотенца, даже не касаюсь проклятого платья и выхожу в пустой коридор.

Уже в комнате кутаюсь в заботливо оставленную на застеленной кровати просторную светлую рубашку и отодвигаю в сторону тёмные брюки.

Спускаюсь на первый этаж и, не обращая внимания на ночную стужу и облачка пара, вырывающиеся изо рта, прямо так, босиком по промёрзшей каменной земле, огибаю дом.

Нахожу их обоих на старом крыльце, что всё ещё стоит около наглухо заколоченной досками двери. Около двери, которой абсолютно точно нет внутри.

Сидят на ступеньках и, кажется, даже не разговаривали всё это время. Анджей поглядывает на затянутое тучами небо, а Лука, привалившийся к криво-косо прибитым доскам, разглядывает Анджея.

Не касаются друг друга.

Даже случайно.

Хорошо.

— Эй? — зову негромко, и чистильщик, выплывая из своего транса, опускает голову. — Я спать. Ты со мной?

— Этот наряд идёт тебе куда больше платья, — задумчиво тянет Лука и даже давит из себя улыбку.

Но тут трудно обманываться — то, о чём он думает, явно не вызывает радужных настроений. Слишком нахмурен лоб, да и руки его беспокойно теребят зачехлённый широкий нож. Вертят, то и дело хватая за резную рукоять.

И, что странно, этот нож, скорее даже кинжал, кажется мне смутно знакомым. Вроде бы видел его среди вещей Анджея. Видел уже после того, как тот вернулся невесть с каких болот и когда оставлял меня одного на долгих четыре дня.

— Анджей? — зову ещё раз и, несмотря на то что уже ног не чувствую, упорно остаюсь на месте, достаточно наивно надеясь на то, что ведьма не позволит мне умереть от воспаления лёгких в случае чего.

Нетерпеливо протягиваю руку ладонью вверх, и он, к моему удивлению, принимает её. Подхватывает свой всё ещё не зачехлённый меч и позволяет тащить себя в сторону дома.

Наёмник остаётся там же, на заднем дворе, но я забываю о нём почти сразу же, стоит нам только оказаться в тёплом коридоре.

Босым ногам куда приятнее ступать по ковру, а тело быстро согревается.

Веду монстролова за собой, совсем как сутки назад, только на этот раз в спальню. Только на этот раз без единого слова, и не потому, что нужен ему, а потому, что он сейчас нужен мне.

Запираю двери, пока он откладывает свой меч, ставит так, чтобы я даже случайно не смог его зацепить, задвигает за явно дубовый шкаф и стаскивает с плеч куртку. Сапоги. Расстёгивает ремень. Молча, всё ещё храня то самое выражение лица, с которым я и нашёл его.

Становлюсь напротив, молча обнимая себя ладонями, и жду. Действия или слова. Чего-нибудь.

Делает шаг вперёд, обхватывает ладонями моё лицо и внимательно осматривает ссадину. Чуть сводит брови.

— Это пощёчина?

— Это упал на пол, — невесело поправляю его, и становится чуть проще. Теплее. Ему не всё равно. Иначе для чего это? — Синяков осталось много. Посмотреть хочешь?

Вместо ответа берётся за мои руки и, чуть сжав, прямо поверх оставленных верёвкой синяков, распрямляет их, заставляя вытянуть вдоль тела.

Становлюсь очень послушным и, когда он расстёгивает те жалкие несколько пуговиц, что я просунул в петли, даже помогаю стащить рубашку с плеч.

А после замираю снова.

Обходит меня кругом, собирает волосы в кулак и придерживает их, чтобы осмотреть спину. Проходится по выпуклым полосам своими прохладными пальцами. Опустив взгляд, смотрит на мои ноги. Едва уловимо кривится и снова касается моего лица.

— А что Дакларден? — Смотрит на мои губы, и я невольно начинаю покусывать их. Не то от нетерпения, не то потому, что так проще спрятать улыбку. — Он целовал тебя?

— Всего один раз.

— И ты позволил ему, потому что тебе этого хотелось? — Слишком голос низок, чтобы спрятаться за любопытством.

Всё моё тело приятной волной омывает, даже забирает противную ноющую боль, но…

Ровно до того момента, пока я не вспоминаю. Пока не вспоминаю, чего хотел он сам. Кого он хотел и пусть не поцеловал, но…

— А тебе? — отвечаю в тон, в этот раз закусываю уже щёку и совсем всерьёз. Если уж кривиться, то лучше от боли, нежели от ревности. — Тебе хотелось?..

Закончить не даёт. Обрывает. Склоняется надо мной, одной рукой крепко обхватывает поперёк пояса и заставляет привстать на носки.

Послушно тянусь вверх и, несмотря на то что ведёт своими губами по моим как никогда медленно и осторожно, нежно, никак не могу отделаться от привкуса желчи на языке.

Не могу, даже сомкнув веки и убеждая себя в том, что сейчас он со мной. Убеждая себя в том, что он не хочет быть с тем, другим.