Часть 2. Глава 4 (2/2)

Поднимаю подбородок, встречаясь взглядом с, как я и думал, голубыми глазами мужчины. Салютует Тайре бокалом и лениво помахивает пальцами в воздухе. Ведьма отвечает тем же и улыбается в ответ.

— И моя вещица при нём. Во внутреннем кармане лежит. Надо же, насколько собственные традиции чтит. Таскает безделушку с собой, пока не обзаведётся новой.

— Откуда ты знаешь?

— Чувствую её. А теперь пойдём, поздороваемся, я представлю тебя, а когда этот самовлюблённый индюк решит проехаться по мне ещё больше и поведёт тебя наверх, ты стащишь у него мой амулет и сбежишь.

— Ну да, звучит несложно. Но почему ты так уверена, что он полезет под мою юбку?

— О, ещё как. Ты только посмотри на его лицо, разве что слюна не капает. Ты новенькая здесь, ещё совсем юная и наивная. Идеальный трофей.

— Ага, всё прекрасно, за исключением того, что он может нашарить мои яйца, пока я буду лазить по его карманам. Да и невинности во мне, мягко скажем, маловато.

— Если ничего не выйдет, я тебе их оторву, — сладко обещает мне ведьма и ласково проводит по моей щеке, поправляя один из тяжёлых, обрамляющих лицо локонов. — Будь умницей, Йенна.

— Ага. Всенепременно, бабушка.

Тут же впивается ногтями в моё запястье и дарит одну из своих лучших улыбок. Я бы влюбился наверняка. Я бы влюбился, если бы был выращен мужчиной, а не вот этим вот. Я бы влюбился, если бы уже не был влюблён.

— Давай, пойдём, — перехватывает увереннее мой локоть и ведёт в сторону истуканом застывшего лакея с тяжеленным подносом. Мне становится откровенно жаль беднягу, который после приёма наверняка не будет чувствовать собственных рук.

Тайра уже было протягивает мне бокал с чем-то красноватым, как локтя касаются чужие пальцы. Ледянющие.

Вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь через плечо.

Дурнота комком к горлу. Дышать становится ещё тяжелее. На лбу, кажется, вот-вот выступит испарина, а макияж потечёт. Страх, который обуял меня, такой же холодный, как и прикосновение высшего вампира.

— Демиан… — ведьма почти шипит и, кажется, выгибает спину, как разозлённая кошка, — ты не мог бы убрать руки и свалить?

— Почему ты так неласкова со мной, дорогая?

— Потому что ты мешаешь! Сгинь!

Переругиваются даже не вполголоса, скорее на грани шёпота, с абсолютно нейтральными вежливыми лицами.

И с первого взгляда заметно, что их вражда застарелая, уже покрывшаяся пылью и плотным слоем копоти. Просто потому, что заведено так, а не иначе.

Вампир при свете свечей почти ничем не отличается от продолжающих прибывать гостей. Разве что только бледноват, но кто сейчас не стремится к модной, уходящей в синеву белизне кожи? Разве что Анджей, которому абсолютно плевать на великосветские изыски.

— Только если твоя очаровательная спутница подарит мне первый танец. Ну или мы можем поскандалить немного. Что скажешь? Оживим этот скучный вечер?

Улыбаюсь ему абсолютно зверски, так, что скулы судорогой подводит, и, прежде чем ведьма успеет затеять самую настоящую склоку, вкладываю свои пальцы в протянутую ладонь. Не сожрёт же он меня прямо посреди залы на глазах у всех? Я надеюсь, что не сожрёт.

— Умница, — натурально мурлыкает и ведёт меня за собой.

Тайра остаётся около лакея и, прищурившись, ни единого движения вампира из виду не упуская, медленно отпивает из своего бокала.

Мне даже становится интересно, если он всё-таки решил сожрать меня прямо здесь, ведьма успеет сделать хоть что-нибудь?

Надеюсь на то, что этот вопрос так и останется невыясненным.

Каждый шаг вдруг начинает отдаваться в ступнях. Грёбаные бабские туфли. Терплю и продолжаю удерживать лёгкую полуулыбку на лице.

Пристраивает узкую ладонь на моём поясе и ведёт ей чуть вверх, кончиками пальцев прощупывая медленно отпечатывающуюся на моей коже корсажную кость. Но, вопреки ожиданиям, становится даже немного лучше. Его леденящие прикосновения забирают боль, и терпеть это пыточное устройство, предназначенное для куда более изящных, чем я, особ, становится легче.

— Спасибо, — решаю поблагодарить всё-таки и послушно подстраиваюсь под ритм играющей музыки.

Ничего сложного, несмотря на отсутствие практики. Скучное, давно до автоматизма выверенное «раз-два-три» не доставляет мне новых проблем. Кружиться с ним удивительно легко, и я почти не замечаю, как он вытягивает меня в центр залы.

— За что же, милашка? — глумится и, улучив момент, подмигивает готовой прожечь его взглядом насквозь ведьме. — От тебя пахнет не в пример лучше, чем в прошлый раз.

Разумеется, он сразу же узнал меня. Я ни единой секунды не сомневался в этом. Вампира, словно ищейка улавливающего запахи и, возможно, даже нечто большее, тряпками не проведёшь.

— Приму это за комплимент.

Кивает и явно заигрывает со мной. И вовсе не из-за вспыхнувшей жгучей симпатии, нет. Заигрывает со мной просто потому, что уже и не помнит, когда разговаривал с кем-то иначе. Без ужимок и небрежного флирта.

— От тебя пахнет, — делает вид, что задумался, и касается языком на глазах удлинившегося зуба, — кровью. Духами тоже, но…

— Туфли узкие, — поясняю, и Демиан сжимает руки куда сильнее. Пальцы, расслабленно лежащие на его ладони, кажется, угодили в тиски и вот-вот хрустнут. Звонко, один за другим или все разом.

Продолжаю держать лицо, хотя в глазах на секунду темнеет от слишком стремительного поворота.

— А наш общий друг… — Заминка затягивается, пока он решает, стоит ли произносить имя. — Тоже здесь?

Отрицательно качаю головой, не рискнув обманывать его. В конце концов, чтобы свернуть мне шею, ему потребуются доли секунды, и вряд ли меня утешит то, что после чистильщик снесёт ему голову. Может быть.

— Значит, только ты и ведьма? — Не дожидаясь подтверждения, продолжает и ловко уводит меня в сторону, буквально за секунду до столкновения с менее расторопной красоткой в розовом кринолине. Расходимся в сантиметрах друг от друга, прошелестев юбками. — Значит, у тебя дело к кому-то из гостей? Или, возможно, хозяину дома?

— А тебе что до моих дел?

Удовлетворённо кивает, будто бы я только что выложил ему всё подчистую, и становится скучающим. У него, оказывается, удивительно живая мимика для наполненного тёмной силой мертвеца.

— Абсолютное ничего. Но я мог бы намекнуть кое-кому, что трусики тебе отчаянно жмут, а грудь такая плоская вовсе не потому, что не повезло. Что тогда будешь делать?

— А что будешь делать ты, если я или твоя подруга Тайра во всеуслышание объявит, что появляешься ты только ночью вовсе не потому, что бережёшь бледность кожи? Никогда бы не подумал, что вампиры вращаются в высших кругах.

— О, малыш, они бы не вращались, если бы вопили так же громко, как ты.

— Я ещё и не так могу завопить… А вздумаешь сожрать меня — Анджей придёт за тобой исключительно потому, что ведьма не получит то, ради чего напялила на меня все эти тряпки.

Его взгляд из холодно-любопытного становится вдруг ласковым и теплеет на пару градусов. Перестаёт медленно расплющивать мои пальцы и даже забирает противную ноющую боль, опоясавшую рёбра.

— Дрожишь, так часто дышишь… — Касается моей щеки своей ледяной ладонью, и это напоминает мне то, как Анджей порой делает, пытаясь немного погреться. Урвать частицу человеческого тепла, и кажется, его глаза, абсолютно точно только что изменившие цвет, грустнеют.

Вспоминаю, что и у ведьмы порой нет-нет да проскочит нечто такое во взгляде, и на одну, всего на одну секунду я перестаю бояться его и испытываю что-то сродни жалости.

Монстры, оказывается, тоже чувствуют. Сожаление. Тоску. Копившуюся веками грусть?

Монстры — да, а ОН, выходит, нет? Чушь. Не может быть.

— И что же это значит?

— Что тебе страшно, глупый. Но, даже покрываясь мурашками, дерзишь, — проговаривает со странным удовлетворением в голосе и, замедлившись, подносит мою руку к своим губам. Чуть склонившись, целует костяшки пальцев и, вдруг подмигнув, с силой отпихивает меня в сторону, в чужие, горячие, по сравнению с его собственными, руки. Тут же обхватывает за талию высокую, почти такую же, как и я, блондинку из только что разбитой им пары и, закружив, уводит в другую часть зала. Я же инстинктивно цепляюсь за плечо, которое только что чуть не оставило внушительный синяк на моём лбу.

Вскидываю голову, готовый иметь дело со следующим малоприятным типом, и замираю. Встречаюсь взглядом с голубыми, в удивлении расширившимися глазами того самого Максвелла Даклардена. Он, кажется, вот-вот засветится, не веря своей удаче, а я мысленно благодарю вампира, который столь ловко решил одну из моих проблем. По крайней мере, теперь мне не придётся ломать голову, как бы оказаться как можно ближе к хозяину дома.

— Мне так жаль, господин. Прошу, простите, это вышло…

Прерывает мои излияния и отвешивает лёгкий поклон.

Замираем прямо среди десятков кружащихся пар.

— Нас, кажется, не представили друг другу. Прекрасная незнакомка может называть меня Максвеллом.

В столь любимых Мериам романах моё сердце всенепременно пропустило бы удар и я как подкошенный рухнул бы к его ногам, готовый отдаться прямо здесь, в бальной зале. Готовый тут же выйти замуж и обзавестись многочисленным потомством.

В реальности же мне хочется как можно быстрее прекратить это знакомство. Сделать всё, что от меня требуется, и с наслаждением сжечь это узкое платье. И в случае успеха Тайра, без сомнения, простит мне это.

— Йенна. — Наверное, как и в первый раз, стоило бы трижды подумать, прежде чем произносить своё настоящее имя, но проклятый корсет слишком сильно давит, а после трёх минут вальса мои ступни пылают, словно охваченные адским пламенем.

А он глядит так, что оторопь берёт. Глядит так, словно потрясён до глубины души.

Демонстративно укладывает ладонь на мой пояс, проходится второй кистью по запястью и сплетает мои пальцы со своими, вместо того чтобы, как подобает этикету, просто коснуться кончиков. Сжимает.

Мой отец наверняка был бы шокирован подобной распущенностью. Мой отец наверняка умер бы на месте, если бы знал, что вертихвостка, которая дурит головы прибывшим издалека гостям, — его собственный сын.

Максвелл танцует неплохо и достаточно уверенно ведёт, но однозначно проигрывает в сравнении с нечеловечески ловким вампиром.

Отвожу взгляд в сторону, стараюсь смотреть на мраморный пол, мысленно считаю про себя, разыгрывая смущение. Он же, напротив, пристально разглядывает моё лицо.

Тик-так, пора поиграть.

И насколько проще бы всё было, заинтересуй он меня! Но никакой симпатии даже и в помине нет, а вместо точёных черт его лица я хочу видеть другие. Другие, перечёркнутые шрамами. Шрамами, о которых он когда-нибудь обязательно расскажет мне.

— Почему мы никогда не встречались раньше?

Его широкая ладонь на моей пояснице ощущается теплом даже через платье и плотный корсет. Легонько давит, заставляя меня прогнуться и оказаться ещё чуть ближе.

— Потому что я впервые в Штормграде, господин, — отвечаю полушёпотом, смущением маскируя свой настоящий голос.

Ни единой промашки быть не должно. Нельзя.

— О, церемониалы здесь ни к чему. Просто по имени, ладно?

Вскидываю подбородок, смело встречаю его взгляд и, будучи приятно «поощрённой», счастливо улыбаюсь.

Музыка затихает на несколько мгновений, но он, несмотря на это, не спешит раскланяться.

Ну конечно же. Следующий танец тоже присваивает себе.

— Как пожелаете, Максвелл.

— Я так понимаю, Тайра приходится тебе родственницей?

Киваю и едва сдерживаю ехидный смешок. Надеюсь, что ведьма нас сейчас слышит.

— Вы совершенно правы. Младшей сестрой моей матери. Матушка решила, будто бы мне пора замуж, и тётя… Ох, боже, простите! Я несу глупости! Всё дело в том, что ваши глаза… — Сглатываю, прикусываю губу, взглядом куда угодно, только не на его лицо. Взглядом куда угодно, чтобы запутать его и унять накатившее раздражение, что заставляет меня зло щуриться и поджимать губы.

— Что же с ними? — понижая голос до доверительного шёпота, спрашивает, и мне хочется стащить перчатку и, как следует сжав кулак, съездить по его самодовольной морде. Ну уж нет, в этот раз поимеют тебя, Максвелл.

— Путают меня, — отвечаю, подстроившись под его голос, и, справившись со вспышкой самой настоящей злобы, даже привстаю на носки, чтобы наши лица оказались на одном уровне.

— Вот как. — Лучится самодовольством. — Тогда, быть может, прекрасной незнакомке стоит смотреть на мои губы?

На то, чтобы покраснеть до самых ушей и, закусив губу, отвернуться, уходит весь мой притворческий талант.

С каждым шагом взвыть хочется всё больше, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сжать его ладонь изо всех сил. Только не от наплыва романтических чувств, а от режущей боли.

Решаю, что первыми спалю туфли.

— Ты веришь в судьбу, Йенна?

— Я верю в любовь с первого взгляда. — Ход смелый, но мне уже не терпится избавиться от него.

Его зрачки расширяются, пальцы больно давят на и без того превративший мои бока в месиво корсет, и, кажется, уже выпитое кружит его голову.

— Я тоже верю, — доверительно сообщает, почти что коснувшись своим носом моего и наконец-то, не прекращая кружиться в танце, ведёт меня к подножью дальней, явно предназначенной для слуг лестницы. — И мне безумно хочется узнать тебя получше. Давай ненадолго сбежим отсюда?

Киваю и едва сдерживаю слёзы, спешно перепрыгивая через ступеньки, вслед за ним поднимаюсь на второй этаж. Оборачиваюсь, гляжу вниз, но приметной рыжей гривы взглядом не нахожу. Мысленно машу на это рукой, решая, что всё и так складывается наилучшим образом, и с любопытством осматриваюсь.

Этаж кажется пустующим, занятый только широким коридором и рядом многочисленных дверей. Запертых или нет — не знаю.

Воровато оглядываясь через плечо, он заводит меня в, должно быть, принадлежащий его отцу кабинет и осторожно, чтобы ручка не щёлкнула, прикрывает за собой дверь.

Ни одна из масляных ламп не погашена, а двери, ведущие на просторный балкон, распахнуты. Пахнет ночной свежестью, прибоем и, должно быть, растущими в саду под окнами кустами роз.

Мне когда-то дарили розы. По одной, охапками и корзинами. Мне дарили розы часто сменяющиеся садовники и слуги по поручению своих влиятельных господ. А мужчина, ради которого я отказался от всех остальных, щедро дарит мне одни лишь подзатыльники. Есть в этом своя ирония.

Улыбаюсь своим мыслям и кончиками пальцев провожу по спинке обитого бархатом дивана, даже сквозь перчатки ощущая мягкость материала.

Мой прекрасный рыцарь на сегодняшний вечер уже ловко наполняет бокалы из пузатой, на маленьком столике стоявшей бутыли. Наполняет чем-то тёмно-бордовым и сладко пахнущим побродившим виноградом.

Едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

Ну конечно, старо как мир. Давай, рыцарь, напои меня, а после возьми прямо здесь, на этом самом диване. Непременно задрав юбки выше головы и нашёптывая всякие избитые гадости. А после сопроводи вниз, вручи прямо в руки заботливой тётушке и победоносно улыбнись, спрятав в карман моё ожерелье или подвязку от чулок. Очередной трофей.

Так, ты думаешь, всё будет, Максвелл Дакларден?

Безумно хочется схватить его за жабо на рубашке и спросить об этом вслух. Безумно хочется опрокинуть протянутый бокал на его светлые штаны и спросить, каково оно? Каково унижение на вкус?

Вместо этого послушно отпиваю из бокала и поспешно отставляю его в сторону, на полированный дорогущий письменный стол.

— Ужасно жарко, а перчатки такие узкие… — Касаюсь кончиком указательного пальца банта на горжетке, затянутого на крепкий узел. — Вы не поможете мне?

С готовностью кивает и, подойдя вплотную, берётся за ленты.

— Мне кажется или ты дрожишь?

Обхватывает ладонью моё лицо, поглаживает щёку и осторожно отводит в сторону локон, зацепившийся за мой усыпанный каменьями ошейник. Подставляюсь под прикосновение, сомкнув веки, и тяжело сглатываю.

— Совсем немного, господин…

— Опять «господин»? Я же просил.

— Простите, — лепечу, всё ещё не открывая глаза, и он, понимая, что момент наступил выгодный, касается большим пальцем моих влажных от вина губ.

— Ты очень красивая, — шепчет, пристраивая на моё плечо вторую широкую ладонь, и сжимает его. — Необычная. И твой голос словно… Мне кажется, со мной такого никогда ещё не было.

В этом ты, пожалуй, прав. Такого, как я, с тобой ещё точно не было.

Вдруг вздрагивает, порывисто хватает мою ладонь и прижимает к своей груди:

— Так сильно бьётся, чувствуешь?

Киваю, не отнимая пальцев, даже когда он осторожно обнимает меня, прижимая грудью к своей груди. Отчасти потому, что так он не почувствует то, что я, собственно, плоский как доска, отчасти потому, что внутренний карман — вот он. Пять сантиметров вправо — и можно будет забраться.

Но его сердце взаправду стучит слишком быстро, то и дело сбиваясь с ритма и тут же принимаясь усиленно толкаться прямо в мою ладонь.

И насколько же горячий. Живой. Настоящий.

С тоской понимаю, что мне всё-таки недостаёт этого. Простого тепла.

Поддаюсь очарованию момента и послушно размыкаю губы, когда он тянется за поцелуем. Его сердце в этот момент в самом деле едва не выпрыгивает из крепкой костяной клетки, а дыхание становится сбивчивым и шумным.

Касается осторожно, словно опасаясь спугнуть, целует бережно и сухо, не пытаясь вылизать мой рот или укусить. Целует едва ощутимо и конвульсивно стискивает моё плечо пальцами так, что, наверное, останутся синяки.

Я же не чувствую абсолютно ничего.

Пустое, терпеливое и безликое ничего.

Холод.

Склоняет ещё ниже, лбом прижимается к основанию моей шеи, жарко дышит в плечо и просто удерживает на одном месте.

— Нет. — Твою мать, только не это! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — Я так не хочу. Не с тобой.

Желание выругаться и двинуть ему в челюсть столь сильно, что приходится стиснуть кулаки и как следует сжать зубы. Кажется, даже слышен скрип.

Продолжаю молчать и жмурюсь изо всех сил. Так, чтобы до боли и красных кругов под веками. Так, чтобы выступили слёзы.

— Я вам не нравлюсь? — давлю из себя, нарочито сбиваюсь добрых три раза и собираюсь было разрыдаться, но вовремя вспоминаю про слой краски на лице. — Максвелл? — зову его и впиваюсь пальцами в лацкан кафтана. Едва ощутимо тяну на себя, и он тут же отрицательно мотает головой, продолжая прятать лицо.

— Нет, конечно же, нет, — выходит достаточно приглушённо, вибрацией по разогретой его дыханием коже. — Напротив. Мне кажется, всё это время я ждал именно тебя.

Отстраняется наконец, продолжая придерживать меня за плечи, заглянув в лицо, вдруг робко улыбается и, проведя ладонями по моим предплечьям, берёт за руки. Чуть сжимает их в своих ладонях и, подведя к дивану, усаживает на него.

Внутренний голос вопит не переставая. Я бы дёргался куда меньше, если бы он с ходу попытался завалить меня на пол и стянуть платье.

— Давай поговорим? — Кажется, он растерян до ужаса и никак не может собраться с мыслями. — Расскажи мне о себе? О месте, в котором ты выросла? О своих родных? Просто расскажи мне всё.

— Всё? — переспрашиваю эхом. — Вечера не хватит, господин.

На перечисление одних только тех, с кем я успел переспать за последние пару лет, уйдёт добрых несколько часов. На перечисление всех тех, о ком я вспомню, разумеется.

Тут же отрицательно мотает головой и сжимает мои ладони в своих. Согревает их, и на какое-то время я умудряюсь забыть про проклятый корсет и то, что моя спина и бока сейчас наверняка похожи на кожу заключённых, подвергшихся пыткам.

Кое-кто будет должен мне за это.

Кое-кто не расплатится за целую ночь.

— Это не важно! Я… Я поговорю с твоей тётей, я… — Вскакивает на ноги и, схватив свой бокал, осушает его залпом. Лохматит волосы, портя свою причёску, и мечется по кабинету.

Начинаю грешить уже на то, что ведьма решила подстраховаться приворотом и переборщила с магией.

Он мечется, как какой-то подросток, и я всё больше и больше убеждаюсь, что крупно влип. Начинаю подумывать даже, что это не тот Максвелл Дакларден, о котором с такой злобой рассказывала ведьма.

Подумываю уже встать и остановить эти бесполезные метания, как перед глазами начинает темнеть.

Тяжело опускаюсь назад, на бархатное сидение, и пытаюсь продышаться. Голова кружится, а с каждым вдохом становится только хуже. Слабость одолевает.

Кривлюсь уже без утайки, пытаюсь уцепиться за платье и немного оттянуть его вместе с корсажем, но, разумеется, сидит настолько плотно, что перчатки только по ткани скользят. Не зацепиться.

— Йенна? — Дакларден замечает это и тут же оказывается рядом. Присаживается рядом на корточки и касается моих коленей. — Всё в порядке?

— Да, — цежу через силу и пытаюсь бороться с тошнотой. Весьма смутно понимаю, о чём болтаю, и совершенно не в состоянии выбирать выражения. — Должно быть, это всё проклятый корсет. Чертовски сложно обходиться без воздуха.

Кажется, он опешил. Кажется, мне абсолютно наплевать на это. Глядишь, перестанет петь про вспыхнувшие чувства, если поймёт, какая хабалка скрывается под ликом краснеющей почти княжны.

— Может, я могу помочь тебе? Ослабить немного?..

Тут же протестующе мотаю головой:

— Нет, я в порядке. Буду через секунду. Мне просто нужно подышать немного.

Кивает и, вскочив на ноги, протягивает мне руку. Ведёт на балкон и придерживает за локоть, останавливаясь рядом с широким парапетом. Опираюсь на него и, низко склонив голову, смотрю в сторону, чтобы он не видел моего распахнутого рта и слезящихся глаз.

— Лучше?

Киваю, хотя становится не лучше. Только хуже.

Кажется, помимо привычных знакомых запахов в воздухе витает ещё что-то. Что-то едкое, отдающее горькой травой или, скорее, смесью для ритуального окуривания. Киваю, несмотря на то, что ко всему прочему прибавляются ещё и галлюцинации.

Мне кажется, что густая тень прямо за раскрытой дверью принимает очертания высокой, запахнутой в плащ фигуры. Фигуры, что скрывает своё лицо под свободным капюшоном и, затаившись, чего-то ждёт.

И я даже решаю уже, что во всём виновато моё подсознание, но, когда тень вдруг бесшумно отделяется от стены и шагает на свет, понимаю, что никакие это не игры разума. Понимаю, что это вовсе не тот, кто мог бы оказаться здесь для того, чтобы присмотреть за мной.

Плащ тёмно-серый, зловещий. Абсолютно точно материальный. Стучат каблуки дорожных сапог, мелькает блестящая новенькая шпора…

Медленно оседаю прямо на холодный каменный пол и замечаю воткнутую меж столбиков парапета тонкую палочку. Едва уловимо чадит, почти без дыма.

Дакларден тут же присаживается рядом, по спине гладит, отводит волосы от лица, говорит что-то, но слышу его смутно, словно через толщу воды. Не разбираю слов.

Упускаю тот момент, когда его руки внезапно исчезают, и нахожу в себе силы повернуться к дверному проёму лицом.

Фигуры абсолютно точно две. Светлая, принадлежащая Максвеллу, а вторая — обхватившему его поперёк горла, кажущемуся абсолютно чёрным силуэту.

Ловко подталкивает свою жертву к парапету и хорошенько прикладывает лбом о каменные перила. Тут же, обмякшего и неподвижного, осторожно опускает на пол.

И ни единого звука больше. Только шорохи. Плаща, листвы, разыгравшегося ветра.

Понимаю, что мне не хватает сил и воздуха даже на крик.

Парализует.

Ужасом, слабостью, болью в лёгких.

Неужели наёмный убийца?.. А если и так, то насколько отчаянным надо быть, чтобы забраться в дом, в котором больше ста человек?

Присаживается на корточки рядом с лежащим лицом вниз, буквально пару минут назад обхаживающим меня мужчиной. Быстро обшаривает его карманы и то, что находит в них, прячет куда-то под свой плащ.

Пытаюсь выдавить из себя хотя бы звук, но выходит только бесполезно разжать зубы. Фигура оборачивается ко мне, и кажется, что сама тьма глядит из-под капюшона. Абсолютная чернота.

Пытаюсь отодвинуться, и ничего не выходит.

Ни-че-го.

Только ломаю ногти, пытаясь зацепиться за узкий просвет между каменными плитами.

Абсолютно беспомощен.

Надеюсь на то, что он примет меня за бесполезную разряженную куклу, одну из многих поклонниц Дарклардена и его состояния, и просто перешагнёт. Пройдёт мимо. Надеюсь, что он сгинет в ночной тьме так же резко, как и появился.

Надеюсь, и все мои надежды осыпаются в прах, потому что вместо того, чтобы перемахнуть через балкон и исчезнуть, он придвигается ближе, с секунду рассматривает и, грубо дёрнув за руку, затаскивает на своё плечо, затем осторожно, чтобы не наделать шума, выпрямляется. Придерживает меня, обхватив поперёк бёдер.

Не выходит даже поднять голову, не то что начать его молотить.

Всё хуже и хуже… Всё больше и больше кружится… Кругами, пятнами, разноцветными вспышками.

Темнота накрывает как раз в тот момент, когда он, примериваясь, готовится спрыгнуть вниз.