Часть 2. Глава 4 (1/2)
Анджей возвращается спустя двое суток. Вымокший до нитки, грязный и злой, как чёрт.
Слышу, как с силой шарахает дверью, и, невольно поёжившись от резкого звука, поднимаюсь на ноги.
Последние несколько часов провёл, сортируя мелкие и не очень, скатавшиеся в крупные шарики реагенты. Жёлтые — в одну склянку, голубые — в другую…
Да-да, я понял, я не тупой, руки растут из плеч, госпожа ведьма, можете отправляться на свой шабаш со спокойной душой. Что? На великосветский приём? А я как сказал? Нет, не надо меня ни во что превращать. Кто тогда будет разбирать бесполезный хлам и подкармливать оказавшийся хищным цветок, стоящий в углу?
И не сказать, что после всего прочитанного мне было приятно иметь дело с сырым мясом, но вполне терпимо. Если знать наверняка, что это курятина.
Удивительно, но, пока Анджея не было, ведьма смогла найти мне тысячу и одно применение и, должно быть, всерьёз уверена, что вместе со старым другом ей достался и личный слуга.
Как бы то ни было, Тайра оставила меня одного и отбыла по своим таинственным делам. Строго-настрого запретила лезть в наполненные зельями разномастные склянки, трогать её чучела и совать нос в книги и комнату.
Можно подумать, я действительно настолько отчаянный. Нет уж, спасибо. Достаточно и пары страниц, чтобы как следует перепугаться, — куда уж мне в чужие магические тайны, которые, ко всему прочему, способны откусить мне нос или что поважнее?
Отираю руки о первую же подвернувшуюся тряпку и бегом наверх.
Его дневник запрятан среди моих немногочисленных вещей. Так и не открывал его больше, но верю, что вскоре наберусь смелости и вернусь к чтению. Желание разобраться во всём слишком сильно. Желание понять его и стать кем-то большим, нежели просто подстилкой, которая может поделиться своим теплом. Непременно наберусь смелости, а пока пусть лежит себе на дне дорожной сумки.
Медлю буквально на последних ступеньках, слышу возню и шорох его кожаного плаща. Плотного и куда более практичного, нежели те одежды, которые он носил в бытность дворянином.
Кусаю себя за нижнюю губу, готовый к приступу страха или чего похуже после всего прочитанного, и осторожно, не отпуская перил, выглядываю в коридор:
— Ты вернулся?
Вопрос застаёт его стаскивающим облепленные грязью по самое голенище сапоги. Вскидывает голову и злобно зыркает на меня, наморщив лоб.
— Нет. А теперь сделай нам обоим одолжение и исчезни. Займись тем, чем ты занимался последние несколько…
Не договаривает и, взмахнув рукой, сам себя обрывает.
Осматриваю его с ног до головы.
Привычные уже глазу шрамы, тёмные одежды и даже продолговатый свёрток, что он оставил, прислонив к стене у двери.
Ох, кажется, ничего. Ничего из того, с чем бы я уже не привык иметь дело.
Деланно закатываю глаза и, разумеется, не собираюсь никуда «исчезать».
Нет. Не-а. Ни за что.
Напротив, подхожу ближе к этому сгустку недовольства и деловито вглядываюсь в покрытое явно не очень старательно замытыми разводами лицо.
— Охота не задалась?
Прикрывает глаза, глубоко вдыхает через нос и, должно быть, готовится послать меня как-нибудь помягче.
Снова нет, приятель. Я ни-ку-да не уйду.
Ни сейчас, ни потом.
Размыкает губы, чтобы начать, но я оказываюсь быстрее. Три шага — и уже совсем вплотную. Приподнимаюсь на носки, обхватываю его шею правой рукой и быстро прижимаюсь губами к подбородку.
Абсолютно ледяной.
Мурашками пробивает, но, вместо того чтобы поёжиться и отступить, прижимаюсь к нему. Неловко обнимаю, обхватив за плечо, и убеждаю себя, что стремительно отсыревающая одежда — это как раз то, о чём я мечтал, проторчав несколько часов в прохладном почти подвале.
— Не стоит, — прошу шёпотом, понимая, что колеблется, пальцами провожу по его шее и, скользнув по руке вниз, сжимаю ладонь. — Не прогоняй меня. Я могу помочь.
— Это чем же? — с ехидцей спрашивает, но руку не выдирает. Хороший знак.
Пожимаю плечами и делаю вид, что всё, что меня интересует в данный момент, — это пряжка его плаща. Расстёгиваю её двумя пальцами и, когда тяжёлая материя валится на пол, разворачиваюсь на носках, вцепившись в его запястье, тащу за собой на второй этаж.
Чем же? И тем самым, о чём он мог подумать, тоже.
Но для начала…
В доме ведьмы всё работает на магии, и горячую воду, чтобы помыться, не приходится таскать вёдрами, а после часами кипятить на печи.
В доме ведьмы всё работает на магии, и я собираюсь этим воспользоваться.
***
Не знаю, в какой именно момент всё пошло не так, но именно он сейчас увлечённо мылит мои руки и, отводя в сторону мешающую косу, спускается ладонями по груди.
Откидываюсь назад, удобно устраивая затылок на чужом плече, и из-под прикрытых ресниц наблюдаю за медленно поднимающимися от воды клубами пара.
В просторной комнате, как и во всём доме, прохладно, но это совсем не ощущается, если лежать в наполненной до краёв деревянной ванне, смахивающей больше на срезанное днище от гигантской, вытянутой магией бочки. Но какая, собственно, разница?..
Мыльные разводы по поверхности плывут, пахнет розовым мылом, маслами, цветочными притирками и высушенными травами, которые я не решился трогать.
Истинно женская ванная комната. С пушистыми полотенцами и цветастыми ширмами. C кокетливыми занавесками на высоких окнах и резными мыльницами, одна из которых только что, сброшенная в воду, шлёпнулась на моё бедро.
— Ты неосторожный, — бормочу себе под нос и абсолютно точно ленюсь открывать глаза.
Неспешно разминает мои плечи, поглаживает по спине, перебирается ладонями на живот… Беззастенчиво лапает, но это слишком хорошо, чтобы возмущаться. Слишком тепло и ласково, чтобы просто подумать о том, чтобы протестовать.
Пусть делает со мной всё, что хочет. Пусть, если это его успокаивает.
— С тобой я осторожен, — не соглашается, подавая голос, уже когда я успел забыть о том, что вообще говорил что-то, и легонько вздрагиваю, как только что разбуженный, почувствовав его дыхание на своей макушке.
— Разве?
— Ещё как.
И, словно в опровержение своих же слов, очерчивает полукруг, коснувшись моего пупка, скользнув ладонью ещё ниже, сжимает между ногами. Проводит пальцами по мягкому ещё, расслабленному члену, мошонке и едва ощутимо поглаживает меж ягодиц.
Тут же выгибаюсь, откидываюсь назад ещё больше всем своим небольшим весом и понятливо раздвигаю ноги.
— Что ты делаешь? — едва слышно спрашиваю и ёрзаю, подставляясь под прикосновения.
Пальцами второй руки вылавливает брошенную в воду мочалку и, отжав, принимается возить ею по моей груди, царапая маленькие, сжавшиеся от трения грубой материей соски.
— А на что это похоже? — Загрубевшие кончики пальцев давят, и он осторожно вставляет в меня два, неглубоко, не дальше второй фаланги. — Я мою тебя, маленькая бестолочь. — Дыханием заставляя шевелиться мои волосы, на одной только макушке всё ещё не вымокшие, и совершенно по-доброму. Поддевает с лёгкой тенью насмешки, но мне и в голову не приходит возмутиться. Слишком тепло. И от воды, и от чужих прикосновений.
— Что, и внутри тоже? — посмеиваюсь, но выходит скорее сдавленно, нежели ехидно.
Мне хочется просто закрыть глаза и перестать шевелиться. Раствориться в горячей воде и его не кажущихся уже привычно холодными руках.
Проталкивает пальцы глубже и достаточно жёстко потирает гладкие горячие стенки.
— Ты хочешь или нет? Прекрати ломаться, как Мериам.
Конечно, я хочу! Но, услышав имя сестры, вздрагиваю от неожиданности, распахиваю глаза и выворачиваюсь из его объятий.
С явной неохотой убирает кисти и откидывается на край этой странноватой ванны.
Поворачиваюсь лицом, усаживаюсь на его бёдра и деловито складываю руки на груди.
— С чего это ты вспомнил о Мериам?
Пожимает плечами и трогает верхнюю — только сейчас замечаю, что треснувшую, — губу языком. Всем своим видом показывает, что это единственное, что его интересует.
Даже любопытно становится, где его носило эти дни, кого он выслеживал и выследил ли?
— Не знаю. На ум пришло.
Не отрываясь от своего занятия, окидывает меня пристальным тяжёлым взглядом.
Вот от него неизменно мурашки по спине. Множество. Не от возбуждения и даже не от страха. От ощущения, что он только что просверлил меня насквозь и теперь задумчиво копается в потрошках и располовиненных воспоминаниях и мыслях.
— Я думаю о ней иногда, ну, знаешь… Как она там?.. — признаюсь и тут же убеждаю себя, что в этом нет ничего постыдного. Вспоминать кого-то. Беспокоиться о нём. Заботиться.
— Хорошо, должно быть. Скоро отрастит брюхо и осчастливит супруга наследником. А после ещё двумя.
Невольно дёргаюсь, вспоминая о её муже, и, почувствовав прикосновение пальцев к своему плечу, тут же сбрасываю их. Слишком живо в памяти встал образ человека, которого мне надлежало ублажать. Анджей же, должно быть, расценивает это по-своему:
— Скучаешь по прошлой жизни?
Отрицательно мотаю головой, и он вдруг ловко ловит меня за метнувшуюся в сторону вместе с движением шеи косу. Хватает за свободный, намокший, ставший похожим на кисточку кончик и, наматывая на руку, тащит на себя.
Покорно придвигаюсь, жмусь и, поддавшись порыву, вдруг осторожно убираю волосы с его лица дрожащими пальцами, едва наполняя лёгкие поднимающимся паром вместо воздуха. Открывая шрам, что он так привык прятать за рваной, спадающей на щёку чёлкой. Не дышу даже, когда его трогаю. Не дышу, указательным пальцем прослеживая его от середины скулы и до уголка губ.
Их много на его лице… Застарелых рубцов и ещё ярких, багровых царапин. Их много, повреждений и травм: сломанный не единожды нос, росчерк чьих-то ногтей, едва зацепивших скулу. Их много, но почему-то тот, что испортил его улыбку, волнует меня больше всего. Словно срабатывает какое-то чутьё. И плевать что уже пытался спрашивать. Может, расскажет в этот раз?
— Расскажешь, как получил его?
Усмехается и больно дёргает за волосы.
— Тебе говорили, что нехорошо совать нос в чужое прошлое?
Вместо ответа целую его. Целую медленно и сомкнув веки. Прижимаясь губами к обветренным, самую малость солоноватым его, и крохотную вечность жду, что отпихнёт.
Не шевелится.
Слабо улыбаюсь в его расслабленный рот, и второй раз всё уже совсем по-настоящему. С языком, протискивающимся сквозь неплотно сомкнутые зубы. С губами, что так сильно хотят ощутить ответ его губ. С ладонью, прижавшейся к его шее…
Позволяет мне хозяйничать минуту или две. А после, с силой дёрнув, оттаскивает за волосы.
Охаю, инстинктивно перехватываю его руку за запястье, пусть и понимаю, что моими силами этой хватки не разжать.
Отпустит сам, когда захочет. Отпустит, а пока явно забавляется, с интересом наблюдая за моими попытками разжать хотя бы один палец.
— Нет, не говорили. Это был не монстр, правда? Края раны слишком ровные. Человек? Кто-то значимый? — Не собираюсь сдаваться и, несмотря на то что удерживает мою голову за туго намотанную на кулак косу, тянусь к его лицу, почти уже было достигаю своей цели, как плотно прикрытая в ванную комнату дверь слетает с петель и с силой врезается в противоположную стену.
Я так и подпрыгиваю на месте, разом забывая про все вопросы, а Анджей же бровью не ведёт, глядя на растрёпанную и злую, как фурия, ведьму.
Её платье выглядит изрядно измятым, а кое-где на подоле и вовсе виднеются дыры. Аккуратные, с чёрной окантовкой и явно прожжённые искрами.
Она мечется по всей комнате, стискивает кулаки и ни слова не говорит. Только температура подскакивает довольно резко. Становится жарко и тяжело дышать. Кажется, даже немного пахнет дымом.
Боюсь пошевелиться и как можно незаметнее втягиваю голову в плечи, надеясь, что не напутал чего, разбирая её склянки…
Анджей выдыхает, деланно закатывает глаза и, отпустив мои волосы, нашаривает уплывшую куда-то за спину мочалку, пихает её в мои руки. Послушно тянусь за бруском мыла и, взбив пену, принимаюсь старательно мылить его шею и плечи. Осторожно касаюсь подбородка, смываю потемневшие разводы у кромки волос чуть выше виска с максимально невинным видом.
Ведьма всё никак не унимается.
Минуты идут, а она замирает около оконца, лишь разбив наполненный какими-то шипящими штуками горшок. Или все четыре, если ориентироваться на звук. Что они шипящие — я понял, когда несколько не идеально ровных шариков, отскочив от пола, угодили прямиком в ощутимо нагревшуюся воду.
Ожидал взрыва или чего-то подобного. Но, так полностью и не растворившись, эта штука тонет, и я с облегчением выдыхаю. Кошусь на Анджея и понимаю, что тот, напротив, веселится и изо всех сил пытается сдержать рвущийся наружу смешок.
И замечаю не один я.
— Смешно тебе? — сквозь зубы медленно цедит ведьма, даже не повернувшись, и я чувствую, как от напряжения сводит спину.
— Вообще-то да, смешно. И ко всему прочему, если ты не заметила, мы тут заняты немного. Может, пока пожалуешься своему троллю? — Приподнимает бровь и хамовато усмехается с видом человека, которому терять в этой жизни уже нечего. Обхватив меня поперёк торса, тащит поближе, недвусмысленно намекая ведьме, чем именно мы «заняты».
Протестующе пихаюсь, проливаю воду и в итоге всей этой возни оказываюсь прижат к нему совсем как было в самом начале: лопатками к широкой, то тут, то там отмеченной шрамами груди.
Упираюсь ступнёй в противоположный борт ванны, пытаюсь выгнуться и высвободить руки, но только лишь проливаю всё больше воды. Воды, лужицы которой вдруг начинают с шипением испаряться с пола.
Анджей негромко вздыхает и, я могу поклясться в этом, закатывает глаза:
— Прекращай, Тая. Драматическую паузу мы уже выдержали. Что случилось?
Медленно оборачивается и злобно зыркает через оголившееся из-за сползшей лямки плечо. Её глаза кажутся мутными сейчас, а ухмылка смахивает на оскал. Натянута как струна и, должно быть, с трудом сдерживает накатившее бешенство.
— Ещё раз назовёшь меня так — до смерти зубы на ушах расти будут. Ты понял?!
Тут же вскидываю ладони, словно извиняясь вместо него, и, кажется, это срабатывает. Ведьма чуть смягчается, глядя на моё перепуганное лицо, и тяжело выдыхает. Напряжение уходит из позы, она оборачивается и скрещивает руки на груди. Глядит прямо в упор и, наконец, сдаётся. Тут же, кажется, уменьшается в размерах, и её волосы утрачивают свой блеск, становятся тусклыми и безжизненными.
— Он обманул меня.
— О боги, и ты туда же. Столько воплей, искр и угроз из-за мужчины?
— Нет, ты не…
— Конечно, я не понимаю! Тебе двести, или триста, или… чёрт его знает сколько, а ты истеришь из-за интрижки? Ты сама-то помнишь имена всех тех, с кем спишь?
— Дело не в этом, идиот! Влюблённости оставь своему мальчишке! Дело не в подростковых глупостях, а в одной магической вещице, которую он умыкнул у меня и отказывается возвращать! Взял с туалетного столика и сунул в карман, а после «не знаю», «не видел»! «Наша связь тяготит меня, Тайра, мы должны прекратить это»! Тьфу!
— Так укради свою цацку назад. Обшарь его карманы с помощью магии и верни её.
— Нельзя! Я сама защитила её от любых внешних воздействий!
Анджей качает головой и со вздохом отпихивает меня в сторону. Выбирается из ванны и стаскивает одно из полотенец, висящих на ширме. Небрежно обматывает вокруг бёдер и так и стоит, нисколько не заботясь о том, что вообще-то мокрый. Ни гуляющие сквозняки, ни холод не способны потревожить его.
Я же подтягиваю колени к груди и стараюсь стать поменьше. Незаметнее. Что-то подсказывает мне, что лучше не высовываться и уж тем более не открывать рот.
Что у чистильщика, что у ведьмы слишком крутой норов для того, чтобы лезть под горячую руку.
— Так это дело принципа или потеря этой цацки может ещё аукнуться?
— Уже. — Голос ведьмы заметно глохнет. — Помимо прочих занятных свойств, эта, как ты выразился, «цацка» поддерживала мой морок. Теперь же для того, чтобы не состариться в считанные часы, мне приходится расходовать собственную магию. Понимаешь, о чём я?
Кивает и пятернёй лохматит мокрые волосы. Становится куда серьёзней и даже хмурит брови.
— И сколько у тебя есть? Прежде чем чары иссякнут.
Передёргивает плечами и зябко ёжится.
— Пара дней. Может, неделя. Не знаю. Зависит от того, буду ли я колдовать помимо этого. Ты хотя бы представляешь, сколько сил понадобится, чтобы слепить новую личину, скольких клиентов я потеряю?
— А твой ухажёр знает, что упёр? Или его заворожило камушками на окантовке?
Отмахивается и жестом призывает серую шаль, что я раньше никогда не видел. Кутается в неё и принимается мерить шагами ванную комнату.
Всё ещё не понимаю, почему бы им не переместиться в гостиную и позволить мне ускользнуть в комнату. Вода стынет, и я беспокойно ёрзаю на месте, надеясь на то, что эти двое уберутся отсюда раньше, чем я отморожу задницу или подхвачу простуду. В разговор вмешиваться не рискую.
Чем чёрт не шутит, не всегда стоит лезть в чужие дела.
— К счастью, нет, иначе бы уже начал шантажировать меня или ещё что похуже. Боюсь, что как раз камушки его и не интересуют. Он взял её как сувенир. Подтверждение ещё одной победы.
— Он вообще знает, что ты?..
— Ведьма? Конечно, нет! Я, может быть, и дура, но меры предосторожности соблюдаю!
— Тогда, может, мне просто припугнуть его? Подкараулить и забрать амулет?
— Если бы всё было так просто! Попробуй-ка подкрасться незаметно к сыну хозяина Торговой гильдии. В лучшем случае тебя больше никогда не пустят в Штормград. В худшем — в любой крупный город Северного королевства, а его папаша ещё и щедро отсыплет монет за твою голову. Наёмники тебе и шагу ступить не дадут, и про мальчишку можешь забыть. Тебя им не достать, а его прирежут, глазом не успеешь моргнуть.
Испуганно икаю и втягиваю голову в плечи. Стараюсь стать ещё незаметнее, чем до этого.
Отличные перспективы вырисовываются. Нечего сказать.
Анджей запрокидывает голову, кривит и без того обезображенное шрамами лицо и явно пытается взять себя в руки. Закусывает губу. Один раз. Второй.
— Ты не могла дать кому-нибудь попроще?! — всё-таки взрывается и переходит на повышенный тон. На меня последнее время шипел или и вовсе предпочитал ограничиться подзатыльником. Сейчас же выглядит как минимум взбудораженным. Раздражённым.
— А я тебе о чём толкую?! Если бы всё было так легко! Скажу прямо: он начнёт подозревать, а то и вовсе додумается обратиться к кому, сведущему в магии. А как прикажешь залезть в карман к человеку, которого охраняют лучше, чем некоторых принцесс? Единственная страсть которого, как оказалось, портить высокородных девок. Миленькое такое хобби для благородного господина. Даже прислал мне приглашение на завтрашний приём, глумливый подлец! Можно подумать, я настолько себя не уважаю, чтобы явиться…
— Погоди-погоди. — Поглаживает тёмный от начавшей пробиваться щетины подбородок и указательным пальцем постукивает себя по скуле. — Как ты сказала? Девки? А что, если пихнуть ему ту, что окрутит его, обчистит карманы, а после незамедлительно растворится?
— Нельзя. У меня не хватит магии на смену лика, а амулет слишком важен, чтобы доверить его в чужие руки. Да и потом, ты всерьёз думаешь, что сможешь выдать деревенскую дурочку со следами навоза под ногтями за юную дебютантку? Да ещё и на которую он тут же клюнет? Нет, так это не работает, дорогой мой. Манеры, осанка… А танцы? Годы на тренировки уйдут!
Он согласно кивает на каждое её слово и как-то нехорошо глядит в мою сторону. Оценивающе осматривает от макушки и до торчащих из-под воды острых коленок и щурится.
Мне хочется скорчить гримасу в ответ и показать ему язык. Хочется огрызнуться и, гордо задрав нос, отвернуться.
Предчувствие рёбра колючими мурашками сковывает. Крайне скверное. Не то потому, что уже знакомое, не то потому, что взгляд Анджея становится ласковым, почти поглаживающим.
— Я же клюнул.
***
Света вокруг слишком много. Помимо массивных, свисающих с потолка канделябров, на столах горят сотни, если не тысячи, свечей.
Снующие туда-сюда по залу вышколенные лакеи, миллионы живых цветов в напольных вазах…
Дом поистине огромный, занимающий целых три этажа и площадь, сравнимую, пожалуй, лишь с площадью летней резиденции моего отца. Должно быть, те, кто стоит во главе Торговой гильдии, действительно хорошо живут.
Дом поистине огромный, и никакие раскиданные по окраинам лачуги или даже жилища зажиточных горожан не идут ни в какое сравнение с ним.
Каждая из тяжёлых, прихваченных золочёной перевязью гардин стоит минимум как одно из некогда моих украшений, а то и больше. Стёкла в окнах, прозрачные как слеза, самого лучшего качества, а многочисленная, без сомнения серебряная посуда инкрустирована драгоценными камнями.
И всё это вычурное великолепие заставляет меня чувствовать себя просто отвратительно. Словно оказавшимся во временной петле и вернувшимся на год или два назад.
Выдыхаю и прикрываю глаза. Которые ещё и щиплет от плотного слоя чёрной туши и теней для век. От пудры хочется чихать, а корсет, чёртов тугой корсет из настоящего китового уса, медленно ломает мои рёбра. Впивается в кожу и мешает дышать. Потому что лицо мне вырисовывала ведьма, а вот одеваться помогал Анджей и, затягивая шнурки, дёрнул так, что у меня весь воздух из лёгких вышибло.
Старательно игнорирую все неудобства и непринуждённо улыбаюсь всем тем, с кем меня знакомит ведьма.
Поклон, застенчивая улыбка… Из сложностей, пожалуй, только руку, обслюнявленную прикосновением десятков губ, не выдирать. А уж к голодным взглядам мне не привыкать, пусть смотрят, пока не трогают. Равно как и к музыке, и тьме приглашённых.
Страх быть разоблачённым сильнее даже отвращения, которое я испытывал, глядя на себя в зеркало. Глядя на разряженную, расфуфыренную куклу, в которую меня превратили посредством косметики и раскалённых стальных щипцов.
Волосы завиты в крутые локоны и с помощью тысячи и одной заколки уложены в замысловатую, по последней моде причёску.
Колье, обхватывающее шею, больше смахивает на ошейник, а не на украшение, а шёлковые перчатки, натянутые до локтей, мне запрещено снимать даже под страхом смерти. Чтобы никто не увидел обломанных ногтей и чёрных, намертво въевшихся в кожу пятен от реагентов.
Платье, что выбрала для меня ведьма, светлое, оттенка слоновой кости, с самым что ни на есть скромным вырезом, открывающим только ямочку между ключицами. Чего-чего, а груди у меня взяться неоткуда, и поэтому на плечи наброшена меховая горжетка, чтобы скрыть это.
Бельё под чёртовым платьем тоже женское, из тончайшего кружева и батиста.
Туфли, хвала дьяволу, даже без намёка на каблук, иначе из просто высокой «барышни» я рисковал бы превратиться в гигантскую, возвышающуюся над всеми остальными девушками на добрых полголовы.
— Вон он! У лестницы. — Пальцы Тайры больно вцепляются в мой локоть и дёргают поближе. Послушно смотрю в нужном направлении, но не могу понять, про кого именно из четырёх мужчин она говорит. — Тот, что в светлом сюртуке.
Быстро киваю в ответ и, на секунду зажмурившись, отбрасываю всё лишнее. Раздражение, желание зубоскалить, и особенно тщательно абстрагируюсь от противной тянущей боли, что причиняет проклятый корсет. Надеюсь только не грохнуться в обморок. Или, напротив, следовало бы удачно грохнуться?..
Отвожу лопатки назад, подбородок выше…
Ладонью, истинно девчачьим движением, прикасаюсь к своей шее. И совершенно иначе, совсем как раньше, принимаюсь рассматривать спину того самого, в светлом сюртуке.
Какой-никакой разворот плеч; тонкие ухоженные пальцы, которыми он держит бокал; отливающие золотом волосы, перехваченные лентой, едва доходящие до плеч. Должно быть, и лицо у него тоже классически правильное. Прямой нос, голубые глаза…
Вздрагиваю невольно, вспоминая ещё одного такого конфетного красавчика, что повстречался нам на пути в Камьен. Красавчика, которому таковым больше не быть уже никогда, благодаря Анджею и его клинку.
Хочется хмыкнуть, но вовремя останавливаю себя. Приличные девушки так не делают. Приличные девушки вообще не делают большую часть того, что делаю я.
— И как зовут твоего прекрасного принца? — любопытствую, поглядывая на ведьму, отмечая, что, несмотря на стремительно ускользающую магию, она выглядит великолепно, не изменяя себе, предпочитая зелёное и золотые украшения. Выглядит великолепно, но я откуда-то знаю, что если дело не выгорит сегодня — на следующий такой выход у неё попросту не останется сил.
— Максвелл Дакларден. Из тех самых Дакларденов, чья фамилия знакома любому, кто хоть что-то смыслит в торговле. — В её голосе явственно проскальзывает горечь. Неужто она действительно может быть влюблена? Или что это тогда? Досада на собственную неосторожность?
— Я не смыслю, — выходит резковато для томной барышни, но этот тип, кем бы он ни был, меня уже явственно раздражает.
Красавчик, из тех, кому не отказывают. Красавчик, собирающий коллекцию памятных сувениров.
— Что-то не нравится мне твой взгляд, княжна.
Всё-таки отпускаю кривую усмешку и тут же прикрываю рот ладонью.
— Так Анджей тебе рассказал, да?
— Разумеется, должен же он был убедить меня в том, что ты справишься.
— И как, вышло?
— Неубедительно.
В этот момент Дакларден оборачивается, тут же цепляется за яркое платье Тайры и, оглядев её с ног до головы, переключается на меня. Опускаю взгляд и заставляю себя покраснеть. Прячусь за ресницами и сжимаю ладонь своей якобы доброй тётушки, что решила в этом году вывести меня в местный свет. Представить обществу.
Тётушке, которая вдруг становится куда увереннее и тянется к моему уху, чтобы шепнуть негромко:
— А ты молодец, придерживаешься роли, даже румянец от смущения выступил.
— Уверен, ты не захочешь знать, о чём я вспоминаю, чтобы он появился, — огрызаюсь с премилой застенчивой улыбкой и вдруг ощущаю себя почти что… дома. В своей стихии.
Сколько раз мне приходилось дурачить отца и слуг? Сколько раз свадьба Мериам откладывалась из-за того, что прибывший свататься завидный жених решительно передумывал в последний момент?
— Он явно заинтересовался.