Том 1. Глава 37. В мирской суете (2/2)
Лекарь был очень близок к тому, чтобы потерять над собой контроль. Все эти недели он пытался быть для Минхэ учеником, о котором тот только мог мечтать: сдержанным, целеустремлённым, усердным. Однако в этой обители с таким трудом построенный им образ разбивался на части. Любой ученик, столкнувшись с Минхэ, мог обмолвиться о всех тех безрассудных вещах, которые лекарь творил. О драках, о попытках напиться, о самовольных уходах с занятий, о порче принадлежащих обители вещей и о том, что произошло между ним и Леми.
Может, действительно будет лучше рассказать Минхэ свою правду? Пока ещё не поздно.
Нуска только открыл рот, чтобы начать рассказ, как вдруг услышал шаги и почувствовал густую водную дэ. Лекарь сглотнул и вскинул голову. Их догнал Кезеон, который теперь, растянув на лице одну из своих отвратительных улыбочек, навис над учителем Нуски и уставился на него так, словно он был вкуснейшим деликатесом, обильно политым мясным соусом.
Нуске не нравился этот взгляд. Точно такими же глазами он смотрел и на него, когда лекаря нещадно лупили в наказание за провинность.
— Сурии Минхэ, какая встреча, — исподтишка начал он и даже протянул руку, чтобы коснуться плеча хаванца. Только вот сейчас Минхэ не был стеснён обществом других старейшин, а потому ударил фасидца по руке, не дав к себе притронуться. — Ох-ох, мы так давно не виделись, но Ваш нрав всё ещё выше всяких похвал!
Фасидец демонстративно выставил перед лицом ладони. Одна из них уже покраснела от смачного удара.
— Сурии Кезеон, мне кажется, мы никогда не были с вами в достаточно хороших отношениях, чтобы вести разговоры в столь непринуждённой манере. Прошу оставить меня наедине с учеником — нам есть что обсудить перед завтрашним экзаменом, — холодно обратился Минхэ, но даже не посмотрел в сторону старейшины. Видимо, он не питал никакого уважения к этому наглому фасидцу.
— Отчего же? Я, конечно, не подслушивал, но догадываюсь, что этот дряхлый старик ничего Вам не рассказал. Иначе Вы бы не стояли сейчас даже рядом с Нуской, — ехидно заметил фасидец. Сложив за спиной руки, он начал кружить вокруг Минхэ, заглядывая тому в лицо. Хаванец только устало прикрыл глаза, дожидаясь окончания представления.
— Если Вы хотите опорочить имя моего ученика, то нам не о чем с Вами говорить. Зато можем сразиться, — когда Минхэ вновь открыл глаза, то в них был такой холод и презрение, что у Нуски затряслись ноги. Это было именно то выражение, которого он боялся сейчас больше всего на свете.
— Почему опорочить? Вы считаете, что этот малыш, выходец из трущоб, не мог ничего натворить? — фасидец состроил обиженную мину.
— Я — такой же выходец из трущоб. Имеете что-то против? С каких пор сурии соревнуются в словесных поносах, а не мастерстве владения оружием? — Минхэ не сдержался и повысил голос. Нуска видел, что хаванец кое-как сдерживает себя от того, чтобы не снести голову Кезеону одним точным ударом меча.
— Не будьте так категоричны. Просто мне лучше других известно, с каким презрением Вы относитесь к отношениям между мужчинами. А Нуска как раз…
Но Кезеон не успел договорить. Нуска в который раз даже не сумел разглядеть то, что произошло. В воздух поднялось огромное облако пыли, а когда оно рассеялось, то лекарь увидел, что фасидец валяется в проулке и сплёвывает наземь кровь. Его лицо моментально посинело, а глаз — опух. Казалось, что старейшина и сам не понял, что случилось, а потому только оглядывался с глупым выражением лица.
Нуска бросил взгляд на учителя и увидел, что того сотрясает мелкая дрожь. Казалось, не будь он сейчас в обители, то разорвал бы этого мужчину на куски. Глаза его окрасились красным — он напоминал прекрасного в своём обличии исчадия бездны. Белые волосы, собранные в хвост, были растрёпаны, на лбу пролегла морщина, а глаза сощурились.
Однако Минхэ, ничего больше не говоря, развернулся и медленно поплыл в сторону главной улицы, словно только что не из драки вышел, а с приёма во дворце.
Нуска сглотнул и, понурившись, пошёл следом. Всё-таки учитель сейчас защищал именно его, Нуску, а потому было бы крайне невежливо вновь сбежать, не сказав ни слова.
Учитель обратился к страже. Вскоре их сопроводили к приличному трёхэтажному зданию. Там было довольно шумно и людно: на первом этаже уже собралось множество гостей, которые распивали и громко спорили. Здесь сегодня находились родители, родственники и друзья сдающих экзамен молодых сурии. Нуска на секунду даже засмотрелся на эти весёлые лица, светящиеся гордостью и ожиданием. Никто из них не сомневался, что их сын, брат или друг сдадут экзамен.
«Наверное, те, кого так поддерживают, очень счастливы. Теперь понятно, откуда у других сурии такая уверенность… Если бы меня с рождения каждый день нахвалили да по спинке хлопали, то я и сам бы шествовал по улицам, распустив петушиный хвост».
Их сопроводили в чистую и простую комнату с двумя кроватями. Помимо спальных мест там был шкаф, прямоугольный стол и два стула. Но Нуске и этого было достаточно для счастливой жизни.
Минхэ сначала принялся разбирать вещи и развешивать одежду, которую взял с собой. Нуска же просто плюхнулся на кровать и сидел, уставившись в окно. Они не разговаривали, видимо, оба пытались сначала вернуть себе душевное равновесие.
Нуска старался не думать о том, что сказал Кезеон. Он не доверял этому фасидцу и хотел услышать правду от самого Минхэ. Учитель, видимо, желал того же, а потому, закончив свои дела, сел на кровать напротив и поднял на ученика уставший взгляд. Видимо, хаванцу тоже приходилось несладко. Он столько времени провёл в горах, что сейчас не мог так просто адаптироваться к обществу других сурии.
— Нуска, как бы ты этого не хотел, но нам нужно обсудить возникшие трудности. Ты поделишься со мной своей историей, а я с тобой — своим опытом. Что скажешь на это?
Лекарь, вновь услышав этот мягкий голос и встретившись взглядом с полными доверия глазами, сглотнул. А затем склонился над коленями, царапая подушечки пальцев.
— Я не знаю, с чего начать. Тут нечего рассказывать. Я действительно был на плохом счету. Редко посещал занятия, часто дрался с напыщенными аристократами, которые издевались над слабыми. Но уйти мне пришлось по другой причине… — Нуска выдохнул, не зная, как об этом лучше рассказать. — Сначала я пошёл в подпольный трактир, организованный местными учениками. В первую очередь, я хотел поесть, но и выпить бы не отказался. Пока мой друг ходил за едой, меня вырубили. Ну и… Дальше всё было как в тумане. На меня напали несколько сурии, которые, гм…
Нуска не мог подобрать слов. Все знакомые ему выражения звучали так, словно он женщина. Такие сравнения лекарь ненавидел. Он никогда не относился плохо к женщинам и не считал их слабыми, но в плане близости ему казались действительно чем-то постыдным обстоятельства, когда мужчина берёт на себя нижнюю роль.
Лекарь так долго молчал, перебирая в голове слова, что не заметил, как Минхэ встал и тихо присел рядом. Учитель приобнял его за плечи, а затем и вовсе примостил подбородок на его макушке. Нуска замер, даже боясь дышать.
— Ученик, я предполагаю, что могло произойти. Я хоть и прожил долгое время вдали от мирской суеты, но и бывал в городах, что кнонских, что скиданских. И везде ко мне относились одинаково: либо как к дешёвой паре рабочих рук, либо как к женщине. Такова судьба всех бедняков.
Нуска выдохнул и уткнулся в чужое крепкое плечо. Он не помнил, когда последний раз кто-то вот так обнимал его, чтобы успокоить. А было ли подобное вообще?
Лекарь ещё немного подумал, а затем всё же решил рассказать. Только очень тихо, чтобы никто больше не сумел услышать:
— Это было не так страшно. Это бы не сломило меня. Но друг, который спас меня… Оказалось, что за всеми издевательствами, которые я пережил, стоял именно он. Не то чтобы он заставлял других учеников издеваться надо мной, но он просто смотрел на это со стороны и ничего не делал, — Нуска стиснул зубы и еле слышно прошипел. — А затем он пришёл ко мне. И спас. Он хотел быть для меня великим духом, снизошедшим до спасения грязного простолюдина. Но сам оказался таким же. Он и сам хотел того же, что и другие. Пусть мы и не так много общались, но я всё равно не думал, что он сможет так поступить.
Минхэ провёл пальцами по спине Нуски и кивнул.
— Тогда почему ты винишь себя в произошедшем и стесняешься этого? Ты ведь ничем не заслужил такое обращение.
Здесь уже лекарь не смог признаться. Он не мог сказать о том, что мучило его сейчас больше всего. Его интересовало другое.
— Учитель Минхэ, Вы ведь тоже хотели мне что-то рассказать?
Пока учитель раздумывал, Нуска почувствовал, как в горле у него пересохло от волнения.
— Ха-ха, не думаю, что поведаю тебе о чём-то новом. Я бывал в тех же ситуациях, что и ты. Только вот я мог постоять за себя, а ты, в тех условиях, в которых был, нет. Потому не думаю, что мой рассказ чем-то тебе поможет, — Минхэ медленно расцепил объятия и ободряюще похлопал ученика по спине. — Зато теперь и ты можешь постоять за себя. В следующий раз просто хорошенько вдарь тем, кто тебя достаёт, не сомневайся. Сурии должен понимать, где должны заканчиваться хорошие манеры и должна начинаться защита собственной чести.
Нуска припомнил произошедшее на улице. Минхэ действительно не беспокоился о том, кем является его соперник. Если уж учителю нанесли оскорбление, то он точно не постеснялся бы оголить оружие.
— Учитель, кажется, Вы призываете меня нарушать правила, — вдруг тихо посмеялся Нуска, посмотрев на лицо учителя, которое просто светилось сейчас от доброты и сквозившей во взгляде мягкости.
— Правила созданы для дураков, которые машут мечом направо и налево. Сурии же должен понимать, в какой ситуации следует сдержаться, а в какой — дать отпор. Запомни это хорошенько и никогда не склоняй голову перед теми, кто этого не заслуживает. Если сурии не уважает себя, то и другие уважать его не станут, — уверенно проговорил Минхэ и посмотрел на ученика, желая, чтобы тот запомнил его слова.
— Мне кажется, я и так всю жизнь поступал именно так. Потому сегодня Вам и пришлось просить за меня перед старейшинами.
— Но ты ведь теперь не просто Нуска из трущоб, — не согласился Минхэ. — Теперь ты — сурии Нуска, ученик сурии Минхэ. И завтра, если повезёт, получишь сопоставимый этому званию ранг.
Глаза у Нуски загорелись. Он почувствовал разливающееся по телу спокойствие, а потому с облегчённым вздохом заключил учителя в объятия.
Так они проболтали о том и о сём до позднего вечера. Но ни Минхэ, ни Нуска больше не поднимали неприятную для обоих тему.
Вечером у Нуски в мозгу созрел коварный план. Он вынудил учителя выйти прогуляться по освещённой фонарями улице. Яркие цветные ленты увешивали улочки обители. Люди прогуливались между зданий маленькими группками, но больше всего народа сгрудилось у открывшегося к празднеству трактира.
Нуска только озлобленно фыркнул, наблюдая, как вчерашние ученики выпивают прямо посередь дороги. Разве не было странным то, что алкоголь, являвшийся одним из самых строгих запретов, теперь открыто продавался прямо в обители?
Минхэ тоже нахмурился, наблюдая за этой картиной, но ничего не сказал. Учитель всё ещё чувствовал себя неловко среди людей, тем более, что каждый второй оборачивался и глазел на красивого и сильного хаванца в необыкновенных одеждах.
— Учитель Минхэ, я понимаю, что это немного неправильно… Но, скорее всего, после экзамена вы вернётесь в горы. А потому… Не хотели бы Вы тоже выпить со мной? Только вдвоём, где-нибудь в тихом месте, — посмеиваясь, неуверенно предложил Нуска, отвернув голову. Сейчас они встали прямо напротив трактира, но лекарь был готов в любой момент сменить направление и проводить учителя в другое место.
— Кхм… Нуска, пристрастие к алкоголю — губительная вещь. Я знал многих сурии, которые были сильны, но закончили свои дни в опьянении под забором. Я надеюсь, что ты знаешь меру в своих желаниях? — начал строгим тоном отчитывать ученика Минхэ.
— А, да… Прошу прощения, — выдохнул Нуска и тут же поплёлся в другую сторону. Нет — так нет, что тут сопли разводить?
Однако учитель схватил Нуску за руку, а когда ученик уставился на него, улыбнулся, наклонив голову набок.
— Но я не говорил, что сурии не имеет права расслабиться даже в собственный праздник. Так что давай отметим окончание твоего ученичества, — добавил он, а затем потянул Нуску в сторону трактира.
Лекарь давненько так не волновался. Примерно пару часов… Выдохнув и успокоившись, он посмотрел на спину учителя и улыбнулся. И как этот человек может быть настолько добрым и внимательным, проживая в ледяных скалах и годами ни с кем не общаясь?
Минхэ даже принял решение остаться в трактире, однако ему, как высокопоставленному сурии, выделили место на балконе второго этажа. Там они и устроились, вдали от других, за маленьким круглым столиком.
Нуска заказал себя пинту эля, а учитель — вина. Из закусок Минхэ выбрал исключительно овощи, чем немало удивил трактирщика. Лекарь же не стал настаивать на мясных блюдах — и потом успеет насладиться их вкусом.
Сначала лекарь много болтал о завтрашнем экзамене, а затем поделился своими сомнениями: он был уверен, что старейшины будут несправедливы по отношению к нему.
И только тогда Нуска заметил, что щёки учителя раскраснелись. Минхэ стукнул чашей по столу, выплескав часть спиртного, и сказал:
— Если они несправедливо тебя осудят, то я лично выйду на дуэль с любым из старейшин! Даже не сомневайся, Нуска!
Лекарь так и прыснул со смеху. Кажется, учитель был из тех, кто быстро напивается. А потому Нуска решил поскорее достичь нужной кондиции, влив в себя уже четвёртую кружку эля.
— Хотите устроить переворот? Не боитесь, что Вас осудят? — со смехом поинтересовался лекарь.
— Почему я должен кого-то бояться? Они, если хотят, пусть и боятся. А я буду стоять на своём, — ворчливо ответил он. — Мой Нуска заслужил приличный ранг и тёплое местечко в столичном городе.
Нуска и сам покраснел, а затем засмеялся. Он и вовсе позабыл обо всём произошедшем днём. Какая разница, о чём судачат другие, когда на твоей стороне этот хаванец, который одним ударом может втоптать их в пыль?
Они немного не рассчитали свои силы, а потому Нуске пришлось практически тащить учителя обратно в гостевой дом, хотя его собственные ноги заплетались. Их шатало из стороны в сторону, но лекарь только смеялся, а учитель то и дело улыбался либо начинал ворчать.
— Нуска, я заставлю тебя ежедневно нарезать круги вокруг северного пика. Разве сурии может так шататься, таща на плечах одного единственного человека?
— Учитель Минхэ, но ведь я больше не вернусь в горы, — вдруг тихо отозвался Нуска.
— А. Верно… — согласился Минхэ и вдруг замолчал. И на протяжении всего оставшегося пути не произнёс ни слова.
Когда они ввалились в свою комнату, учитель тут же снял с себя парадные одежды. Лекарь никогда не наблюдал за переодеванием учителя, но сейчас решил бросить на него один короткий взгляд.
Всё тело мужчины усеивали шрамы. Не маленькие царапинки, как у Хайи, а глубокие тёмные полосы и даже следы от когда-то давно впившихся в его плоть клыков. Нуска даже содрогнулся, представив, какую боль перенёс этот хаванец в прошлом.
Быстро сняв свои верхние одежды, лекарь помог учителю переодеться. Только вот Минхэ не спешил ложиться спать. Распустив волосы, он спрятал лицо под струящимися гладкими прядями и сидел, опустив голову.
Нуска и сам выпил достаточно, а потому не знал, как сейчас подойти к учителю. Так что он присел рядом, изредка бросая взгляд на Минхэ.
— Нуска, как ты думаешь. Во внешнем мире может ли быть для меня место?
Лекарь вдруг растерялся. Учитель впервые просил у него совета, да и голос его звучал на редкость неуверенно.
— Я и сам часто думаю о том, смогу ли найти место, которое буду считать домом. Так что не думаю, что у бездомного стоит спрашивать, как приобрести хижину, — посмеялся тихо Нуска и покачал головой. — Но, если Вы верите в меня, то должны поверить и в себя. Всё-таки почти всему, что я умею, меня научили Вы.
Минхэ кивнул и тихо вздохнул. По какой-то причине он выглядел раздавленным и уставшим. Нуска никогда не видел его в таком состоянии, а потому пенял на влияние алкоголя.
— Я думаю, Вам стоит лечь спать. Уже завтра…
— Нуска. Ты хочешь жить в столице? Там так хорошо?
Лекарь сглотнул. Почему-то он и сам сейчас мучился от странного щемящего чувства в груди. Примерно это он ощущал, покидая Эрьяру. А теперь, когда он расставался с учителем, эта боль вновь его настигла.
— Я много раз думал о том, чтобы остаться с Вами в горах. Если быть честным… — Нуска поднял взгляд к потолку, а затем соприкоснулся с учителем плечами. — Минхэ, Вы стали для меня отцом. Я никогда не знал такого чувства, но, видимо, другие люди испытывают именно это по отношению к своим родителям.
Минхэ так долго молчал, что Нуска заволновался, не сказал ли он лишнего. Но затем учитель вдруг повернулся к нему и тихо проговорил:
— Понимаю. Если бы у меня был сын, то я бы хотел, чтобы он был похож на тебя.
Нуска вновь ощутил боль вперемешку с теплотой в груди. Подвыпив, он больше не мог держать себя в руках. А потому в который раз обнял учителя и заплакал. Очень тихо, неслышно, чтобы никто, кроме его и Минхэ, об этом не узнал.
Минхэ гладил его по волосам медленно и ласково. Наверное, так и делают отцы, когда успокаивают своих детей. У учителя не было никого, кого бы он мог назвать семьей, так же было и у Нуски. Было так странно спустя каких-то два месяца сблизиться с этим хаванцем настолько, чтобы называть его отцом. Но, видимо, они оба нашли в друг друге то, чего им не хватало всю жизнь. Нуске — каких-то восемнадцать лет, а Минхэ — долгие десятилетия.