Том 1. Глава 17. Лесное племя (2/2)

Нуска сам не понял, когда они вошли в деревню. Просто в какой-то момент вокруг стало больше людей, а на раскидистых ветвях появились небольшие деревянные домики. Сначала лекарь не вникал в разговоры, но затем уже не мог отделаться от этих тихих мелодичных голосов, похожих на щебетание птиц, журчание реки и шорох ветра в листве:

— Это… hain`ha. Он вернулся.

— С ним сын vei`li.

— Что это значит? Сегодня прольётся кровь?

— Уже готовят алтарь для жертвоприношения.

— Кого же приговорят сегодня?

— Дочь Мишры.

Не нужно было владеть лесным языком в идеале, чтобы понять таящийся в разговорах смысл. Сегодня прольётся кровь. В жертву будет принесён чей-то ребёнок.

Нуску затошнило. Он бросил ещё один взгляд на эрда и заметил, как плечи того еле заметно вздрагивают.

«Духи, лучше бы меня заковали! Я бы повопил от боли и упал в обморок — делов-то! А он что? Неужели нельзя просто потерять сознание, чтобы не терпеть всю эту боль?!»

Вскоре их вывели на абсолютно пустую поляну. Каждая травинка на ней была выжжена, а в центре возводился очередной костёр. Нуску передёрнуло от увиденного, он отвернулся. Вместе с эрдом их сопроводили в одну из немногих построек, сделанных на земле. Круглая хижина была выполнена из брёвен и веток, туго перетянутых толстыми верёвками. Оглядев потолок, Нуска понял, что все щели плотно забиты соломой, а сверху крыша укрыта пропитанной маслом кожей.

В помещении стоял стойкий запах хвои. Внутрь вошли только старик, лекарь и Син, ведомый пятью лесными. Снаружи был слышен гвалт: казалось, что всё лесное племя окружило небольшую хижину в ожидании чего-то.

В доме было довольно просторно. Сюда вместилось бы ещё по меньшей мере пятнадцать человек, но, видимо, старик не захотел приглашать большее количество людей внутрь. Убранство было небогатым: в середине зала стояло что-то наподобие деревянного трона, в углу — кровать, круглый стол и несколько табуреток. С потолка свисали оленьи рога и различные изделия из дерева и шкур.

Нуска нахмурился и встал перед Сином, растолкав стражу. Он не хотел отходить даже на шаг, боясь быстрой расправы.

Старик медленно проследовал через комнату и устроился на своём троне, увешенном костями и зубами не только животных, но и людей. Нуска в очередной раз поморщился и нахмурился, нащупывая горный хрусталь в белье пальцами. Если что, возможно, он сможет временно ослепить их. Но лучше воспользоваться этим в другой раз, когда вокруг будет поменьше лесных.

— Нуска, — прокашлявшись, начал старик, устало откинувшись в кресле. — Я — медиум племени Орлов. Удивительно, что дорога привела тебя именно в родное поселение.

— В родное поселение? — переспросил Нуска.

— Именно. Лесные племена живут обособленно, но оказывают поддержку друг другу. Твоя мать была родом из племени Орлов, как и ты. Ваше стремление к свободному полёту всегда превосходило возможности земного мира.

Нуска выглядел крайне недовольным. Ему казалось, что этот разговор был пустым трёпом. Его сейчас абсолютно не интересовали ни собственные корни, ни мать, которую он не помнил. Было — значит, было. Какой толк вспоминать о родственниках, которые давно гниют в земле?

Однако медиум тяжело вздохнул и покачал головой в ответ на молчание лекаря.

— Но ты избрал своим путём слепое повиновение. Запутался в собственных чувствах и смешал восхищение с любовью. Ты предал путь, завещанный твоей матерью, а также предал всё лесное племя, когда привёл сюда hain`ha…

— Ха? О чём Вы, высокопочтенный медиум? — Нуска усмехнулся и вдруг выпрямился, полный решимости и веры в свои слова. — Если же путь орла — это лететь свободно туда, куда глаза глядят, неужели орёл не имеет права выбирать направление? Если я согласен быть связанным по рукам и ногам, биться в клетке до скончания своих дней… Почему же это не может быть проявлением моей собственной воли? С чего Вы решили, что свобода — это отрицание любых привязанностей и бездумный полёт вместе с ветром?

— А тебе палец в рот не клади, юноша. Мне нечего ответить на твои доводы. Ты умён… — старик покачал головой и слабо улыбнулся. — Но будешь ли ты счастлив, будучи связанным по рукам и ногам?

— Жизнь и не должна быть полной счастья и радости. Это — не жизнь, это — обман. Лесные племена, судя по их легендам и песням, в полной мере должны это осознавать. Наш мир построен вокруг борьбы за жизнь, страдания и моря потерь. Урвать кусочек счастья — уже удача, но быть счастливым день изо дня… Такое же проклятье, что и не быть счастливым вовсе, — Нуска внезапно прижал руку к груди, чувствуя там странное тепло. Он никогда не произносил эти слова вслух и даже не догадывался, что ведает о подобном. — Жизнь не должна быть счастливой, в ней должен быть смысл. И пока каждый день человека наполнен смыслом и целью — его можно считать живым.

— А если же твоя цель будет ложной? Что тогда? — старик всё продолжал усмехаться, словно знал о чём-то недоступном Нуске.

— Значит, настанет момент выбрать новую цель. И найти новый смысл, — хмуро подытожил лекарь.

— Мне нравятся твои слова. Да будет так, — сказав это, старик повернул голову к одному из лесных. — Принесите нам напиток. Мы выпьем вместе с нашим соплеменником, Нуской.

Чувствуя, что атмосфера немного разрядилась, лекарь бросил взгляд на эрда. Хоть глаза его и были открыты, хоть он и мог стоять, но был в абсолютно бессознательном состоянии и явно не понимал, где находится. Это тоже влияние пут?

— Не беспокойся о нём. Он сейчас видит сны о своём прошлом. А когда проснётся, то сам решит, заслуживает ли жизнь.

Нуске не понравились эти слова. Как будто эрд до этого был преисполнен желанием жить!

— Ваши слова трудно понять.

— Что сказать… Ты многое узнаешь, когда сам того пожелаешь. Невозможно вечно сбегать от правды.

— Что бы это значило?

— Достаточно болтать, — вдруг прервал разговор старик и приподнялся. В хижину как раз вернулся лесной с глиняными чашами и кувшином на подносе. — Выпьем.

Нуске подали наполненную до краёв чашу. Жидкость сильно пахла травами и не вызывала доверия, однако медиум и сам намеревался испить странный отвар.

«Значит, травить не собираются… Но зачем тогда насильно поить меня? Какой-то наркотик?»

Лекарь крутил в руках чашу, пользовался своей дэ, чтобы очистить содержимое, но ничего не менялось. Напиток оставался прежним даже под влиянием светлой магии.

Под хмурым и внимательным взглядом старика Нуска со вздохом поднёс чашу к губам. То же сделал и медиум. Пить пришлось залпом, потому что вкус был просто отвратительным, но лекарь всё равно схитрил и часть сплюнул. Пришлось делать вид, что отвар уж слишком невыносим.

— Идите. Пришло время для поклонения.

Сина потащили под локти, потому что сам он ничего не соображал, свесив вниз голову. Верёвки так сильно впивались в его шею и запястья, что по бледной коже уже бежали струйки крови. Нуска не мог спокойно смотреть на это, но берёг силы. Его запасы дэ хоть и увеличились, но всё ещё были слишком малы, чтобы сбежать и выбраться невредимыми из подобной передряги.

Стоило им покинуть хижину, как люди, сгрудившиеся на поляне, возликовали.

— Нирка-йа, Нирка-йа!

Нуска напрягся. Он догадался, что тот старик носил имя, похожее на его собственное.

«Очень надеюсь, что это не мой дальний родственник… А то вдруг придётся пробиваться с боем, ха-ха… Ха…»

Нервно посмеявшись про себя, Нуска давил слабую улыбку, которую окружающие воспринимали с ужасом. Лекаря это веселило, от чего он только шире начинал улыбаться.

Правда, вскоре его веселью пришёл конец. Син был выставлен на всеобщее обозрение возле хижины, а толпа собралась вкруг огромного и медленно тлеющего костра. Множество веток были сложены друг на друга в форме стремящейся ввысь скалы. Высота кострища превышала рост Нуски вдвое. Бросив взгляд на Сина, а затем на костёр, лекарь осклабился и положил руку на камень, теплящийся под одеждой. Он уже был готов выплеснуть всю свою дэ в бессмысленной попытке спасти правителя от неминуемой гибели, но… Внезапно все громко возликовали, а из толпы под руки вывели маленькую рыжеволосую девочку. У неё был глупый, растерянный взгляд, но она послушно шла следом за лесным мужчиной. На вид ей можно было дать от силы девять-десять лет.

Переводя взгляд с одного лесного на другого, Нуска начал осознавать, что в центре всеобщего внимания далеко не связанный Син, а именно этот ребёнок.

Холодный пот медленно заскользил по спине и рукам. Лекаря зазнобило. Он отчётливо вспомнил запах горящего мяса из своих снов.

Все выкрикивали непонятные Нуске выражения.

Аота! Аота! Фим-йа! Аота! Аота! Фим-йа!

Лекарь смог только догадаться, что девочку, видимо, звали Фим. Толпа вздымала руки к небу и вглядывалась в затянувшиеся тучами небеса.

Меж восторженных морд Нуска смог разглядеть лишь одно лицо, на котором застыло выражение, полное ужаса и страха. Это была такая же рыжеволосая женщина, преисполненная природной красотой и грацией. Она держала сцеплённые руки у груди, словно молилась духам, а её ногти до такой степени впивались в кожу, что все предплечья до локтей были перепачканы кровью. И тут её полубезумный взгляд обратился к Нуске. В эту секунду лекарь подумал, что никогда в жизни не сможет забыть это красивое лицо, до безобразия искривлённое от собственной беспомощности и слабости.

Когда невозможно противостоять судьбе. Когда ты слаб перед будущим и обстоятельствами. Когда тебе не остаётся ничего иного, кроме как повиноваться желанию большинства. Вот она — несвобода. Вот оно — несчастье. Отражение истинного зла, ступившего на землю из самой бездны.

И Нуска одновременно знал и не знал, что будет дальше. Он стоял, чувствуя, как в нём подымается ураган. Как его глаза наливаются кровью, как он испивает собственную кровь, стекающую с губ по подбородку.

Девочку, которая всё ещё ничего не осознавала, начали привязывать к дымящемуся костру. Она закашлялась, но только склонила маленькую голову.

Перед глазами у Нуски словно пронеслось несколько жизней. Он видел эту маленькую девочку взрослой прекрасной женщиной, охотящейся в тени деревьев. Он видел её, качающую на руках собственных детей. А затем она превращалась в немощную старуху, со слабой улыбкой плетущую игрушки для внуков.

И одновременно видел исход для них. Как Нуска тратит последние хрустали, чтобы спасти это дитя. И как истерзанное в пытках тело Сина рубят на части, чтобы поджарить к ужину Нирке-йа.

Нуска отвернулся, слыша, как девочка от жара начинает хныкать и звать мать. В толпе послышался шум, а затем безумные возгласы женщины:

— Фим! Фим! ФИМ!

Нуска осел на землю и заткнул уши руками. Он не должен это видеть. Он не должен это слышать. Он — не часть этого племени! Он не виноват в её смерти! Если он сделает вид, что ничего не видит, то всё это прекратится, а они смогут спастись!

И тут его схватили за плечи. Нуска резко обернулся и увидел, что безумная мать бросилась к нему — единственному во всей толпе, кто не был равнодушен к происходящему. Лекарь попытался отшатнуться, пытался не смотреть в лицо этой лесной, но игнорировать то отчаяние, что было в глазах этой женщины, был не в силах.

— Нуска-йа! Ты же Нуска-йа?! Я знала твою мать! Я знаю тебя! Я помогла тебе бежать в День Заката! Помоги, Нуска-йа, помоги моей дочери!

Внезапно сильная женщина разразилась рыданиями и сползла на землю, вцепляясь в траву окровавленными руками, которые разодрала в мясо.

А сам Нуска ощутил в душе леденящий холод и спокойствие. Он утёр губы, но лишь сильнее размазал кровь по лицу. Его ладонь аккуратно легла поверх рук женщины — под ними затеплился свет — и все ранки тут же затянулись.

Женщина на секунду замолчала и запрокинула голову.

Перед ней уже был не тот Нуска, что зажимал уши и был готов рыдать наравне с ней, разделяя её горе. Перед ней был Нуска, который отринул страх и сделал выбор.

— Этот сброд вы называете племенем Орла? — негромко начал он, вскинув голову. Он и эта женщина уже давно были в центре всеобщего внимания, но, когда Нуска заговорил, их взгляды переменились. — Путь свободы? Какой свободы? Вы хотите назвать свободной эту женщину или этого ребёнка?!

Девочка уже вовсю заливалась слезами, чувствуя, как за спиной разгорается пламя. Нуска, не колеблясь, вышел на середину поляны и обвёл взглядом толпу.

— Ты не должен вмешиваться в наши традиции, чужак! Хоть ты и из лесного народа, но откуда тебе знать, что для нас правильно? — выкрикнул мужчина, чьё лицо невозможно было разглядеть. Его воплями поддержали остальные.

— Верно! Ты — приспешник hain`ha! Ты не имеешь права говорить нам, что мы поступаем неправильно!

— А отчего? — Нуска так страшно усмехнулся и развёл резко руками, что большая часть толпы в ужасе отшатнулась. — Я сам выбрал этот путь! Я сам решил следовать за hain`ha! А теперь скажите мне: кто из вас… Готов сейчас. Своими руками. Задушить эту девочку?

Толпа на секунду застыла в молчании. Но Нуска продолжал.

— Ну же, смельчаки! Выходите! Подарите девочке скорую смерть — пусть духи возблагодарят вас за проявленное милосердие! Кто из вас согласен взять на себя этот грех?! Кто из вас сегодня выступит в роли убийцы?!

Толпа хранила молчание. Был слышен только раздирающий душу плач девочки и треск разгорающегося огня.

Нуска на секунду вспомнил об их главе, медиуме, перевёл на него взгляд, но тот стоял, прикрыв глаза и сложив на посохе руки. Словно отдавал всё происходящее на волю Нуски.

Лекарь усмехнулся. Ха! Как же смешны люди! Как же им нравится вершить суд не своими руками!

— Вы — не племя орлов! Вы — племя скотов, выращенных в самой бездне!

Сноп искр осветил поляну. На неё, кружась, стали слетаться светочи из глубин леса. Они кружили вокруг костра, путались в волосах Нуски, но он не обращал никакого внимания на странное поведение этих существ. И лишь в толпе раздалось несколько изумлённых возгласов.

— Нельзя спасти мир, убив собрата. Нельзя выстроить жизнь на костях других, — Нуска подошёл к костру и сунул руку прямо в огонь, вытащив орущую девочку, чья одежда уже начинала тлеть. — Мир, построенный на детоубийстве, заслуживает того, чтобы быть уничтоженным.

После того, как эти слова были сказаны, деревню озарила вспышка. Нуска раздавил хрусталь в своём кармане, впитывая накопленную в нём энергию, а затем выплеснул её без остатка. Всё вокруг потонуло в белоснежном свечении, словно в одно мгновение мир погребло под снегом.

Девочка вдруг перестала плакать, а затем рассмеялась, переполненная неизвестно откуда взявшейся в душе радостью. Люди попадали штабелями, не в силах держаться на ногах под столь сокрушительным влиянием дэ. Мать кинулась к дочери и обняла её, плача и улыбаясь от счастья. С её губ срывались миллионы благодарностей и возносилась хвала духам.

Лесные выглядели как малые дети, которые впервые покинули дом и увидели раскинувшиеся за его пределами бесконечные поля, леса и горы. Они щупали себя, а затем друг друга, после чего смеялись и обнимались.

На несколько секунд всех вокруг переполнила безудержная радость. Лесные почувствовали себя лёгкими пёрышками, способными сию секунду сорваться и полететь навстречу неизведанному миру и приключениям.

Что это было — Нуска и сам не знал. Он осознавал лишь одно: в его жилах в этот момент беспрерывным потоком текла дэ, пронизывающая весь лес. Она словно использовала его как сосуд или проводника, чтобы показать своим нерадивым детям, каково это — быть свободными. Каково это — самому решать, когда жить, а когда умереть. Как это — вершить суд над собственной жизнью.

Однако вскоре всё прекратилось, а лекарь кубарем покатился по земле. У него не осталось никаких жизненных сил даже для того, чтобы дышать. Однако краем уха он смог услышать голос Сина и неосознанно в душе улыбнулся.

«Ох, он жив. Возможно, я смог избавиться от пут на его теле. Может, ему ещё удастся сбежать?.. Было бы… Очень здорово…»