XXIII. Monsters (1/2)

«Всё стереть из памяти, забыть обещания,

выплюнуть яд со вкусом предательства.

Сколько дней и ночей понадобится на этот раз,

чтобы рана затянулась?» — Марк Леви</p>

Соколова пробыла без сознания трое суток. Она не видела снов, не чувствовала боли. Всё скрылось чёрным полотном перед её рассудком, не давая ей ни думать, ни желать. В то время внутри неё было лишь одно: жажда смерти. Девушке не хотелось, чтобы эта тьма куда-то рассасывалась, ей не хотелось видеть свет, людей вокруг. Ей доставалось только помнить, что через неё пропустили три дня назад. Боль казалась всепоглощающей, съедающей заживо мозг, уничтожающей нервные клетки, не оставляя им шанса на восстановление. Неизвестно, какая сила заставляла сердце Соколовой биться. Но то, что Саша этого не хотела — было основой.

Она слышала голоса, слышала тихую музыку своего плейлиста, касания рук к её руке и поцелуи в лоб. Но буквально всё ей было противно. Соколова хотела орать, чтобы её не трогали, просто взяли и закопали на заднем дворе академии, как обещал Дрейков. Но здесь был штаб Мстителей, и кладбища неподалёку не имелось. Саша не знала количества дней, в которых вот так пролежала. Но знала, что хочет пролежать так всю вечность. Говорят, что люди, находившиеся в коме, блуждают по миру собственных фантазий. Как оказалось, мир фантазий Соколовой — смерть.

Очнулась она по глупой причине. До ушей донеслись ноты песни, которую она вот уже как пять лет терпеть не могла. But if you loved me, why&#039;d you leave me? Соколова слушала её на повторе в дни своего побега, даже перед сном, захлёбываясь в слезах. Поэтому в тот момент она не была готова выдержать пять минут и пять секунд, чтобы добраться к следующей песне. Открыв глаза, Соколова тут же поняла, что всё было куда хуже, чем она могла себе предположить. Подняв руку, Саша выдернула из носа канюлю, что порядком ей надоела за последние сутки.

Дышать стало в разы легче. Оглядываясь по сторонам, Соколова всё ещё ничего не понимала. Она выдернула из своей руки иглы капельницы, раскрыла одеяло, замечая, что её переодели в больничную одежду. На тумбе рядом с койкой стоял букет из розы и хризантемы. Розу Соколова терпеть не могла и, поморщив носом, спрыгнула на пол. Сначала она не осознала, что что-то в организме её не так. Но, как только она вылетела в коридор, ноги держать перестали. А, если быть точнее, отказывалась функционировать именно правая нога, где был шарнир. Девушка испуганно начала шаркать руками по ноге, пытаясь найти стык, но того не было.

— Саша! — на горизонте появился Беннер с Барнсом, но их присутствия девушке не хотелось.

Схватив правой рукой с тумбы катетер, Соколова отползла к стене, с помощью которой и поднялась на здоровую ногу. Она была напугана, и лица мужчин никаким образом не вселяли ей доверия. Почему-то Соколова видела в них потенциальную угрозу, будто она была жертвой, загнанной в угол. Ничего не придумав лучше, Саша решила защищаться именно катетером, словно тот как-то помог бы ей в битве с Халком и Зимним солдатом. Соколова всё ещё была поглощена темнотой и болью. Брюс и Джеймс выставили руки перед собой, якобы в знак повиновения, лишь бы Саша поняла, что они не хотели ей зла.

— Что происходит? — в её голосе появился какой-то странный оттенок жестокости. Вовсе не страх ею в тот момент владел. Шквал вопросов грянул из её рта. — Почему я ничего не помню, где мой шарнир, и почему я в больничном крыле?

То, что это не больница, Саша поняла в тот момент, когда схватила катетер с тумбы в коридоре. В лечебницах так просто подобное не оставляют, а вот какой-то недоделанный Мститель вполне мог. Её взгляд метался от одного мужчины к другому, но оба они молчали, не отрывая глаз от руки Соколовой. В левой руке она держала пистолет. Её указательный палец оказался на курке, а сама Саша на самом деле собиралась открыть огонь. Тело её совсем не слушалось, отзываясь болью в разных местах. Но голос в голове был намного громче, чем здравый рассудок.

— Саша, опусти пистолет, — как можно спокойнее проговорил Барнс и сделал шаг вперед.

— Стоять! — девушка наставила дуло пистолета на мужчину. — Пока я не получу ответов, пистолет опущен не будет.

Но вот ответов ей никто не собирался давать, так как операция по проникновению в мозг Соколовой была несанкционированной и секретной. Если бы Саша узнала правду, пришёл бы конец всему, потому что никто в мире не защищал своё личное пространство так, как она. Для неё подобное было хуже убийства, что уж говорить о пытках. Соколовой не хотелось просыпаться вовсе не потому, что через неё прогнали дюжину боли, а потому, что в памяти была незаполненная бездна, где размножались собственные же черти. Она была обезумевшей от желания кого-то прикончить, причинить боль, но в то же время хотела простой правды.

Барнс одним лёгким движением руки выбил пистолет из её руки, отбрасывая его в сторону. Саша пригнулась от его попытки схватить её, но тут же оказалась на полу, корчась от боли в ноге. Она ненавидела Джеймса за этот трофей, но ещё больше ненавидела себя саму, за то, что позволила ему это сделать с собой. Когда Барнс наклонился над ней, Саша, неожиданно для себя самой, впилась ногтями ему в шею, будто пытаясь добраться до самой глотки. И, если бы не Беннер, она бы это сделала. Ведь Барнс не сопротивлялся, не издавал звуков, просто давал ей сделать то, что собиралась. Брюс стал тем, кто, перехватив Соколову под бёдра и закинув себе на плечо, вернул её в койку.

Она глядела на них с бесконечной жестокостью в глазах, будто считала их виновниками всего дерьма в её жизни. Соколова уже поняла, что на её вопросы отвечать не станут. Действительно, кто она такая, чтобы ей рассказывали все следственные причины её нахождения здесь. Но с каждой секундой её пребывания в сознании, во рту появлялся странный привкус, а в ушах странно звенело, словно кто-то сыпал пшено. И Саша знала эти признаки. Вновь испуганно окинув взглядом замешкавшихся мужчин, она всё поняла. Опустив голову на подушку и подтянув рукой больную ногу к себе, Соколова развернулась к окну.

Они использовали против неё камень разума. Они залезли к ней в мозг с помощью Ванды Максимофф, обозрели все её воспоминания и мысли, и поэтому стыдливо опускали глазки, не отвечая на её вопросы. Эти люди называли себя героями, хотя не имели никакого права на это. Саша не верила, что в этом участвовал и Джеймс. Она вообще не хотела верить, что использование камня разума на самом деле — правда. Вдруг всё это просто её больная фантазия, а на деле всё как всегда — потеряла сознание где-то на ступеньках, поэтому и нога пострадала. По крайней мере, Соколова себя таким образом пыталась упокоить.

Девушка больше не задавала вопросов. Буквально — она не произносила ни единого слова. В её голове всё также был тёмный всепоглощающий туман, от которого ей уже не было даже холодно. Плевать. Ей было тошно от самой себя, от запаха лекарств, от гниющей раны внутри неё. Она слышала, как закрылись двери в её палату, как мужчины удалились туда, откуда прибыли. Саше нужно было вот так полежать ещё с полчаса, чтобы, скуля, вновь подняться на здоровую ногу. Она была словно потерянный птенец среди нескольких ключей воронов.

Обрыскав каждую щелку, Соколова всё-таки нашла то, что искала. Шарнир, изготовленный Красной комнатой, был выполнен из вибраниума и умных тканей, которые и заменяли синапсы для правильного движения. Это был небольшой штырёк с двумя шариками на концах, действительно напоминающий кость. Только вот Соколова, чтобы чувствовать себя увереннее, всегда прошивала его по живому медицинской леской. Так трение сходило на нет, и боль практически не ощущалась. Неизвестно с какой целью шарнир из неё достали, а само бедро замотали несколькими мотками бинта.

Было видно, что рана кровоточила, но выглядела куда лучше, чем до того, как шарнир вытащили. Встав перед зеркалом, Соколова ввела палец внутрь, нащупывая сломанную кость. Второй рукой она протолкнула шарики шарнира к кости, тут же защёлкивая их между. Ногу лишь на секунду проняло судорогой, после чего всё как рукой сняло. Теперь уже твёрдо стоя двумя ногами на полу, Саша не могла понять что же было не так. Ей не потребовалась леска, чтобы затянуть полную конструкцию. Вот только в тумбе в коридоре лежал её старый шарнир. Этот сделали Старк и Паркер по чертежам, о которых они говорили с Сашей.

Но, даже с исправной ногой, Соколова чувствовала себя измученной. В пустой палате, где всё также играла музыка, ей было чуждо всё. Наверное, именно это и вылилось в поток агрессии. Её руки хватали всё. Она переворачивала столы, разбивала капельницы, рвала документацию. Схватив букет с цветами, Соколова со всей силы стала лупить их о кровать, засыпая всё вокруг лепестками. Последней каплей в ней стала ваза, которую она швырнула в окно, проделывая в нём дыру. Она опустилась по стенке вниз, хватаясь за голову. В её стопах кровоточили раны от осколков, руки тряслись, а по щекам беспрестанно лились слёзы. Соколова завыла, словно та волчица. И не так от боли, как от негодования, в которое теперь полностью погрузилась.

Не было в штабе ни одного человека, кто бы не принимал участие в этом. И никто не мог ей помочь, потому что боялись её реакции. Самими губами Соколова шептала, что не заслужила всего этого, что ведь можно было просто дождаться, и её собственные убеждения уже не работали. Так на осколках она и легла, не закрывая век. Её стеклянные глаза впились в одну единственную точку на стене, словно только она и могла удержать Сашу на земле. Даже в Красной комнате она себя так не чувствовала. Там — жажда свободы была сильнее чего-либо, а здесь, когда у тебя было всё, шарики очень быстро заходили за ролики, мозг распухал, а рассудок терялся.

Соколова медленно сходила с ума и хотела, чтобы этот процесс ускорился. Черт бы её побрал. Ведь это Барнс виновен в том, что она здесь. Из-за него Фьюри её нашел и привязал к Щ.И.Ту, шантажировав дочерью. Она желала им только бесконечных мук в своей голове, пока палец, который она порезала об осколок, что-то выводил на полу. Соколова этого не контролировала. Сначала это был просто набор букв, потом стало превращаться в полноценное слово. И, наконец, стало: «Конец». Мстители сами на себя это накликали, сами пришли к этому, и сами будут это разгребать. Соколова хотела, чтобы это стало её концом.

Но, когда её очередной раз подняли с пола, она поняла, что это не про неё. Несли Сашу длинными коридорами в знакомую комнату. Но она запротивилась. Упершись ногой в коробку двери, Саша замотала головой, не в силах сказать и слова. Так Соколова оказалась в своей комнате, которую делила с Грантом Уордом, — единственным человеком, который не знал об «операции». Он вопросительно окинул Джеймса взглядом и тут же поднялся на ноги, рассматривая последствия игр Мстителей. Уорда посвятили в дело только в тот момент, когда Соколова очнулась, всё остальное время ему говорили, что она в штабе Щ.И.Та. Саша отказывалась от любой помощи, просто мотая головой. Ей казалось, что если она раскроет рот, то каждый блядский супергерой узнает о себе много нового.

Поэтому Соколова помогала себе сама. Сидя с пинцетом в руках, на белоснежной постели с каждой минутой появлялось всё больше и больше пятен от крови. Осколки складывались в небольшую мисочку, любезно предоставленную Грантом. Саша хотела, чтобы ей было больно. Но, даже засаживая пинцет глубоко под кожу, она ничего не чувствовала кроме разливающейся обиды у неё в груди. На самом деле это была кровь, вытекающая из раны, появившейся три дня назад. Уж не думала Соколова, что мысленно будет хотеть вернуться туда, откуда её спас Барнс. Там она хоть знала, что её ждет, и знала, что предательства ожидать было не от кого.

— Я удивлён, что Фьюри разрешил им это сделать, — проговорил Грант спустя несколько часов тишины.

«А я нет, — подумала про себя Соколова, — подобные люди только на боль и способны».

Саша не ответила, даже взглядом не повела. Она рассматривала пальцы собственных ног, находя их очень занимательными. Ей не хотелось плакать, не хотелось орать от боли, выедающей её изнутри. Соколовой, кажется, вообще было плевать на своё существование, что уж говорить об окружающих. А ещё она никогда не думала, что будет настолько рада присутствию Уорда. Теперь его контроль не казался ей безумным, наоборот — очень даже дельным. Соколовой в тот момент требовалась чья-то хватка, потому что она могла сделать с собой и другими что угодно, вне зависимости под воздействием Дрейкова или нет.

А ведь мысли о начале шоу были надоедливыми. Они подкидывали её вверх во время сна, буквально заставляя взять что-то режущее и пойти вскрыть кому-нибудь глотку; заставляли давиться во время еды, становясь картинкой перед глазами, где она кого-то убивала. Но не было ни кошмаров, ни боли. И Соколовой это нравилось. Она буквально вспоминала, как подобные навязчивые мысли паранойей преследовали её целые пять лет. Вот только тогда, в добавок ко всему, она боролась с постоянными паническими атаками, срывами и наркотиками.

Саша не выходила из собственной комнаты две недели. Эти две недели Грант носил ей пищу пять раз в день, хотя она этого не просила. Соколова вообще не говорила, даже сама с собой. Когда он обращался к ней, она даже не смотрела на него, будто его и вовсе там не было. Это было защитной реакцией. Для Соколовой это было нормой. В самом начале она отказывалась и от еды, отодвигая поднос ногой. Когда Уорд пытался её заставить, поднося тарелку к самому лицу, Саша опрокидывала еду либо на мужчину, либо на пол, и тут же пряталась в ванной, будто ей было пять лет. Её никто не запирал, никто не просил сидеть безвылазно в комнате. У Соколовой впервые была свобода, о которой она просила.

Она не брала в руки книгу или блокнот, чтобы что-то почиркать. Отклоняла звонки Джессики, всего раз написав: «Не звони, если нет ничего важного. Я сама свяжусь с вами». Но даже это сообщение ей далось с дичайшим трудом. Соколова не переодевалась в чистую одежду, только единожды — в тот день, когда её принесли в комнату. Так две недели и передвигалась от туалета к кровати в толстовке и спортивных штанах. После некоторых приёмов пищи она позволяла себе вставить два пальца в рот и выплюнуть всё в унитаз. Саша буквально не была в состоянии заставить свой организм функционировать. У неё не было на это сил.

К ней пытались попасть и Мстители. Но, благо, Уорду хватило мозгов закрывать комнату на ключ. В те моменты, когда Гранта не было рядом, Саша могла лишь слушать глупый и бесполезный скулёж за дверью. Барнс приходил несколько раз в день, как раз тогда, когда Уорд покидал комнату. Он умолял её выйти, произнести хоть слово, доказать, что жива. Но Соколова молчала, как партизан. Лежала и глядела в потолок, выслушивая слова Джеймса. Он ни разу не попросил прощения. А значит был бесполезным. Саша всё ещё не знала правды, а ни один из Мстителей не собирался ей этого рассказывать.

Те слова Гранта о том, что они не имели права с ней делать этого, вроде бы подтверждали догадки Соколовой, а вот мозг Соколовой принимать этого не хотел. Он встал на одном месте под названием «застой» и никуда не двигался, решив, что лучше будет построить парочку новых стен вокруг личности Саши. И плевать, что это выглядело, как медленное скатывание в небытие. Соколова влипала в одну точку сутками напролёт, забывая про сон и иногда про дыхание. Но две недели закончились. Точно также как и закончились силы у мозга Соколовой держать её в четырех стенах — во всех смыслах.

Около десяти утра третьей недели она впервые приняла душ. И это было словно глоток свежего воздуха. Обжигающая вода смывала с неё все следы преступлений Ванды, пока ногти цеплялись за слои грязи на коже. Теперь Соколовой становилось противно от самой себя. Теперь её лицо не казалось зелёным, волосы были гладкими и чистыми. Вот только зря она в тот момент покосилась именно на них. Отыскав машинку для бритья, принадлежавшую Гранту, Саша незамысловатым движением руки состригла себе всю длину волос, которые теперь еле-еле касались её ушей. Пряди упали на пол, отражая всё её сгнившее прошлое. Романова оставила в этой ванной комнате свою краску для волос, которой не рискнула обновить цвет. А вот Соколова сменила. Окончательно срезав волосы и доработав всё машинкой, в зеркало на неё смотрела та, кто была десять лет назад.

Спустя два часа Соколова не могла понять, нравятся ей её изменения или нет. Проведя по голове рукой, она расплылась в улыбке, чувствуя под пальцами ежика. Ей определённо нравилось. Гранта уже не было в комнате, когда Саша решительно выбрасывала из шкафа одежду, которую, кстати говоря, тоже принёс сюда он. Ничего не придумав лучше, Соколова надела на себя светлые спортивные штаны и укороченную приталенную майку.

Вот только перед дверью она задержалась, не решаясь выйти. Дёрнув с прикроватной тумбочки Уорда его очки для чтения, Соколова всё же покинула комнату. Глазам пришлось привыкнуть, чтобы хоть что-то видеть, но снимать их девушка не собиралась. Ей не казалось, что жизнь началась заново. Она просто в какой-то момент своего «застоя» приняла собственное безумие и дышать стало легче. С разбегу проехавшись по полу, Соколова зашла на кухню. На удивление, никого не было. Гостиная и столовая также пустовали, и это не могло не радовать девушку.

Вот только её воодушевление длилось недолго. Готовя незамысловатый завтрак, Саша стояла спиной к дверям и могла лишь слышать, как кто-то зашел. Не обращая внимания, она продолжала готовить, хотя руки по непонятной причине сжимались в кулаки. Ей определенно нужно было выместить на чём-то или на ком-то свою злость.

— Классная причёска, косишь под мальчишку, чтобы бить было удобнее? — Старк. Это был он, решивший, что имел право вообще с ней говорить.

Соколова громко выдохнула, пропустив все колкие словечки мимо ушей. Тони, видимо, был мёдом для остальных. Мстители один за другим стали появляться в гостиной. И каждый кидал на Сашу слегка испуганный и шокированный взгляд. Закончив готовку, девушка переложила всё в чистую тарелку и, взяв приборы, села за стол. В тот момент где-то в глубине души она чувствовала себя мартышкой в зоопарке, ведь все мстители смотрели именно на неё. Еда ей не нравилась, хоть и была приготовлена сносно. Соколова ела скорее показательно, чем для насыщения.

— Как дела? — жуя, спросила она и окинула взглядом присутствующих. А следом подметила — Барнса среди других не было.

Все молчали, не рискуя ответить на вопрос Соколовой. Вроде же должны были вести себя так, словно ничего и не было, а сами себя выдавали. А Соколова ела, разглядывая каждого так, чтобы появлялось чувство неопалимой вины. Она хотела прожечь в них дыры, чтобы «герои» захлёбывались в собственной крови до самого последнего вздоха. Но Соколова даже не замечала, как к ней подкатывала волна агрессии. Она замещала её пассивностью, сцепляла зубы и не сводила взгляда со Мстителей, раскинутых по комнате, словно куски паззла.

— Так что? — давила она. — Никто не хочет мне рассказать, чья идея была залезть мне в голову, а?

Она сорвалась. Со всей силы прижав вилку, Соколова разбила тарелку, из которой по столу тут же покатились горошины. Резко отодвинув стул, она выровнялась, ожидая ответа. Но, увы, получала только обеспокоенные взгляды.

— Ты бы сама нам не рассказала, — начал Старк, и это ещё больше взбесило Соколову.