XX. The christmas tree (2/2)

— Что ты здесь делаешь? — прогремел голос Лоры. Теперь уже можно было заметить, что она была жутко злой и при этом напуганной.

— Сама не в восторге. Не хотела ехать, — пожала плечами Соколова. Своей вины она, конечно, не чувствовала, но неловкость ситуации добивала её. — Послушай, Лора, всё в прошлом…

— В прошлом? — женщина выхватила из-под стола пистолет и одним движением руки сняла его с предохранителя.

Саша, заметив первое резкое движение, мотнулась на месте, выхватывая оружие из едва заметной кобуры на поясе Барнса. Обе наставили дула пистолетов друг другу на головы, будто вот вот собирались сделать выстрел.

— В прошлом, — утвердительно кивнула Соколова. — Я со ЩИТом, комната больше не владеет мной, — слова о комнате больно отозвались в подкорках мозга.

Лора кинула осторожный взгляд на Романову, стоящую так, чтобы успеть выхватить оружие что у одной, что у второй. Наташа кивнула. Бартон тут же опустила свой пистолет и, поставив его обратно на предохранитель, швырнула к стене. Руки Соколовой мгновенно отпустили ствол. Её кинуло в жар, оттого, что Лора не сказала ни слова о произошедшем ранее. Будто ничего и не было. Они не перекидывались больше словами, а Романовой больше не было нужды их знакомить. Оба агента чудно знали друг друга в прошлом. Знакомство с Клинтом прошло лояльнее. Он просто широко улыбнулся и пожал Александре руку, пока Лора за спиной прошептала: «Не приближайся к моим детям».

Они прилетели за день до Рождества, чтобы освоиться. В прошлый раз, когда Мстители были здесь, их было в половину меньше. Старк затребовал постелить себе в оружейной Бартона, что находилась на чердаке, аргументировав это тем, что если кто-то захочет его цапнуть во сне, того остановят дюжина растяжек; тем более, Клинт и сам зачастую там ночевал, поэтому комната была приличной. Роджерса поселили с Виженом и Соколом, с первым они не сильно-то ладили, а все из-за того, что Стив не понимал и половины слов, лившихся из рта андроида. Наташа наотрез отказывалась в этот раз ночевать с Бенером в одной комнате, поэтому Лорой было принято решение подселить к ним Ванду. Оставалось расселить только двух опаснейших наёмников планеты. Гостиная была одна, собственно Барнсу выделили надувной матрас, а Соколова с хохотом развалилась на диване. Её забавляло, как Джеймс качал себе место для ночлега.

Ужинали, обсуждая происходящее в мире и внутри Мстителей. Бартон интересовался доверенным заданием Росса, которое оказалось сидящим прямиком перед ним. Соколова была немногословна. Рассказала только об основных его намерениях, утаив, что и сама была носителем чудного <s>титула</s> звания Чёрная вдова. Из старенького радио заиграла песня Криса Исаака, под которую все и разошлись пожелав друг другу доброй ночи.

Соколова, оставшись в одном нижнем белье и майке, накинула на себя шубу и незаметно выскользнула на улицу. Она уселась на ступеньках дома и, подпалив сигарету, вдохнула первую крепкую тягу. Она глядела на мерцающий от света луны снег и прислушивалась к шуму в доме. Старка было слышно сильнее всего, он позволил пропустить себе пару лишних за столом. Малыш Натаниэль требовал маму к кроватке, а размеренный голос Наташи гармонично сливался с нотами Ванды — они стояли у окна в коридоре второго этажа. Сигарета тлела, а Соколовой заходить не хотелось. Приложив запястье ко лбу, Саша глубоко вдохнула. Что ей предстояло делать — она не знала. Но всё это на самом деле походило на затишье перед бурей. Дрейков не оставит её без Рождественского подарка, а если всё-таки оставит, то потом это ей воздастся втройне. Выкинув бычок в снег, девушка быстро нырнула под одеяло в на расстеленном диване.

К тому моменту, как она вернулась, свет в доме уже везде потушили. Барнса не было слышно. Он привык не издавать ни малейшего звука, даже когда спал. Но вряд ли он в тот момент спал. Джеймс был повёрнут спиной к Соколовой, что не давало ей никакой возможности разглядеть его напряжённое лицо. Поэтому, наплевав на всё, Саша уснула. На удивление, в эту ночь в её голове не появилось ни одного кошмара. Чего не скажешь о Барнсе.

Проснуться Соколовой довелось около трёх ночи от всхлипываний. Сначала она думала, что ей показалось, потом предположила, что это плачет ребёнок, и только следом до неё дошло, что этот звук здесь, рядом с ней в комнате. Приняв сидячее положение и дав глазам привыкнуть к темноте, Саша наконец поняла, что было источником звука. А точнее кто. Плечи Барнса подрагивали, голова была вжата в подушку, будто он пытался от кого-то спрятаться. Но, на самом деле Джеймс не мог выйти из собственного сна и пытался подавить рыдания. В данный момент эта комната превратилась в его комнату паники, из которой он не мог выбраться.

Соколова быстро сползла с дивана и, обогнув журнальный стол, перекинула ногу через Барнса. Ей нужно было действовать быстро и осторожно, потому что после подобных кошмаров Джеймс мог размахиваться бионической рукой. Задержав пальцы на стыке кожи и вибраниума, свободной рукой она провела по его щеке, тут же выдергивая мужчину из сна. Он испуганно стал оглядываться, всё ещё пытаясь восстановить дыхание, и, как только их взгляды столкнулись, Джеймс упал лицом в руки Соколовой. Сначала, не зная что делать, Саша просто позволяла ему менять своё положение и сжимать майку, но, услышав повторный приступ истерики, она положила ладонь ему на голову, медленно поглаживая.

— Чш-ш, — шептала она, ощущая как в руках появлялся тремор и как сама начинала плакать. — Всё в порядке.

Но Джеймс не переставал. Его всхлипы рубили на Соколовой новые раны, делали ей больно. И в тот момент она бы всё отдала за то, чтобы он смог нормально вдохнуть. Саша не спешила задавать ему вопросы, она готова была сидеть вот так с ним сутки напролёт. И это точно была не привязанность. Соколова любила его. Всеми фибрами души и тела. Она притягивала его за шею ближе, обхватывала тощими руками, пытаясь стать ему той самой опорой, пока он, уткнувшись носом ей в грудную клетку, тихо всхлипывал. Соколовой было больно. И она тихо плакала, перебирая его волосы на затылке. Ей стоило стереть воспоминания об убитых, а не о себе и, возможно, всё было бы намного легче.

Как только всхлипы стали реже, Саша, аккуратно взяв лицо Джеймса в руки, заглянула ему в глаза. Она приложилась лбом к его лбу и криво улыбнулась.

— Я люблю тебя, Бак, — она впервые использовала это сокращение его имени. Саше казалось оно каким-то странным, чересчур ласкательным. До этого момента. — Так сильно.

Его взгляд стал яснее, руки сильнее обвились вокруг её талии, словно намереваясь раздавить её. Он хотел это услышать. Как угодно и где угодно. И, наконец, услышал. Соколова смогла себя пнуть на этот поступок, смогла задавить собственную гордость, годами растущую в ней. Их поцелуй был мокрым от слёз и настолько чувственным, каким никогда прежде не был. Целовались так, будто это их последняя ночь, последний вздох, последняя возможность. Искусывали губы до крови, переплетались языками и пальцами, намереваясь быть как можно ближе. Саше хотелось раствориться в Барнсе, стать огромной его частью. А Джеймс и так считал Соколову буквально половиной себя. За год она сумела дать ему больше, чем некоторые за десятилетия.

Оторвавшись друг от друга, Соколова осмотрела лицо Джеймса в поисках каких-то ответов. У неё было множество догадок, ведь подобные эмоции мужчина мог получать не только от снов. Его взгляд был четко направлен в её глаза, что помогало девушке разглядывать его зеницы, в которых он прятал собственные чувства. Соколова была сильным эмпатом, поэтому ощущала практически все эмоции Джеймса. Сквозь призму боли и синонимичных ощущений проглядывалось едва уловимое счастье. Но всё же девушка не решилась задать ему вопрос о сне. Она боялась услышать, что вновь стала причиной его кошмаров. Её рука скользнула по бионике, слегка цепляя место соприкосновения. Барнс дёрнулся.

Этого было достаточно, чтобы Саша поняла причину его рыданий. Скорее всего он прогонял через свою голову события ГИДРы, чтобы притупить воспоминания о ней. Его шрамы оживали в точности как и её. Она испуганно осмотрела его лицо, а следом и шрам. Даже в темноте было видно, как кожа на стыке изменила цвет на тёмно-красный. Быстро поднявшись на ноги, Саша дёрнула рюкзак за ручку, пододвигая его к себе. Внутри она таскала за собой всё, что имела. И кое-что у неё оставалось из далекого прошлого. Запасы Соколовой удалось пополнить в ту ночь, когда она пыталась найти снотворное. Раскрыв ампулу, Соколова набрала содержимое в шприц.

— Это питофенона гидрохлорид и метамизол натрия, — начала говорить Соколова, возвращаясь на место, — оба входят в мидокалм, но действуют именно на место укола. Не наркотические и не седативные. Будет больно во время укола и около десяти минут после, потерпи.

Барнс внимательно слушал, будто понимал о чем говорила Соколова. Подставив плечо, он, сцепив зубы, смог выдержать режущую боль, что разносилась буквально по всему телу. Вот только Соколовой пришлось намечать место укола раз пять, потому что руки её всё также продолжали трястись. Попала она именно туда, куда целилась. Саша слышала тяжёлое дыхание Джеймса, чувствовала, как сократились живые мышцы его руки, и как скрипнули зубы, когда она достала иглу.

— Часто такое? — спросила она, отложив шприц на стол.

— В Норвегии началось, — тихо проговорил Барнс, беря руку Соколовой в свою. Он проводил пальцами по её тонкому запястью, вырисовывал понятные лишь одному ему узоры, словно не хотел, чтобы она с ним говорила. — Там же у меня зачастили кошмары.

Саша поджала губы, понимая о чём шла речь. Это из-за неё всё происходило. Её чувства оживали — его тоже. И оба не знали, что с этим делать. Поэтому приняли решение быть подальше друг от друга и тихо ненавидеть собственные судьбы. А теперь, сидя на матрасе в гостиной дома Бартонов, всё было наоборот. Рядом они не чувствовали ни опустошения, ни боли, выжигающей их изнутри. Словно Барнс и Соколова дополняли друг друга. Притянув Джеймса за шею, Саша заключила его в объятия, позволив мужчине наконец стать маленьким мальчиком.

Не было существенного разговора, не было буквально ничего. Как и не появится на утро. Они снова будут делать вид, что не знакомы, что им плевать. А ночью снова сидеть на полу и плакаться друг другу в плечо. Всё чего хотел Барнс — получить каплю любви Соколовой, которую получал шесть лет назад. А Соколова хотела лишь избавиться от человека в её мозгах, чтобы наконец понимать свои эмоции.

***</p>

— Нот всего семь, — Соколова улыбалась во все тридцать два, глядя в экран телефона. Мишель сидела за подарком, который всё так не терпелось раскрыть. Синтезатор, видимо, был лишь деталью для полноценного счастья ребёнка. Девочка поочередно нажимала клавиши, слушая, как менялись звуки. — До, ре, ми, фа, соль, ля, си, умница! — девушка сидела на лавочке около дерева. В гостиной стало слишком тесно, ведь все приступили к вручению подарков и готовке праздничного завтрака. — Джес покажет тебе простые комбинации. А когда я приеду, сыграем «К Элизе» или что-то другое, что захочешь.

— Хочу собачий вальс! — воскликнула Мишель, проводя пальчиками по нескольким клавишам сразу.

— Будет и собачий вальс, — тихо рассмеялась Саша. В тот момент ей приходилось находить в себе последние силы, чтобы не расплакаться. Она впервые за долгое время отсутствия могла находиться рядом с дочерью, но даже это отобрал у неё ЩИТ. — Смотри-ка, у тебя получается, — отреагировала она, услышав, как Мишель упорно повторяет движения рук Джессики на другой тональности. — К моему приезду сама научишься.

Параллельно в месенджер Джэс присылала фотографии и видео, сделанные за весь прошедший день. Рождество в Хаммэрфесте подходило к концу. Девушки кратко обговорили переезд, который с каждым днём всё откладывался, и Саша сболтнула, что, возможно, и переезжать никуда не придётся. Попрощавшись с Мишель, она сильнее укуталась в шубу и вдохнула полной грудью морозный воздух. Соколова осталась бы на этой лавочке жить, ведь тут не было суматохи, постоянных разговоров и смеха. Она бы предпочла жить на отдельной планете, лишь бы не касаться людей. Но вернуться в дом всё же пришлось.

Кратко кинув: «С праздником», Соколова попыталась взглядом найти Барнса. Но в доме его не было. Лишь обеспокоенный взгляд Наташи везде и всюду её сопровождал. Романова будто боялась, что Саша в любой момент могла сорваться. На самом деле это так и было, ведь в голове девушки творились настоящие джунгли, где вряд ли можно было найти здравые мысли. Оглянувшись по сторонам, Соколова заметила Джеймса из окна. Он, облокотившись на перила, стоял на небольшом мостике через речку и глядел вдаль. Саша в который раз ретировалась из общества Мстителей. Если ей не давали свободу, это вовсе не значило, что она внезапно станет послушной девочкой.

Снег хрустел под ногами, из-за чего подойти незаметно не получилось. Барнс лишь слегка повел головой, краем глаза замечая присутствие Соколовой. Хотя он вполне мог узнать её по звуку шагов. То, как она переминалась с ноги на ногу и то, каким напористым был её шаг, создавало ощущение, что приближается ребёнок, требующий от родителя сладостей. Но это была она. Остановившись в паре метров, Соколова собиралась с какими-то своими мыслями, будто собиралась приносить все извинения мира, и, сжав руки в кулаки, поравнялась с Барнсом.

Они не приветствовали друг друга. Саша лишь наблюдала, как его бионическая рука была зарыта в снег на перилах, а настоящая грелась в кармане куртки. Она изучала его позу, взгляд, дыхание, даже пыталась прислушаться к биению сердца. Не зная, как подобраться, Соколова облокотилась бёдрами на перила и коснулась пальцами щеки мужчины. Он нарушил тишину первым.

— Я не понимаю тебя, — он отдёрнул её руку от себя, но с места не сдвинулся. — То ты сама лезешь ко мне, пытаясь всё вернуть, то отталкиваешь. Вчера же вообще могла не помогать, к чему вся эта забота, Саша? — его брови сошлись морщинкой на переносице, ноздри раздулись.

Соколова укусила себя за внутреннюю сторону щёки, пытаясь сдержать себя. Ей хотелось огрызнуться, сказать: «Ты же, блять, в точности также делал со мной», — но смогла промолчать, лишь отведя взгляд.

— Я запуталась в самой себе, Бак, — спокойно проговорила она, убрав руки в карманы. — Но кое-что я знаю точно, — её взгляд снова был прикован к лицу мужчины, — я не хочу тебя терять. Я хочу с тобой что-то построить, исправить. Вчерашние слова не были шуткой.

І крила так важко розправити пташці

Коли бідолашку так губить любов</p>

Барнс вернул зрительный контакт, словно намеревался вычитать в глазах Соколовой какой-то подвох. Но ничего не было. Она говорила искренне, была полностью открыта для него. Словно умоляла Джеймса делать с ней что угодно, лишь бы оставался рядом. Он встал напротив неё, беря лицо девушки в свои ладони. Контраст температур сразу же отразился на её щеках, и Соколова слегка поморщилась.

— А это нормально? — Старк качнул головой по направлению окна. — Наташа, у нас два наёмника очень близко друг к другу.

Романова подошла к окну и, открыв вторую занавеску, подавила улыбку.

— Старк, угомонись, старый дед, они шесть лет не виделись, пусть разбираются, — ни капли не задумываясь говорила она, — о, чёрт… — картинка изменилась. Словно два экспоната на выставке — Соколова и Барнс целовались, не замечая никого вокруг. Теперь им явно было плевать на то, что скажут им другие.

— Они смотрятся, — послышался голос Бартона, что присел рядом с окном и облизывал ложку. — У нас теперь любовь тоже очередным договором запрещена? — Наташа легонько пнула Клинта за такие высказывания, отчего тот, смеясь, покрутил у виска пальцем. — Вашей Соколовой даже тридцатника нет, пусть ребёнок развлекается, пристали, опекуны хреновы.

Бартон был одним из немногих, кому Соколова понравилась, хотя они и не говорили содержательно. Она показалась ему миловидной девочкой с характером. А тараканов он списал на Красную комнату, ведь сам чудесно помнил, как вела себя Романова после промывки. Что отличало Мстителей от этих двоих? Каждый из команды завалил дюжину человек, некоторые даже больше, чем Соколова и Барнс вместе взятые. Поэтому никто не мог их осуждать. Точно не за поцелуи.

— Двое промытых. А что будет если у них ребенок будет. У-ужас, — Тони перекрестился, наконец опустив занавеску.

Романова лишь в который раз подавила улыбку и, кинув взгляд на пару, тоже отошла от окна.

Соколова разблокировала телефон и, повысив яркость, протянула его Джеймсу. Там была Мишель, играющая на синтезаторе простую детскую песенку.

— Представляешь, я всего дважды при ней играла, а она так загорелась этой идеей, — подбородок девушки покоился на плече у мужчины.

Барнс улыбался, словно готов был наблюдать за этим целую вечность.

— А мне ты не играла.

Саша опешила. Играла. Огромное количество раз играла и пела колыбельную, когда со сном у Барнса были проблемы. Только он этого помнить не мог, потому что она стёрла эти воспоминания, а точнее спрятала их под семью замками в его же голове, не оставив буквально ничего. Проведя пальцами по волосам Джеймса, Саша тихо прошептала:

— У нас впереди вечность.