XX. The christmas tree (1/2)

Рождество — это время прощать.</p>

— Снова мучают кошмары? — доктор Кристиана Рэйнор слегка склонила голову вперёд, словно пыталась таким образом выдавить из мужчины правду.

— Нет, — соврал Барнс, слегка поджав губы.

Ей не требовалось никаких доказательств — она и сама прекрасно видела его мешки под глазами, практически неподвижную позу и немногословность. Барнс умело врал только для самого себя, — но не для других. Что ему нужно было сказать? Что его кошмары сменились на другие, где в каждом присутствовала она? Раньше он видел в своих снах лишь глаза полные страха каждой его жертвы, теперь же — обрывки непонятных воспоминаний, коих ранее не было в его голове. И в каждом Джеймс слышал и видел Соколову. Она то звала его, то смеялась, он даже мог ощущать её прикосновения — настолько всё было реальным. Причиной, по которой он сидел здесь, был вчерашний, не похожий на остальные, сон.

Это нельзя было назвать ни выдумкой его ломанного мозга, ни кошмаром, ведь всё это на самом деле происходило шесть лет назад. Он четко видел перед глазами, как сбросил её с одиннадцатого этажа, намереваясь прикончить. А она, сука такая, посмела выжить. И его выедал не сам поступок, ведь Соколова сотню раз сказала ему о невиновности. Барнса глодало неодолимое чувство вины. Перед глазами всё еще стояла картинка того, как на молочного цвета мраморном полу растекалась её алая кровь. Ему на секунду показалось, что уши заложило от её крика, но не было даже и близко ничего похожего.

— Джеймс, — доктор попыталась обратить внимание на себя. — Если вы будете врать мне или молчать — я не смогу вам помочь.

Барнс шумно втянул ноздрями воздух и сжал кулаки. Пустые разговоры с мозгоправом ему не помогали. Они мусолили одну тему несколько терапий подряд, Рэйнор давила на все его болевые точки, словно пробовала толщину льда. Но ничего из этого не облегчало его боль. Он бы предпочёл здесь Соколову, с её вечно безразличным выражением лица и закатыванием глаз. Когда рассказываешь что-то ей, на душе сразу становится намного легче. Но Саши тут, увы, не было, и приходилось выдавливать из себя слова, капля за каплей.

Барнс качнул головой, наконец меняя положение на диване. Теперь его взгляд был устремлен куда-то за окно, а рука покоилась на закинутой на небольшое кресло ноге.

— Если держать всё в себе, то…

— Соколова, — внезапно проговорил Барнс. — Она причина моих кошмаров. Я вижу её в них. Постоянно. Сначала обрывки того, чего никогда не было, я не помню такого. Потом то, как я столкнул её в отеле в фонтан.

— Это было счастливое воспоминание? — доктор осторожно начала записывать каждое слово Барнса в блокнот. Чёртовы врачи ЩИТа.

Барнс рассмеялся, возвращаясь в исходное положение. Поставив локти на колени, он закрыл лицо руками и с силой потёр глаза. Ему жутко хотелось запустить в Рэйнор чем-то тяжёлым, стукнуть её головой об этот чудный стеклянный стол. Но, вместо этого, скрипнув зубами, Джеймс убрал руки от лица и взглянул на психолога.

— Я столкнул её с одиннадцатого этажа в роли Зимнего солдата.

Рот докторши слегка приоткрылся и, живо извинившись, она вновь что-то вписала в блокнот. Она должна была что-то сказать, но вместо этого у неё в голове переплетались детали разных историй в одну целостную картину. Она это уже слышала, только от другого героя данной истории. И рассказ был в качестве не обвинения, а выливания потока нескончаемой боли.

— Вы невиновны, — спокойно проговорила Рэйнор, наконец подняв взгляд на пациента. — Какие картинки вы ещё видите?

Барнс прикрыл веки. Господь, ему, на самом деле, жутко хотелось, чтобы всё, что он видел, было реальностью. То, как она улыбалась рядом с ним в постели, как танцевала под дождем, как вымазывала мукой, во время готовки сливового пирога. Как стояла напротив солнечных лучей у моря среди посохшей травы в его футболке, и как стонала под ним его имя. Барнс моргнул, отгоняя от себя мысли. Этого док не должна знать. Никто не должен знать о их связи, пусть уже и догадываются.

— Никакие. Мне показалось, — Джеймсу хотелось поскорее уйти из этого злополучного кабинета. — Я больше не хочу. До свидания.

Схватив кожаную куртку с подлокотника дивана, Барнс, словно пуля, вылетел из кабинета психолога, снося всё на своём пути. Он на самом деле не видел и не слышал ничего вокруг. Внезапно появившийся в нём приток агрессии следовало куда-то деть, и Барнс, ничего не придумав лучше, со всей силы оттолкнул недавно купленный мотоцикл с обочины. Со скрипом байк слетел в кювет, но это явно никак не помогло хозяину, потерявшемуся между реальностью и выдумкой. И эта грань была для него невероятно опасной.

Психолог стояла около окна, обхватив локти ладонями, и наблюдала за происходящим. Барнс, будто разъярённый бык, пытался куда-то себя деть, а ничего не получалось. У неё в кабинете уже сидел следующий пациент. Они были один в один, оба с кошмарами, неконтролируемой агрессией, оба собственники. Но кое-чем отличались. Он — не мог говорить о своих страхах, а она могла. Завуалированно, но могла.

Закончив наблюдение за зрелищем на улице, Рэйнор медленно, стуча каблуками, прошла к своему месту. Девушка напротив неё выглядела бодро, хотя в глазах была пелена, загораживающая все реальные и живые мысли. На удивление, даже одежда была подобрана не в привычный стиль. Чёрное платье с длинным рукавом до середины бедра довольно хорошо подчеркивало стройные ноги, а вот единственная шуба висела на тремпеле около входа. Всю её сущность выдавали только тяжёлые ботинки на грубой тракторной подошве. Она натянуто улыбнулась.

— Не ожидала тебя здесь увидеть сегодня, — проговорила психолог, повторно окидывая взглядом Соколову. — Слушаю тебя.

Саша, сделав глубокий вдох, сцепила пальцы в замок. А на кой чёрт она вообще пришла? Поплакаться о своей паршивой жизни? Или, может, рассказать о сне, вызвавшем у неё нестерпимую боль в бедре. Может, о том насколько она хреновая мать? Или как сильно еёй не нравится молчать о собственных чувствах? Вчера она узнала, что её нет. Нет Александры Соколовой. Имя больше ей не принадлежит, в точности также, как и история семьи. Она теперь никто с одной «н». Обернувшись обратно к Рэйнор, Саша слегка прищурилась. Рецепторами она ощущала довольно знакомый запах мужского одеколона вперемешку с бензином. Её глаза лишь слегка округлились.

— До меня здесь был Барнс? — Соколовой не требовалось задавать вопросов, она знала ответ. Но всё же хотелось услышать, что её Баки тоже любил поплакаться в плечо. Психолог кивнула. На минуту погрузившись в собственные мысли, девушка и не заметила, как начала расковыривать недавно зажившую заусеницу на большом пальце. — Мне сон снился. Сон, где были изменены слова. Точнее воспоминание, которое поменялось. Барнс сбросил меня с этажа, а потом сказал: «Я тебя помню».

В голове Рэйнор в который раз сложился пазл. Она, что-то быстро черканув себе в блокноте, вновь подняла взгляд на Сашу.

— Ты стёрла ему воспоминания о себе, верно? — ведь слова Соколовой о том, что Барнс её помнил, и слова Джеймса о картинках из его жизни, которые никогда не происходили, выглядели как взаимозависимые. Это было банальным предположением — не более.

— Откуда вы… — Соколова испуганно оглядела лицо Рэйнор. Теперь эта женщина не казалась ей такой простой. Она даже вселяла в девушку некий страх.

— Стерев воспоминания Барнса о себе, ты привязала его к себе. Вы видите одинаковые сны, зачастую можете оказаться в одном месте не по собственному хотению. Он же всегда прибегал к тебе, когда ты теряла сознание, или тебя выворачивало?

Саша замерла. Все слова психолога были абсолютной правдой. Вместе с кодом Соколова стёрла Джеймсу всё хорошее, связанное с ней, будто чувствовав, что надвигается. Она не хотела, чтобы он любил её, или искал, хотя сама готова была жизнь за него отдать. Но даже её ума и способностей не хватило, чтобы сделать всё досконально чисто. А в Ваканде этого не смогли, потому что не знали о предыдущем программировании. Соколова жутко напортачила, да так, что уже опасалась утонуть в собственном ошибочном дерьме. Хотела не подпускать к себе Барнса? Держи — теперь вы мысленно связаны.

— То, как ты отстраняешься от него, приводит к тому, что он закрывается в себе, не спит по ночам. Прими факт того, что он не простая пешка в твоей жизни. Заметь, он всегда рядом, когда ты нуждаешься в нём. Но не наоборот. Ты плевать на его чувства хотела.

— А он на мои? Он постоянно пытался мне только должное отдать, а под конец «нас» он словно с катушек слетел. Он говорил, что я не нужна ему. Что я ещё малолетняя девчонка, не смыслящая в жизни! — Соколова вскрикнула, буквально подпрыгивая на месте. Такая же неконтролируемая агрессия, как и у Барнса.

— Дай своим чувствам быть, Саша! — психолог тоже повысила тон, поднимаясь на ноги. — Позволь себе быть счастливой.

Соколова в который раз опешила. Позволь себе быть счастливой. А ведь счастье она чувствовала только в Питере, в Норвегии и здесь, когда была рядом с Барнсом. Он делал её счастливой, он зашивал все её душевные раны одним своим присутствием, а она всегда гнала его в спину, не желая причинять боль ни себе ни ему. Для Барнса Соколова была именно тем человеком, о котором всегда пели «Hurts». Он готов был за неё умереть. И она была для него смыслом.

Девушка подскочила с места. На секунду остановившись рядом с дверью, она хотела было что-то сказать, но, тут же махнув рукой, покинула кабинет психолога, захватив за собой шубу.

Она летела сломя голову, без осознания этого разговора. Сев на заднее сиденье машины, Соколова упала лицом вниз и, на секунду задержав дыхание, заорала что есть мочи. Водитель поёжился, следя за происходящим в зеркале дальнего вида. Автомобиль тронулся, а Соколова всё не поднималась, не переставая рыдать. Ей было плевать на то, что с ней происходило, но точно не плевать на то, что, пытаясь избавиться от проблемы, она сделала ещё хуже. Теперь каждый сраный Мститель будет видеть, что между ними что-то есть. Они, твою ж мать, смогут мысленно общаться, а это нихрена не нормально. Что Соколовой оставалось делать? Этого она тоже не знала.

Единственное, что в скором времени должно было произойти, — завтрашняя поездка к Бартону. Завтра Рождество, которое Саша планировала провести в Норвегии, вместе с дочерью. Но, вместо этого, она отправила несколько подарков, а сама будет ошиваться вместе с кучкой идиотов-супергероев в доме «чувака-на-пенсии». У Саши присутствовало ощущение, что её в который раз заперли, запретив показывать свои чувства и говорить банальное «пожалуйста». Она не знала, что её ждёт. Возможно, это будет её концом, а, возможно, началом чего-то нового. По крайней мере она сможет на некоторое время забыть о Уорде, отце и кошмарах.

***</p>

— Что ты помнишь о Рождестве?

— Я помню, как отец приносил ель купленную на рынке. Он ради этого праздника всегда брал выходной. Мы пекли печенье, играли в «Джэнгу» и монополию. Я всегда была башмаком. Потом мы наряжали ёлку. В США у меня было два праздника. Мы не католики, но нам нравилась атмосфера. На моей флэшке есть дюжина фотографий. Помню, когда мне было шесть, я уронила на себя всю конструкцию ёлки, и все было так глупо, — из уст девушки послышался тихий смех, сменяемый смущением. — Мы всегда были вдвоём. И всегда ко мне приходил Санта и дед Мороз. Папа всегда смеялся, потому что я получала в два раза больше подарков. На последнее наше рождество он подарил мне куклу-тильду, которая выглядела в точности как я. Красная комната у меня её отобрала.

Соколова резко приняла сидячее положение, тут же вытирая тыльной стороной ладони лоб. Теперь она уже не знала, кто именно лазил в её голове. Воспоминания, вызываемые Дрейковым, действовали как катализатор — болью и криками. То, что произошло только что, выглядело так, словно это был просто сон. Без всякого дерьма, с простыми урывками её жизни. Она любила эту жизнь. А точнее «ту» жизнь. Придерживая голову рукой, Саша криво улыбнулась, вспоминая единственное Рождество, которое она провела с Барнсом. Тогда она впервые за долгое время почувствовала запах и вкус этого праздника. Он подарил ей свою футболку, что валялась в корзине с грязным бельем, она — убрала его код из головы.

Но всё слишком изменилось. В штабе Мстителей стоял настоящий бедлам, потому что собрать подарки для троих детей Клинта — было чрезмерно тяжёло. Соколову не звали. Её тащили туда насильно, поэтому она считала, что не обязана была что-то готовить. Тем более человеку, о котором только читала досье. Хотя, фамилия Бартон, была смутно знакомой. И явно не по лучнику. Не долго думая, что надеть, Саша влезла в джинсы и серую кофту, неизменную шубу и ботинки. В её комнате было чудно спокойно и тихо, и она даже привыкла к этому за время отсутствия Уорда. Скучала Соколова только за одним: за базой данных Красной комнаты. Всё таки Грант не выглядел как тот, кому можно доверять.

К тому моменту, как Соколова спустилась, джет был уже погружён, а Мстители начинали занимать места. Саша зашла следом за Романовой, не удосужившись даже доброго утра пожелать. Её нос покраснел от мороза, а в пальцах покалывало. И это смешило Наташу. Внутри были все, кого Соколова видела раньше, даже Вижн. Кроме одного. Мужчина сидел за рулём вместе со Старком. С сединой в волосах, крепкий в плечах, он обернулся, явно почувствовав на себе колкий взгляд Соколовой. И, только встретившись с ней глазами, он тут же кинул взгляд на Барнса, мостившегося на полу у стенки. Внутри Александры что-то сжалось. В тот момент ей показалось, что этот неизвестный всё знает, но в ту же секунду он к ней заговорил.

— Саша! Я рад с тобой познакомиться ближе, — он встал с места водителя и протянул девушке руку. Джет взлетел. Чуть ниже наклонившись, мужчина снизил тон и почти шепотом продолжил: — Я знал твоего отца.

Взгляд Соколовой стал более сосредоточенным. Она поняла, кто это был. Брюс Беннер — он же Халк, получивший смертельную дозу гамма-излучений. Саша читала о подобном в работах отца, но никогда не думала, что сможет вот так лицом к лицу встретиться с обладателем реального альтер-эго. Как бы смешно не звучало, но в данном транспорте каждый второй его имел.

— Круто, — наконец ответила Саша и дёрнула руку. — Я тоже его знала. А сейчас как-то не знаю.

С этими словами она прошла в самый дальний угол джета, где было что-то похожее на спальное место. Её не интересовали разговоры, вызывавшие у Старка неутолимый громкий смех, не интересовало происходящее вокруг и даже вид из окна. Соколовой было абсолютно плевать. Она терпеть не могла Рождество и всё, что с ним связано. Девушка лишь изредка сталкивалась взглядом с Барнсом, сидящим напротив. В какой-то степени ей бы хотелось встать со своего места и сесть рядом с ним, опустив голову на его живое плечо и спрятав руки под его кофтой. Он всегда был тёплым. Всегда был рядом и всегда недосягаем. Поджав губы, Соколова отвернулась к стене, сжимая коленями ладони в попытке согреться.

В голове всё чаще стал появляться назойливый шум. И, увы, этот шум не имел источника снаружи. Саше жутко хотелось закрыть уши руками, зажмуриться и петь старую колыбельную, которую тихо шептал ей отец около кровати. Она и не заметила, как сделала это. Словно сумасшедшая прижала ладони к голове, прикрыла веки. Так ей действительно было легче. Шум был не таким громким, не таким оглушающим. Баю-баю-бай, ветер, ветер — улетай, и до самого утра я останусь ждать тебя. Соколова не чувствовала вокруг себя ничего, кроме земного притяжения и страха. Она боялась Рождества, потому что в Красной комнате был только злой-Дедушка-Мороз, приходивший только за ней одной.

Внутри что-то с каждым разом сжималось всё сильнее, наверное, даже пищало от боли. Это и были скомканные в один шарик воспоминания, что всё ещё смели жить в её теле. Соколовой от этого хотелось блевать, раздирать себе живот до крови, лишь бы вытащить это блядское ощущение из себя. Дрейков давал ей поощрения в виде конфет. Но стоили ли эти конфеты всех девяти кругов ада? Стоил ли они его грязных рук на её теле, её криков и плача по ночам? А Саша к этому просто привыкла. Привыкла и каждый раз шла к нему в кабинет, не чувствуя ничего, кроме огромной дыры у себя в груди, где когда-то должно было быть сердце.

— Медленно убери руки от ушей, — сквозь шум услышала Саша. Голос был родным, обеспокоенным. Барнс нависал сверху, лишь изредка кидая взгляд на девушку. Он больше следил за тем, как Мстители раскидывали покер, и благодарил их за отсутствие интереса. Она убрала трясущиеся руки от лица, но глаза не открывала, будто боялась реальности. — Умница, — с похвалой Джеймс опустился рядом и лёгким движением руки растёр слёзы по щекам Соколовой. — Глазки открывай, — она подчинилась, тут же сталкиваясь с его взглядом серых глаз. — И в следующий раз считай овец перед сном.

Саша шумно втянула носом воздух и, скрипнув зубами, прожгла Барнса взглядом. Эта шутка была не в тему, ведь он знал, что, вместо овец, перед сном она считала лошадей. В тот момент ей уже не хотелось его присутствия рядом, хоть он, как никто другой, мог её успокоить. Соколова на самом деле не понимала почему именно он. Она отбрасывала факт мозговой связи и какой-то банальной привязанности. Возможно, Джеймс был одним из немногих людей, знающих её настоящую. И, может быть, единственный, кто по-настоящему испытывал к ней какие-то искренние чувства, кроме ненависти.

Джет опустился на огромной поляне, окружённой лесом. Бартон хорошо спрятал своё семейство в глуши, там, где никто и искать не станет. Мстители с разговорами начали выходить на улицу. Саша застыла около иллюминатора. Этот дом она уже где-то видела, возможно, на фотографиях или даже в описаниях. Но точно в памяти картинка отображалась. Двухэтажный дом с чердаком и террасой у заднего входа. Сарай, где стояла техника для работы на небольшой ферме, находящейся за жилищем. Снег ложился хрупкими хлопьями на уже притоптанный слой, а рядом с главным входом красовался снеговик. По перилам террасы вилась гирлянда из раза в раз меняющая цвет. Соколова вышла из джета последняя, скрестив в кармане шубы пальцы. Ей было не по себе.

Оглядываясь по сторонам, она перешагнула порог довольно просторного дома. Мстители уже начинали ютиться по комнатам, расставлять собственные вещи. Было довольно шумно, ведь все друг друга приветствовали, а по гостиной бегало двое детей, пока третий сидел в кресле для кормления на кухне. Саше было подобное чуждо. И не ей одной. Барнс подпирал стенку около двери, не намереваясь делать лишних шагов внутрь. Соколова закрыла за собой, и в гостиной тут же появилась зачинщица. Это была миловидная женщина лет тридцати пяти, с тонким носом расширяющимся у ноздрей, тонкими губами без арки купидона и ямочками на щеках, которые тут же исчезли, когда её взгляд наткнулся на фигуру Соколовой. Она, что-то очень тихо проговорив детям, сделала шаг вперёд.

— Вот же пиздец, — прошептала Саша в сторону Джеймса.

В гостиной осталась только хозяйка, Барнс, Романова и причина всей заварухи. Саша сжала кусочек меха, пытаясь не делать резких движений. Пока что она не совсем хорошо понимала происходящее, не знала, как должна повести себя Лора. Но от этого легче не становилось. Женщина сделала ещё несколько шагов вперёд, меняясь в лице. Романова, любезно хотевшая познакомить этих двоих, осторожно отошла подальше.