XVII. The escape (2/2)

Eden project — Crazy in love</p>

Барнс застал Соколову на крыше. На ней была надета только белоснежная рубашка на несколько размеров больше и хлопковые стринги, которые она беспрестанно теребила на бедре. Они явно ей давили на установку. Она сидела на самом краю, свесив ноги вниз. Рядом стояла початая бутылка неизменной водки, которую Саша глушила без закуски, а в губах фильтр третьей сигареты подряд. Волосы в легком беспорядке, хоть и были собраны в пучок внизу затылка, а глаза красные от постоянно скатывающихся слез. На улице было холодно, сверху — ещё холоднее. Но это явно её не волновало, хотя тело покрылось многочисленными мурашками.

Соколова слегка повернула голову в бок, прислушиваясь к бесшумным шагам Джеймса. Она знала, что это он. А ещё знала, что он сейчас как старый дед отчитает её за вид. Но этого не случилось. Мужчина сел рядом, точно так же свесив ноги вниз. Вид открывался великолепный. Густой лес, среди которого нельзя было увидеть абсолютно ничего. Где-то вдалеке шумела горная река и слышалось перекрикивание мелкой птицы. Барнс сделал три больших глотка из бутылки и даже не скривился — для него это как вода. Он, бедный, даже не способен нормально напиться. Соколова выпустила клубок дыма, задирая голову вверх и тихо смеясь, тут же обращая внимание Барнса.

— Чего ты? — слегка нахмурившись, спросил он.

— Когда ты Уорда лупашил, мне показалось, что я это уже видела, — она взглянула своими тошнотно зелеными глазами на Джеймса и расплылась в дурацкой улыбке, — точнее чувствовала.

Барнс поджал губы. Его ноздри раздулись, а кулак живой руки стиснулся до побеления костяшек. Черноротой всё-таки Саша была, кто бы что ни говорил, а каждым своим словом она может вколоть настолько глубоко, что эта рана в жизни не заживет.

— Знаешь, — продолжила она, — я скучала по этой твоей стороне. Зимний в тебе всё также могуществен.

— Его нет, — перебил Джеймс. — Это был я. Тот я, который спасал тебе жизнь, переступая через желание убить.

Саша хмыкнула, снова затягиваясь. Она уже была достаточно пьяна, чтобы раскрывать все свои скрытые карты. Копалась в себе, пытаясь понять какой её стороне Джеймс импонировал больше. Соколова точно знала, что любила обе его личности, ведь одна не могла существовать без другой. А ещё знала, что Джеймс без Зимнего не принимал насилия, а значит её любил именно второй. Девушка схватилась за голову, понимая, что слишком странно начала мыслить. С каких пор она начала рассматривать вариант любви? Тем более к Барнсу.

— Неужели наш сержантик умеет проявлять жестокость? — слащаво протянула девушка, крепко сжимая колено мужчины. — А, солдат?

Барнс подался к ней, сокращая расстояние между их лицами практически до минимума. Теперь он слышал как стучало её сердце, то ли от алкоголя, то ли от адреналина, ведь себя Соколова уже вот-вот и перестанет контролировать, чувствовал запах алкоголя и сигарет с ментолом, которым она была пропитана, а ещё шоколада и яблока — чем пахли её волосы.

— Неужели наша Сашка умеет любить? — он знал, что говорит. Обернул её же уловку против неё. И это подействовало.

Соколова ещё шире улыбнулась и потушила сигарету, не отводя взгляда от мужчины. Указательным пальцем она коснулась его подбородка и начала вести линию к скуле, периодически останавливаясь и выводя что-то ногтем. Последней остановкой стала нижняя губа Джеймса, которую она специально оттянула вниз. Всё это время она не ломала их зрительный контакт, словно глазами они уже давно разорвали друг друга на части. Барнс затаил дыхание, ожидая следующего действия Соколовой, чья вторая рука всё также находилась у него на колене. Он не повторит этого снова. Теперь это должна была сделать сама Саша.

— Ты мне снился, когда я была в Норвегии, — прошептала она. Взгляд у неё был затуманенным, темным, а голос едва ощутимо дрожал. — Снилось, как ты был со мной, — оторвала палец от губы, повела его к шее, — нависал надо мной, целовал, — вторая рука двинулась вверх, к зоне паха, — как вводил в меня пальцы, как я под тобой стонала, — её шепот казалось и сам стонет, в то время как рука уже чувствовала возбуждающийся член Джеймса через штаны. — Но меня разбудили, — на выдохе печально проговорила девушка и прекратила свои действия. — Сейчас я не хочу, чтобы меня будили.

С этими словами она подалась вперед, уничтожая расстояние между ними. Её губы накрыли губы Джеймса, тут же выдыхающего от облегчения. Он обвил руками её талию и перетянул к себе на колени. На языке тут же почувствовался терпкий вкус слюны девушки, где так же ощущались нотки сладости, что скорее принадлежали её внутреннему «я». Соколова действительно думала, что всё происходящее было сном, ведь на трезвую голову она бы вряд ли позволила себе что-то подобное. Тем более с Барнсом. Он был для неё табу, запретным плодом, который она сейчас так тщательно поедала. Её губы двигались практически в такт быстро бьющемуся сердцу, а сбитым дыханием точно можно было дать энергии ветряным электростанциям.

Хоть разум и был затуманен, пальцы точно ощущали каждую неровность на шее Барнса, каждую волосинку на его голове. Его губы были теплыми и слегка шершавыми, дыхание — слишком обжигающим, а утробный рык, который из раза в раз всё громче вырывался из его горла — разрывающий её маленькую душонку на миллион частиц. Она сошла с ума в тот момент, когда почувствовала, как его бионическая рука провела вдоль хребта линию. Он не сделал ничего волшебного, а она вздрогнула, выпустив из рта первый стон. В этих поцелуях и действиях вряд ли была любовь, скорее дикая привязанность и страсть — не более. Но даже это было для обоих неправильным. Да, они оба скучали друг по другу, но это точно не значило, что стоило прибегать к тому, чем они сейчас занимались на крыше, вдали от лишних глаз.

Соколова оттянула намотанную на палец прядь волос Джеймса и наконец оторвалась от его губ. Ей нравилось, и переставать она не собиралась. Девушка чувствовала, как каждое движение языка Барнса в её рту вызывало у неё внизу не водопад, — непрестанный поток воды, делая ненавистное белье таким лишним. Она пыталась рассмотреть что-то чужое на его лице, то, что сможет её так или иначе оттолкнуть, но, увы, буквально всё в Джеймсе привлекало и вызывало в ней слишком много забытых и притупленных эмоций. А Барнсу было плевать. Он был отходчивым, тем более после открывшейся правды, ему не хотелось каким-то образом мстить Соколовой. К нему, как по щелчку пальцев, вернулись все удаленные из памяти фрагменты жизни.

Каждый оставленный ним поцелуй на шее Соколовой, каждое его непроизвольное нажатие пальцев что живой руки, что бионики, отзывалось в её теле табуном мурашек — и это вовсе не было из-за холода. Настоящий жар у неё начался, когда Джеймс дошел до ямочки между ключицами и втянул кожу, оставляя слегка красный след. Это действие вызвало очередной стон. Девушка подставляла шею и плечи под его горячие поцелуи, всё ожидая, когда же закончится эта прелюдия. Она и сама ладна была попробовать тоже самое, вот только Барнс перехватил её попытку, заведя обе руки за её шею.

— Умей ждать, хулиганка, — проговорил ей в губы Барнс, тут же вызывая улыбку на лице девушки.

— Я подумаю, — промурлыкала она, и тут же получила звонкий шлепок по заднице.

Отпустив её руки, он тут же подхватил её под бедра и одним незамысловатым движением поднялся, заставляя Соколову ойкнуть и обхватить его талию ногами. Барнсу понадобилось пять широких шагов, чтобы дойти до закрытого выхода вентиляционных труб, что больше походил на обыкновенный стол в стиле Старка. Даже эта установка была обнесена мрамором. Прежде чем усадить на неё Соколову, Барнс содрал с себя футболку, наконец давая поле для новой фантазии, и постелил её на поверхность. Уже сейчас Александра не могла ждать. Она сама слезла с Джеймса и, теперь находясь примерно на одном уровне, притянула его руками за голый торс. Даже в такой собачий холод всё его тело горело адским пламенем, каждая его мышца напрягалась при сбитом дыхании.

Она подалась вперед, оставляя смазанный поцелуй на его подбородке и стала спускаться губами вниз, обводя каждый сантиметр его тела трясущимися пальцами. Соколова чувствовала, как Джеймс заматывал её волосы, как выводил понятные только ему самому узоры на её шее. Девушка остановилась около ремня его штанов и подняла тяжелый взгляд на лицо мужчины. Её зрачки были до безумия расширены, что говорило только о безудержном желании. Двумя пальцами Барнс поднял её подбородок и снова впился в губы девушки. Теперь уже ему не терпелось. Он не желал трогать её через непослушную фланель или хлопок, он желал её настоящую, и только поэтому так медлил, лишь водя линии. Джеймс позволил себе дернуть ворота рубашки, тут же отрывая застегнутые пуговицы. Соколова улыбнулась сквозь поцелуй, только сильнее притягивая к себе мужчину за голову. Через его штаны она чувствовала, насколько же тесно было внутри. И она специально потерлась пахом, оставляя слегка мокроватый след, словно подпись.

Контраст температур заставил тело девушки покрыться очередной дозой мурашек, а соски встать, словно реагируя на руки Барнса. Мужчина тут же сжал одну из грудей бионической рукой, слегка обводя пальцем ареол. Живой рукой он медленно вел ровную линию к лобку, где всё ещё была злополучная ткань трусиков. Ей не нужно было говорить, Соколова тут же привстала, чувствуя как на одной ноге повисают её стринги. Её живот беспрестанно вжимался, будто моля о помощи его нижней части. Резко раздвинув коленом ноги девушки, Барнс наконец коснулся пальцем её клитора, тем самым заставляя Соколову дернутся и тихо простонать. Теперь они не целовались, а смотрели точно друг другу в глаза. Палец Джеймса делал легкие нажатия, следя за дыханием девушки и, как только то стало более прерывистым, перешел на круговые движения. Когда из рта Соколовой вырвался уже не сдержанный стон, мужчина поочередно прикусил соски девушки и наконец оказался внизу, прекращая терзания пальцами.

Его язык был не менее беспощадным. Каждое движение из стороны в сторону, заставляло Соколову прогибаться в спине и только сильнее притягивать Барнса за волосы к себе. Ей хотелось, чтобы он уже вошел в неё и как можно скорее. Но вместо этого мужчина ввел во влагалище сразу два пальца и, не отрывая губ, потянулся бионической рукой к груди девушки. Саша что-о несвязно шептала, возможно, молила всех богов, потому что ничего другого с собой сделать не могла. Ей сносило весь здравый разум. И ей это нравилось. Внезапно Барнс прекратил, заставляя Александру приподняться на локтях. Мужчина облизал пальцы, смакуя её сладкий вкус, и тут же прильнул вновь к её губам.

Соколова, в свою очередь, не теряя ни секунды, дернула пряжку ремня и наконец освободила эрегированный член, во всю пульсирующий у неё в руке. Слегка оттолкнув от себя мужчину, она, словно змея, соскользнула вниз, располагаясь ртом на плоти Барнса. Она издевалась над ним, играясь язычком с головкой и слизывая появляющиеся капли смазки. Проводила рукой вверх вниз, слыша как сверху Джеймс со свистом втягивает ноздрями воздух. Пока наконец не почувствовала, как его рука легла на её затылок, а бедра мужчины двинулись вперед. Девушка забрала практически всю его длину себе в рот, слюна капнула на грудь и тут же скатилась по животу. Он был слегка приторным и горьким на вкус, но настолько родным, что прекращать не хотелось, если бы не ноющий узел внизу живота.

Они снова были на одном уровне. Барнс прошелся языком по следу слюны на животе девушки и тут же прильнул к её губам, повторно вводя пальцы в нее. Подсадив её на уступ, незамысловатым движением закинул её ноги себе на плечи. Соколова чувствовала как готова была заорать только от одной мысли, что член Барнса будет в ней. Теперь уже медлил Джеймс. Он специально водил головкой от клитора ко входу, собирая всю влагу Соколовой. В какой-то момент, обхватив руками место над коленями девушки, он резко вошел, выбивая из Александры громкий стон. Она прогнулась и схватилась за его руки, пытаясь помочь самой себе. Каждое его движение — стенки влагалища сжимались все сильнее, легкое воздействие пальцев на клитор — очередной стон. Она готова была рассыпаться на миллион кусочков еще в тот момент, когда он приставил свой член к её влагалищу, а сейчас происходило что-то отнюдь неземное.

С хлопками, с сжиманием её груди, попы — приходили и все старые чувства. Соколова начинала трезветь, но это не отнимало того факта, что ей безумно нравилось. Барнс укусил её за лодыжку и тут же вышел, сбрасывая ноги девушки с плеч. Александра поднялась и тут же спрыгнула с уступа. Мужчина развернул её спиной к себе и, нажав на спину, молча приказал прогнуться. Ухватившись за все еще присутствующую задницу Соколовой — резко вошел и не двигался, чувствуя, как начинали трястись её ноги. Ему нравилось тянуть, нравилось видеть как она изнывала от желания кончить, а еще он знал, что такие терзания ей нравились. Он держал её на грани, чтобы в следующую секунду покончить с её зажимом. Два шлепка, два резких входа, и Соколова щекой прижималась к мраморной поверхности пытаясь отдышаться. Её ноги тряслись, и Барнс слегка придерживал их, чтобы не произошло ничего лишнего.

Как только оргазм девушки отошел на второй план, она повернулась лицом к мужчине и, взяв его член себе в руки, принялась заканчивать начатое. Она прислонилась к нему грудью так, чтобы поставить подбородок на плечо и, немного подождав, начала тихо постанывать ему на ухо, добавляя слова о том, как хорошо ей было буквально минуту назад. С каждым словом и вздохом пульсация в члене Барнса увеличивалась, а спустя несколько минут на руках Соколовой наконец почувствовалась теплая и липкая жидкость. Оба в унисон удовлетворенно выдохнули и вновь сцепились губами.

Последний поцелуй оставила Соколова смазано, где-то в районе подбородка Джеймса. Сбоку стояла спортивная сумка, где лежали её джинсы, которые она тут же натянула, и сменная футболка. Барнс нахмурился. Это был её хорошо продуманный план. Она его снова к себе привязала, а сама, ни слова не сказав, закинула оставшиеся вещи в сумку и вышла с крыши, будто там и вовсе ничего не было.

Барнс остался в ступоре. Она только что воспользовалась им и даже «спасибо» не сказала. Ей это ничего не стоило — Соколова в который раз обвела его вокруг пальца. И даже сама не подозревала, насколько сильно это отразится на ней самой. Уже идя по коридору, в голове девушки роем завертелись мысли о её поступке. Ведь что на самом деле она планировала сделать? Только поговорить, донести всю свою боль до его мозга. А по итогу Соколова эту боль трахнула с помощью Барнса, заставляя себя забить её в глухой угол. Что собственно и произошло. Тупой укольчик остался, а боли как и не было. Зато появилось что-то новое. Повторная связь с Джеймсом, на которую зарекалась не подвязываться.

***</p>

SYML — Where&#039;s my love</p>

Той ночью Соколова впервые осталась без присмотра. Ей не хотелось делать что-то противозаконное, без Уорда даже было как-то одиноко. Она листала фотографии, выгруженные на диск. На всех присутствовала Мишель. Девушка жутко скучала по дочери, пока ту собирали к переезду. Саша ещё не знала куда их занесет: Австралия или Испания, — всё равно, главное подальше от Дрейкова и его марионеток. В какой-то момент перед глазами показалась фотография двух людей. На снимке была она и Джеймс, стоящие у главной ёлки в Питере.

Она ненавидела эту русскую зиму, ненавидела город, ненавидела Рождество (или там его называют Новым годом), но слишком любила эту фотографию. Фото имеющее в себе больше чувств, чем Соколова в тот момент. Укусив себя за губу, девушка сжала телефон чуть ли не до хруста и, встав с кровати, двинулась по направлению к давно знакомой комнате. Чертов Барнс.

Он не спал. Нельзя сказать было, что Джеймс находился в хорошем распоряжении духа, — из последней прочитанной книги он выдрал практически все страницы, лишь бы не сорваться. По сути — Барнс был на грани. Робкий стук, словно Соколова боялась последствий, и он на выдохе открывает, испепеляя её взглядом. Стыдливо взглянув ему в глаза, Александра боком протиснулась внутрь и тут же залезла на его кровать с ногами. Прикрыв дверь и защелкнув её на замок, Джеймс остался стоять на пороге, лишь облокотившись на шкаф и скрестив руки на груди.

— Чем обязан визиту? — холодно спросил он, вскинув бровью.

— Сядь, — спокойно проговорила девушка, указав ему на место рядом с собой.

Джеймс шумно втянул воздух и, медленно покинул прежнее место. Теперь он сидел напротив Соколовой.

— Ну?

— Не нукай, — отрезала Саша и принялась теребить пододеяльник. — Я пять лет бегала от Красной комнаты и зарабатывала деньги всем, чем только могла. В том числе я торговала наркотиками, перевозила их — и это была моя самая большая прибыль. За пять лет я убила семьдесят два человека с помощью пули и больше тысячи благодаря херовому героину. В какой-то момент своей жизни, когда Мишель росла вдали от меня я сама чуть не подсела на иглу, — голос Соколовой был тихим и при этом дрожал в каждой ноте. Этого не знал никто. Она позволяла себе раскрыть душу перед Барнсом и не боялась последствий. Черт с ним. — Я думала только это поможет отшибить мне все воспоминания о тебе, — сказала лишь «думала, что подсяду», не сказала правды, ведь на самом деле подсела и только поэтому нашла себе двойников, пока сама отлеживалась в каком-то сраном наркопритоне Лос-Анджелеса. Ей было стыдно за саму себя.

Барнс испуганно рассматривал девушку. То что он только что слышал из её уст было никакой не шуткой, а чистейшей правдой. Какой бы хорошей лгуньей и актрисой она не было — сейчас всё было по настоящему.

— Я боялась свихнуться после всего. Боялась, что не смогу нормально ходить, давать хоть что-то своей дочери и тому подобное. Но больше всего на свете, в те пять лет стала моя боязнь умереть, — Соколова подняла взгляд на Барнса, чьи глаза бегали по её лицу. Он был напуган, но при этому она видела, что он хочет её пожалеть, оказать поддержку. Джеймс знал это. Знал, что Саша никогда не боялась собственной смерти, более того — умоляла его убить её. А тут говорит, что не хотела терять жизнь.

Бледную щеку Соколовой разрезала слеза. Мужчина спешно подтолкнул её в кольцо своих рук и, тихо поглаживая её трясущуюся от рыданий спину, обдумывал её слова. Видимо, он был первым, кому она это рассказала.

— Мишель Уиннифред «Б», — тихо проговорила Саша, цепляясь пальцами за резинку его шорт, — второе имя в честь твоей матери, «Б» — сокращение от твоей фамилии. Она твоя дочь.