XV. The auction (1/2)

«Чем страсть сильнее, тем печальней бывает у неё конец» — Уильям Шекспир</p>

Уорд не умел тихо спать. Ему обязательно нужно было либо говорить во сне, либо, лёжа на спине, храпеть на весь этаж. Ещё он периодически стучал кулаками по стене, будто пытался от кого-то отбиться. Последние две ночи Соколова даже записывала его увлекательные диалоги с самим собой, где проскакивало пару русских слов и выражения на немецком. Каким бы Грант тупым не казался, разнообразие матов на русском даже Александру поражало. Она, сидя на кровати, рисовала в блокноте его перекошенное лицо с открытым ртом, чтобы наутро он, решив принять душ, увидел пришпиленную к зеркалу карикатуру. Ей не нужно было даже дополнительного освещения, чтобы выводить незамысловатые штрихи — Красная комната и не такому научит. Она умирала со скуки, находясь в четырёх стенах с браслетом на руке. И ещё больше уставала от бессонницы, полноценно выедающей её.

Убедившись, что Уорд вел увлекательную беседу во сне, Саша, отложив блокнот в сторону, тихо выскользнула в коридор. Ей нужен был больничный этаж, где она надеялась найти какое-нибудь снотворное. Обилие препаратов было неисчисляемым. Каждый шкафчик был подписан, а по полкам были расставлены все виды лекарств, начиная от сиропов, заканчивая гранулами. Соколова решила, что снотворное должно было находиться в отсеке с лекарствами от головы. Парацетамол, ему подобные препараты, таблетки для понижения температуры, даже капли от ушной боли, всё — кроме снотворного. Перебирая коробки и пластинки в общем ящике, девушка про себя материлась. Со стороны она выглядела как наркоман, ищущий дозы. В данном случае её дозой был сон. Ей хотелось заснуть и проспать хоть целую вечность, но, даже когда она смыкала веки, перед глазами летала сотня огоньков, мозг продолжал работать, а счёт овец доходил до миллиона.

— По просьбе мистера Старка усыпляющие препараты отсутствуют, — внезапно проговорила Пятница, заставив Соколову подпрыгнуть.

«Кто бы сомневался», — подумала девушка, тут же возвращая ящик на место. Конечно, человек, борющийся с кошмарами и паническими атаками, не будет держать в месте, где живёт на постоянной основе, что-то подобное. Он будет всячески работать над этими последствиями с психологом, а не забивать свои дыры, образовавшиеся от внутренней боли, препаратами. Саша вновь, стоя посреди больничного этажа, покрыла матом Старка с его безумными идеями и, недолго думая, покинула этаж. Но пока она поднималась к себе в комнату, в голове крутилась одна сумасшедшая мысль, которая вполне могла оказаться действующей.

Всё так же на цыпочках она вошла в комнату. Беря одеяло в руки, Соколова не учла ручку, которая звонко упала на пол с кровати. Девушка тут же замерла, прислушиваясь к внезапно прекратившемуся храпу. Уорд перевернулся набок, продолжая вести диалог со своим внутренним «я». Ручка закатилась под кровать. Громко выдохнув, Александра, свернув одеяло под мышку, снова покинула комнату. Впервые от собственного решения у неё тряслись руки, но, когда на кону стоял сон, она готова была перешагнуть даже собственную гордость. Ей нужно было спуститься на этаж ниже, к неизменной комнате напротив библиотеки, где уже приходилось спать. В этот раз всё было в несколько раз сложнее. Остановившись около двери, как-то неловко провела рукой по волосам, будто что-то бы изменилось от этого жеста. Два наспех заплетённых колоска, еле достававшие ей до плеч, старая футболка с принтом Металлики, сверху которой была натянута огромная флисовая толстовка, и шорты, в которых утром щеголяла по улице - вот и вся Соколова.

Она лишь поднесла костяшки к поверхности, как на пороге уже появился он. Джеймс, будто слыша её дыхание за стеной, всё ждал, когда же она решится постучать. Испуганно выпучив глаза, Соколова раскрыла рот, чтобы озвучить свою безумную идею, но нормальные слова комом застряли в горле. Она, заглянув в комнату, наконец перевела глаза на Барнса, державшегося рукой за дверь. В комнате был приглушён свет, а неоновые лучи напольной подсветки создавали манящую атмосферу. В подобном оформлении Джеймс предпочитал читать. Сглотнув слюну, Саша наконец смогла заговорить:

— Не спишь, я вижу, — глупо, ведь он раскрыл дверь до того, как она постучала. — Есть одно предложение. Пустишь?

Не сказав ни слова, Барнс отошел с прохода, давая Соколовой войти. Она снова подмечала, что здесь пахло табаком вперемешку с мятой. Всё те же сигареты с ментолом и жвачка. На тумбе стояла пустая чашка из-под кофе, а на кровати, как и предполагалось, лежала открытая книга. Девушка укусила себя за губу и развернулась к мужчине.

— Я третьи сутки не могу уснуть, — на лице Джеймса промелькнула тень улыбки. Конечно, ему было смешно, ведь он не спал уже целую дюжину дней. — Старк снотворное не хранит, у меня появилось предложение. Что если… — выдохнула, стыдливо опустив глаза. Да какого черта с ней происходило? — Что если мы попробуем поспать вместе? То есть, в одной кровати. Просто поспать.

O children — Nick Cave</p>

Начала глупо оправдываться, будто ничего умнее не могла придумать. Ущипнув себя за голую часть ноги, подняла взгляд, ожидая ответа Барнса.

— Я думал об этом.

Эти слова в какой-то мере облегчили душу Соколовой. Она выдохнула, расслабляясь. В таком освещении всё происходящее казалось ей нереальным. Она сама пришла к Барнсу. Сама попросилась лечь с ним в одну кровать. Безумие. Мужчина не сводил с неё глаз, а она, словно малолетка, начинала краснеть, ощущая, как постукивала кровь в жилах. Ей это не нужно. Опустив одеяло на кровать, оглянулась через плечо, видя, что Джеймс не менял своего положения. Возможно, это и к лучшему. Саша не знала, на самом ли деле в комнате мужчины было жарко, или это она задыхалась от собственного решения, но, встав около окна, аккуратно сняла с себя толстовку. Почувствовав, что футболка поднялась, оголяя спину и шрамы, тут же поспешила опустить ткань и обернуться к Барнсу лицом. До этого в ушах гудело, будто она долго плавала под водой, теперь до неё доносилась музыка из магнитофона. Соколова знала этот мотив. До боли сжимающий все органы внутри. Внутреннее «я» толкало её к кровати, просило лечь спать, а внешнее — делало то, что велело её всё еще живое сердце.

— Это Ник Кэйв? — будто не знала.

Этот вопрос оживил Джеймса. Он шагнул к кровати, слегка хмурясь. Внутри него творилось немыслимое. Глядя на Соколову, внутри всё как-то сжималось, скручивалось, подкатывало к горлу и опускалось вниз живота. Он терял дар речи, глядя, как сменялись цвета с розового на синий на её лице. Она вновь была для него нереальной, куклой, как тогда, когда он впервые её встретил. Изменилась лишь длина волос. В тот момент ему даже казалось, что пелена с её глаз исчезла, и она смотрела на него искренне и наивно. Тот задравшийся краешек футболки заставил сердце пропустить удар. В голове всплыло воспоминание, как он каждый шрам на этой тощей спине покрывал поцелуями. Соколова зря пришла. Она и сама это понимала, видя его взгляд.

— Эй, паровозик… Подожди меня. Я был закован в цепи, но теперь я свободен, — полушёпотом, его хриплый голос соединялся со голосом исполнителя, заставляя Александру сжимать кулаки за спиной. — Я застрял здесь. Неужели ты не видишь?

Это была его любимая песня. Песня, под которую они на кухне незамысловато танцевали и в перерывах целовались. Песня, которую слушали, сидя на подоконнике и докуривая последнюю сигарету на двоих. Песня, которая играла всегда и при любых обстоятельствах. Их песня. С отвратным, но до жути правдивым текстом, с грустной мелодией и проигрышем, где слышался хор, поющий о детях и маленьком паровозике. В последний раз она играла, когда Соколова лежала на животе Барнса головой и пела эти строки, помогая ему уснуть. С тех пор, как Джеймсу стерли код окончательно, он не переставал слушать её. Да, она напоминала ему ненавистную Александру, но она дарила ему эмоции, возрождала одни из самых светлых воспоминаний.

— Я застряла в этом процессе ликвидации, — неожиданно для самой себя закончила припев.

Громко выдохнула через рот и всё ждала чего-то. Они стояли друг напротив друга по обе стороны кровати, держа непрерывный зрительный контакт. Может, если бы она ушла, всё было бы нормально. Но Соколова не ушла, наоборот опустилась на кровать, укрываясь собственным одеялом. Она отвернулась к окну, чувствуя, как прогнулся матрас, и рядом лёг Барнс. Какая-то мимолётная, слабенькая мысль промелькнула в её голове, надежда, что Джеймс сделает как всегда — притянет её за талию к себе и уткнётся носом в изгиб плеча. Но мужчина лишь нажал кнопку около тумбы, и все источники света, кроме ночника, погасли. На потолке теперь кружилось звёздное небо, словно убаюкивая обоих.

Это был какой-то огромный закон подлости. Или, как обычно говорят, — решение судьбы. Соколова и Барнс, как бы сильно не хотели, были связаны больше, чем просто сексом или старой влюблённостью. Джеймс в своё время смог подарить Александре чистый разум, благодаря которому она увидела, что Зимний идентичен ей. Они были одинаковыми. Две машины для убийств с неконтролируемой агрессией и детскими травмами, друзьями, которые их бросили, и безграничным желанием всё исправить. Он был нужен ей, а она ему. Барнс был готов убить за Соколову, девушка же в свою очередь отдала бы жизнь за него. Но всё это было «до». Сейчас их максимум — помочь друг другу справиться с бессонницей, просто заснув в одной кровати. Большего они не хотели и не могли себе позволить.

Безумные идеи всегда правильны. Саше не понадобилось и десяти минут, чтобы отключиться, вдыхая родной аромат. Джеймсу — дольше. Он долго глядел в потолок, слушая, как сопела соседка, и периодически улыбался каким-то своим мыслям. Когда она раскрывалась, пытаясь принять удобное положение на двуспальной кровати, он подтягивал ей повыше одеяло, в которое девушка тут же куталась, будто замерзала от холода. Барнс заснул спустя полтора часа после того, как Александра перестала ворочаться. Спал он к ней лицом и даже не думал менять своё положение. А все потому, что в тот момент ему казалось, что он жить не может без этого аромата яблочного шампуня, которым Соколова, видимо, никогда не перестанет пользоваться. Слишком много с ней ассоциаций. И даже та привычка, которую он всё никак не мог бросить, лежала у него в ящике и всё ждала, когда же он подожжёт очередную «последнюю».

Утром Соколова проснулась, лёжа лицом к Джеймсу. И всё бы ничего, но руки Барнса были при нём, чего нельзя было сказать о её ноге, мирно закинутой ему на бок. Но мужчина крепко спал, и вряд ли это его заботило. Саше же, хоть и было комфортно, до жути не нравилось собственная вольность. Но убирать ногу она не стала. На лицо Джеймса еле-еле попадали солнечные лучи, пробивающиеся сквозь не полностью задвинутые жалюзи, и его волосы были в беспорядке. Длинные ресницы отбрасывали на бледное, с легкой щетиной, лицо тень. Соколова рассматривала каждую деталь, будто вообще впервые видела его в таком ракурсе. И сама подмечала, что хотела бы вспомнить, каков вкус этих чётко очерченных губ. Вновь ущипнула себя, жмурясь от собственных мыслей, и тут же открыла глаза, сталкиваясь со взглядом Джеймса. Быстро, словно ничего и не было, сняла с него ногу, прячась под одеяло. Ей было жутко стыдно за это, больше перед самой собой, чем перед ним.

Но подниматься не стала. Лишь нахально уставилась на него, словно ожидала, что он что-то скажет. Лицо мужчины не выражало ни единой эмоции, он словно прислушивался к биению её сердца. Что-то в его взгляде заставило Сашу нахмуриться и в тот же миг подорваться с места. Она знала его действия наперёд. В тот же момент он протянул руку к уже пустому месту. Соколова стояла, прижавшись лопатками к окну, и наблюдала за тем, как он обречённо упал обратно на подушку. Её изнутри распирало от злости и неприязни к Барнсу, внезапно решившему, что подобное ему позволено. Ни разговора, ни каких-то определённых действий с её стороны не было, чтобы поспособствовать его внезапной решительности. Но Соколова всё также прижималась лопатками к стеклу, не сводя с него взгляда. Смотрела как-то свысока, будто пытаясь мысленно втоптать его в грязь.

Барнс, приподнявшись на локтях, обернулся в её сторону. Чёрт, теперь он замечал в ней столько тысяч изменений, что не был уверен, та ли Александра стояла перед ним. И не столько внешне, сколько внутренне. Неужели его слова так переломали её, оставив лишь лицо в порядке? Всего остального словно и не было. Они смотрели друг на друга, как заклятые враги, вовсе не знающие друг друга. Только вот Соколова могла расписать биографию Джеймса от «А» до «Я», а он не смог бы даже назвать имени её отца. В тот год, проведённый вместе, он всеми силами пытался не привязываться к ней, а получилось всё наоборот. Ей не много времени понадобилось, чтобы отключить все чувства к нему, а вот ему — наоборот. Они терзали его до сих пор.

— Зачем ты вчера пришла? — наконец спросил, поджимая губы. В тот момент Соколова в его глазах была точно не малолетней девчонкой, уж слишком по-взрослому она смотрела на него, даже с какой-то усталостью.

Девушка выдохнула, проводя языком по нижней губе. Волосы упали вперёд, и она тут же поспешила убрать их за уши. Он знал ответ на этот вопрос, а хотел услышать другое. То, что из её рта не вылетит больше никогда. Тихо рассмеялась и, покачивая головой, села на край кровати, подогнув одну ногу. Они теперь были не столь далеко друг от друга, Александре нужно было лишь протянуть руку, чтобы дотронуться до Джеймса. Что она и сделала. Она дёрнула из его хвоста прядь отросших волос и, намотав на палец, отпустила, образовывая небольшой локон, с которого теперь не сводила взгляда.

— Пойми, Барнс, я не скажу тебе ничего из того, что ты хочешь услышать, — теперь смотрела ему в глаза, как он тогда ей. — Ничего между нами не будет.

Эти последние слова были для него громом средь бела дня. Неприятно, однако, слышать такое в свою сторону. В нём мгновенно проснулась сотня эмоций, каждая из которых норовила пробиться на передний план. Джеймс смотрел на Соколову растерянно, надеясь, что она сейчас громко рассмеётся и скажет, что пошутила. Но вместо этого Саша лишь наслаждалась его чувствами. Ей не было его ни капли жаль, она считала, что так и должна была поступить еще тогда, пять лет назад, в тот день, когда он сказал ей точно такую же фразу. Она не уходила, специально оставалась, чтобы давить на него своими краткими и бессмысленными действиями. Она была настоящей беспощадной сукой. Барнс не мог дать ей отпор в тот момент, даже оттолкнуть был не в состоянии. Соколова, словно садистка, наблюдала, как мужчина, лёжа на спине, пытался сдержать в себе всё, что в один миг смог испытать.

Они находились в полнейшей тишине, не нарушаемой даже биением их собственных сердец. Девушка вырисовывала пальцем на простыне известные лишь ей самой узоры, а мужчина пытался совладать с самим собой. Слова застряли у него поперек горла и резали словно раскалённым ножом. Ему хотелось, чтобы она хоть что-то сказала, а не молча сидела, периодически касаясь кончиком пальца его руки. Но это желание так и оставалось внутри него, пока взгляд был направлен в потолок.

— Я хочу, чтобы ты почувствовал, каково это.

Остановилась пальцем около локтевого сустава Барнса, будто ставя точку, и тут же покинула комнату, оставив за собой лишь шлейф сладких духов. Не отойдя и на три шага, Соколова услышала, как Джеймс громко заорал в подушку, надеясь хоть как-то приглушить крик. Сердце девушки пропустило удар, а вот лицо окрасила полуулыбка. Она орала громче. Рыдала сутками напролет, сидя в ванной, пила дюжину таблеток снотворного, курила, как паровоз, лишь бы её голову не занимали его слова. Барнс сделал ей в сотню тысяч раз больнее, и то, что он сейчас испытывал, не было и половиной того, что пережила она. Соколова не была мстительной, ей просто хотелось отдать должное, сравнять счёты, стать квитами. Она не издевалась над ним, просто, анализируя происходящее, нашла его слабое место и надавила туда. Он не получит даже малой части того, через что прошла она. Безусловно, его пять лет в Гидре были сущим адом, но уж точно не хуже, чем её видимая петля на шее, которую надела ей Красная комната.

Решив не возвращаться к себе на этаж, девушка спустилась в холл, надеясь, что ни с кем не встретится. И, только подумав об этом, лбом ко лбу столкнулась с Вандой, от которой тут же отпрянула на два метра, будто ошпаренная. Максимофф вопросительно оглянула Соколову, выставляя указательный палец и открывая рот.

— Боюсь, что ты мне мозги поджаришь, — фальшиво улыбнувшись, предупредила вопрос Ванды Соколова. — Я знаю о твоих штучках.

— «Штучках», — усмехнулась ведьма. — Если я не захочу тебе их поджарить, от одного прикосновения ничего не произойдет.

Девушка подмигнула Александре и, аккуратно обойдя её, двинулась вперёд по коридору. Она была до жути загадочной и в тоже время очень притягательной. В том плане, что, несмотря на силу, которую она в себе носила, с ней было комфортно общаться, даже случайно столкнувшись. Таким вряд ли кто-то может похвастаться. Веяло от неё этой безграничной добротой, перемешавшейся c болью.

На самом деле Соколова боялась не прожарки мозгов. Дрейков, со своим стремлением всё контролировать, заставлял их вычитывать всё, что только можно было найти об экспериментах Гидры, чтобы, упаси Господь, не отстать от них, ведь Красная комната всегда должна была быть на шаг впереди. Поэтому Соколова знала о некоторых опытах на близнецах и знала, что магия Ванды сильна так же, как сильна Вселенная, просто девушка научилась её контролировать. В голове Александры было слишком много лишнего, слишком много секретов, чтобы какой-то телепат там рылся.

Саша застыла в проходе, глядя вслед Ванде. Внезапно объявившийся Старк подтолкнул Соколову указательным пальцем в лопатку, тут же приводя девушку в себя. Если бы Тони не поздоровался со Стивом, неизменно стоявшим около окна, она бы его и вовсе не заметила. Они не здоровались, лишь переглядывались, будто знали друг о друге всё на свете. Соколова как раз таки знала. Чего не скажешь о Роджерсе, для которого айфон являлся новшеством. Встав около барной стойки, Саша уткнулась в телефон, просматривая ленты новостей в поиске чего-то масштабного, по типу массовых убийств или терактов. Всеми силами пытаясь не вникать в диалог мужчин, в ленте она натыкалась на одно и тоже объявление: «Событие века. Благотворительный аукцион Х». И тут же услышала из уст Старка тоже самое. Теперь её это заинтересовало. Заблокировав телефон, подняла голову, внимательно прислушиваясь.

— Хочу себе там картину, китайскую вроде, тринадцатое столетие, — Старк очертил руками размер полотна. Всё, что имело в своей стоимости больше трёх нулей — интересовало его, даже если он не знал назначение предмета, и кому он принадлежал ранее.

— Ладно тебя пригласили. А остальные-то зачем? — Стив облокотился бёдрами о спинку дивана. Его лицо, как всегда, было хмурым, будто он вовсе не умел улыбаться.

— Кого всех? Вижена, Ванду и Зелёного не приглашали, — хмыкнул Тони и поднес к губам чашку с кофе. Видимо, этим напитком он заменил себе виски, чтобы не стать алкоголиком к моменту, когда Поттс решит вернуться к нему. — Готов поспорить, и её не приглашали, — указал пальцем на Соколову, даже не оборачиваясь. — Значит, только ты, я, тройная дрянь да Белый волк.

Роджерс громко выдохнул, опустив голову. Ему что-то не нравилось, но сказать этого он Старку не мог. Тройной дрянью Старк обзывал Романову ещё с того момента, когда она ему на латыни рассказала о своих возможностях. Кличка приелась. А вот Белым волком окрестил Барнса король Ваканды, что ему очень даже подходило.

Соколовой понравилось это зрелище, особенно тот момент, когда речь зашла про вечеринку, куда её не пригласили. Значит, у неё появилась цель — попасть на аукцион во что бы то не стало.

— Вход только по пригласительным, — протянул Старк, читая информацию с помощью коммуникатора. — Приглашённым соответствовать вечернему дресс-коду, — состроил гримасу, кидая взгляд на Стива. — У меня как раз есть новый костюмчик от Армани, покупал на твои похороны, а ты, увы, не умер.

Александра прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться. Эта их пассивная вражда была получше, чем у неё с Барнсом. Выглядело, конечно, смешнее, но и эпичнее раза в три. Казалось, что Тони готов был в ту же секунду наброситься на Роджерса, чтобы закончить начатое, наконец отомстив за столь долгое молчание. Но они остановились на подколах Тони и закатывании глаз Стива. Скучно.

— Приглашён — значит идёшь. Не обсуждается, — сказав это, громко поставил чашку на журнальный стол и, потягиваясь, вышел в коридор.

В холле повисла тишина неловкости двух людей, разговаривавших лишь пару раз в жизни. Соколова вновь опустила взгляд в телефон, разглядывая фотографии загранпаспортов, которые уже успела сделать Джессика. В этом ей не было равных — даже когда дело касалось чего-то незаконного, она могла вылезти из этого в несколько шагов. Роза подобным не выделялась. Наверное, именно поэтому Джесс получила свою долю, как доверия, так и денег. Билеты всё-таки взяла в Австралию и даже прислала фотографию квартиры, где они будут жить первое время. Это был пентхаус в новострое Гайд-парка в Сиднее, аренда которого насчитывала в цене пять нулей. Такие цифры слегка задели Соколову, с учетом того, что вкладывалась не только она, но и Джессика тоже. Но девушка понимала, что менее масштабное поместье никто не согласится охранять, тем более, сам Гайд-парк был самым безопасным местом Австралии. Поэтому Саша была готова отдать даже такие деньги.

Заблокировав телефон, обернулась, чтобы наконец приготовить себе завтрак, и слегка вздрогнула, обнаружив прямо перед собой Роджерса, очевидно, выжидавшего, пока она закончит чтение смсок. Он, скрестив руки на груди, смотрел на неё так, словно она должна ему как минимум половину Вселенной. Соколова была на голову ниже Роджерса, но, если Барнс наклонялся к ней, когда говорил, то этот даже не пытался находиться с ней на одном уровне — глядел свысока. Жаль только, что Стив не знал, что она подобное поведение на дух не переносила, понимая, что подобный язык тела лишь показывал неполноценность человека. Она недовольно взглянула на него, кивнув головой, будто спрашивая, чего тот хотел.

— Не отталкивай Баки, — кто бы сомневался, что он начнёт эту тему. Соколова закатила глаза, снова разворачиваясь спиной к капитану. Мужчина обошёл барную стойку и уселся напротив девушки. — Послушай меня.

— Ты нихера не знаешь обо мне и о наших с ним отношениях, зачем лезешь? — нахмурилась, складывая руки в замок. Роджерсу явно не понравилось то, как она выразилась, но он решил промолчать. — Сходи на могилку к Пэгги и выговорись ей, не видишь, тебя не хотят слушать.

Стива передёрнуло. Саша знала, что это гнусно — вот так давить на смерть его возлюбленной, но ничего умнее, чтобы он отстал от неё, она не придумала. Собственно, гениальный план с грохотом провалился, когда Роджерс, вздохнув, накрыл ладонью замок её рук. Да ладно, нельзя быть настолько идеальным, чтобы так относиться ко всему. И тут же вспоминала, как мужчина мутузил Старка чуть ли не до последнего вздоха.

— Мне достаточно того, что я вижу, как он смотрит на тебя, — убрав руку, продолжил Роджерс. Неужели он думал, что его слова как-то повлияют на неё?

— А что насчёт меня? Как я на него смотрю? — фальшиво расплывшись в улыбке, с язвой проговорила.

— Так же, — мягко качнул головой, словно видел это и сейчас. Он был безнадёжным романтиком, застрявшим в сороковых, ему бы начать жить реальностью, где в подобную хрень никто не верит. — Вы любите друг друга.

Соколова прыснула со смеху, даже не пытаясь подавить это. Ей действительно было уморительно от его слов. Чёрт, он серьезно верил в «любовь»? В то, что между двумя серийными убийцами могло существовать что-то больше, чем чувство долга? Они могли друг друга заживо закопать в лесу и забыть место могилы, могли прострелить голову и голыми руками вытащить пулю из растекающегося мозга. Но любить? Она смеялась громко и долго, хватаясь за живот и вытирая слезы, напрягая Роджерса. Она не смотрела на Барнса с любовью, скорее с животной ненавистью и периодической благодарностью за спасённую жизнь. Барнс, со своей попыткой всё исправить, ещё мог хранить в себе подобное чувство, но, как прочла Соколова в его дневнике: «Я никогда не верил в любовь, и спустя сто лет ничего не изменилось».

— Ты, дед, ёбнулся окончательно, — сказав это, вытерла слезы, проступившие от смеха, и спрыгнула со стула.

Она уже была у выхода, когда услышала голос Роджерса.

— Наверное, именно из-за «ненависти» ты можешь спать только с ним.

Сцепив зубы, Соколова собрала всю волю в кулак, лишь бы не сорваться с места и не врезать Стиву по его смазливому лицу. Она вскипела за секунду и, будто держа руку на детонаторе, стояла в проходе, переваривая его слова. Понятно, почему из-за Роджерса всегда распалялись конфликты — он вечно лез не в своё дело, указывая людям на их собственное дерьмо, которого в себе не замечал. Известная поговорка: «В чужом глазу соринку видим, а в своём и бревна не замечаем», — точно относилась к великому Капитану Америке. В нем благородства было три рюмки, а смелости — ведро. Всё остальное — лабораторный эксперимент, без которого он был бы никем. Наконец отведя взгляд от Роджерса, Соколова вышла из холла, ощущая, как ладони вспотели и щёки стали красными.

Ей стоило в тот момент где-нибудь спрятаться, переждать этот неконтролируемый прилив гнева, но вместо этого Александра направилась вниз по лестнице, периодически пиная стены. Умел Роджерс выводить из себя, и Саше было интересно, каким образом они с Барнсом стали лучшими друзьями? Сколько раз им пришлось набить друг другу лица, чтобы наконец пожать руки? Не дойдя до третьего этажа, Соколова в который раз прошлась кулаком по стене, обшитой листами металла, и уселась на ступеньку, запустив руки в волосы. Теперь ей в несколько раз больше хотелось попасть на этот аукцион, лишь бы доказать Роджерсу, что он очень сильно ошибся, указав ей на собственные чувства. Ему предстояло увидеть реальность, в которой жила Соколова с двенадцати лет. И эта реальность ему вряд ли понравится.

Снова включив телефон, решила, что сможет отыскать пропуск на аукцион где-то в даркнете. Но там, на удивление, не было ни слова о предстоящем мероприятии. Нигде не написано, кто создавал списки приглашённых, и отсутствовал даже намёк на то, где он будет проходить. Лишь сам заголовок: «СОБЫТИЕ ВЕКА…» Соколова нахмурилась. Это казалось очень подозрительным, ведь обычно везде и всюду оглашали и организатора, и адрес места прохождения. «Пригласительные с электронной печатью, так что никто извне не сможет попасть на аукцион», — прочитала она в одной из статей. На самом деле Соколова вполне могла пересидеть в штабе, занимаясь чем-то полезным, даже просто общаясь с дочерью по видеосвязи, но этот вечный юношеский максимализм, сидевший у неё в одном месте, не давал спокойно жить. Это было как последствие утраченного детства. Но не полезет же она через окно, лишь бы повыделываться.

Хотя, зная её сумасшествие, вполне могла бы такое устроить. Нервно постукивая смартфоном себе по губам, она в который раз за день ковыряла вновь кровоточащий заусенец. Этот её невроз ни к чему хорошему не приведёт, если она не решит хоть как-то регулировать его, ведь одной из причин её агрессии и бессонницы был именно этот диагноз, который ей поставили пять лет назад, сразу после рождения Мишель. Хотя Соколовой просто казалось, что она больна шизофренией. Благо, невроз лечился безболезненно и очень быстро, поэтому Саша решила отложить его в самый дальний ящик, решив, что вернётся к собственному здоровью в более спокойной обстановке, что так и не появилась в её жизни.

Этот аукцион вызывал у неё бурю эмоций, будто был мечтой всей жизни. И, хоть ни на одном сайте не было указано место события, везде были опубликованы фотографии лотов, выставленных на продажу. Соколова заметила картину, которую Старк уже мысленно присвоил себе — довольно эксцентричная и аляпистая, в его стиле. Какие-то исторические документы, вазы, ещё несколько картин, шкатулки, даже диадема, принадлежавшая какой-то известной династии; но Александра остановилась на странице с оружием. Кольт и револьвер с орнаментом, покрытый скифским золотом её не интересовали. А вот катана — очень даже. Она помнила, что у отца висела похожая в кабинете, и он никогда не разрешал к ней прикасаться, наверное, потому что она была очень дорогой. Саше с малых лет хотелось ею поразмахивать, но отец сдал её Комнате, и мечта не сбылась. Начальная цена у представленной катаны — сто тысяч долларов. Она принадлежала коллекции Уолтера Комптона, состоящей из 1100 разных мечей. Странно, что это оружие продавали отдельно, словно оно не являлось частью набора.

Почувствовав, что пальцы ног стали замерзать, Соколова поднялась со ступенек и двинулась наверх, к себе в комнату. Она не представляла, каким образом придётся выгнуться, чтобы всё-таки раздобыть информацию насчет места проведения аукциона. Этот детский интерес и неутолимое желание буквально душили её. Не было такого, из чего она не смогла бы выкрутиться, а значит, и это мероприятие не станет проблемой. Уорд. Вот кто точно был проблемой. От него не сбежишь, тем более, когда он практически постоянно следовал за ней хвостом. У него была чуйка на то, что Соколова что-то задумывала, и девушка готова была поспорить, что сегодняшнюю ночь он будет бодрствовать, чтобы, не дай Бог, она не сделала лишнего шага за порог. Грант делал зарядку, когда Александра, не поздоровавшись, вошла в комнату. Правила поведения ей явно нужно было объяснять с самого начала.

Уорд разогнулся, оглядывая Соколову с ног до головы, словно пытаясь найти какие-то изменения, но кроме раздражённого лица ничего не заметил. Она упала на кровать, поджав под голову подушку — одеяло осталось в комнате Барнса. Уже был полдень, а она только объявилась. Мужчина нахмурился и, уперев руки в боки, подошёл к ней. Саша пыталась проигнорировать его, не поднимать взгляд, но агент обратил на себя внимание сам. Щёлкнув пальцами прямо перед её глазами, заставил Соколову вздрогнуть и получить в свою сторону злобный взгляд. Пнуть бы его хорошенечко, да только у него кнопка, способная подорвать её в ту же секунду.

— Где была? — этот вопрос, кажется, был для него единственным способом завязать разговор.

— С Роджерсом перетёрла, ночью — сидела в гостиной, смотрела сериал. Ещё вопросы будут? — тут же ответила на всё и сразу, вызывая довольную улыбку на лице Гранта. Ей эта физиономия не нравилась, уж больно искренней показалась.

— А что насчёт твоей раздражительности? — хмыкнул, указательным пальцем тыкая в неё.

— Послать тебя? Или сам дорогу найдёшь?

И тут же уткнулась лицом в подушку, показывая, что больше не намерена вести разговор. Уорд это понял. Впервые за долгое время решил не донимать её. Отойдя к своей кровати, он ответил на звонок. Сначала говорил на французском, который Саша понимала через слово, а следом перешёл на английский. По его тону можно было услышать, что диалог он вёл с начальством, потому что отвечал кратко и вставлял «так точно». Это не интересовало Соколову до того момента, как из его рта не вылетело слово «аукцион». Тут же подняла голову, прислушиваясь к разговору. Благо, Уорд стоял к ней спиной и не мог видеть её сосредоточенного лица. Саша всеми силами пыталась услышать голос на другой стороне линии, но, как не старалась, не получалось. Понимая, что Уорд вот-вот отключится, она приняла прежнее положение. Он этого и добивался. Заинтересовать её. Обернувшись, он не увидел изменений, но точно знал, что буквально через десять секунд она задаст вопрос.

Мысленно отсчитывал, наблюдая за её неподвижным телом, сидя на кровати. Ошибся. Она обернулась к нему на двенадцатой секунде. Включила в себе всё, что только могло покорить мужчину — соблазнительность, флирт, игру глазами. Это получалось у неё на высшем уровне. Сначала нерешительно села на кровати, повторяя его позу, потом, заведя прядь коротких волос за ухо, кинула на него взгляд из-под полуприкрытых век и укусила себя за нижнюю губу. Черт, насколько ей что-то нужно было от него, что она готова была вытворять подобное. Уорд наблюдал за ней, затаив дыхание. Как бы он этого не отрицал, но её поведение действительно возбуждало его, что уж говорить о возрастающей симпатии к Соколовой.

— Я слышала, ты говорил об аукционе? — склонила голову, мягко улыбаясь. Видела по взгляду Уорда, что он полностью расположен к ней, осталось только добиться своего.

— Щ.И.Т. на задание отправляет, — пояснил, кидая телефон на незастелённую постель.

— Там есть одна штучка… — начала Саша. У неё не было плана или заготовленного диалога, действовала на ощупь, при этом следя за каждой реакцией мужчины, будто проверяя, насколько твердым был лёд. — Я дам тебе нужную сумму, сможешь купить её на аукционе?

Уорд громко выдохнул, наклоняя голову вперед. Саша испугалась. Ей в тот момент жутко хотелось не видеть его действий, потому что она боялась, что он скажет: «Да, без проблем, я куплю тебе тот лот». Но, ожидания не оправдались. Грант, прищурившись, снова взглянул на Соколову, про себя подмечая, что её внешность была очень притягательной, хоть и простой.

— У меня есть второе пригласительное, — проговорил он, а Александра внутри себя сделала тройное сальто. Это то, что ей нужно! — Но я дам тебе его при двух условиях, — продолжил Уорд. Да хоть десять. Возможно, её ждало что-то неприличное, отчего участие в аукционе тут же отпадёт, но пока что такие мысли не лезли в её голову. Она кивнула, показывая готовность выслушать условия. — Первое: ты будешь сопровождать меня в качестве пары, — Соколова поморщилась. Но всё лучше, чем секс. — И второе. Меня отправляют, так как я меньше всего из агентов светился, но при этом моё имя знают. Я дам тебе необходимую сумму, с которой ты сможешь сторговаться, и ты от своего имени купишь лот номер семь. Это шкатулка, которую недавно нашли археологи под завалами штаба Гидры сороковых годов. За неё торг будет бешеный, поэтому и сумма, которую я тебе дам, будет огромная.

Саша слушала внимательно, про себя подмечая, что не зря всё-таки пригласили некоторых Мстителей. Барнс, Роджерс, Старк и Романова так или иначе сталкивались с Гидрой в своей жизни, и нужны они были там скорее всего для подстраховки. Вот почему об аукционе практически ничего не было известно. Организован он был легально, а приглашены были крупные рыбки тёмного мира. Соколову ведь тоже можно было отнести к противоположной стороне добра, учитывая, что она вовсе не законным способом попадёт на это мероприятие. Она навлечёт на себя дюжину проблем, когда озвучит сумму за эту шкатулку. А если случится так, что на аукционе будет присутствовать кто-то из Комнаты, её тут же выловят, она даже ойкнуть не успеет. Но, видимо, это Соколову не отрезвило. Девушка, расплывшись в улыбке, поднялась с кровати и протянула руку Уорду, который он тут же пожал. Добро пожаловать в новую клетку, Птичка.

***</p>