XIII. Left outside alone (2/2)

Комната Барнса существенно отличалась от той, где она жила с Уордом. Здесь было уютно, даже очень. В нескольких сантиметрах от панорамного окна стояла двуспальная кровать с не застеленной белоснежной постелью, около тумбы громоздились стопки с книгами, будто Джеймс их постоянно перечитывал. У стены, соседней с ванной, стоял стеллаж, где тоже было огромное количество печатной продукции, телевизор и магнитофон с десятком кассет. Он всё также был верен старому-доброму времени… Кровать он явно переставил сам, потому что половина комнаты была пустой. В углу одиноко висела боксёрская груша. Но в тот момент Соколовой мало хотелось исследовать помещение. Она лишь чувствовала знакомый запах одеколона и застоявшегося сигаретного дыма. Барнс безуспешно пытался завязать с вредной привычкой, которую она же ему и привязала.

На что Саша надеялась, укладываясь в его кровать? Что сможет нормально выспаться? В её нос то и дело ударял его запах, словно мужчина лежал рядом, прямо за спиной. Это не на шутку пугало и заставляло чему-то чуждому внутри неё сжиматься. Может, именно этого в тот момент ей больше всего и хотелось? Не просто лежать у него в комнате. Пейзаж за окном был таким, как он когда-то ей описывал, лёжа в кровати и держа её за руку. Знаешь, вот смотришь на всё с высока, и видишь лес, раскинувшийся, словно зеленый бархат, и солнце где-то за горизонтом кольцом образует удивительные узоры на небе… Когда-то Джеймс заставлял её возвращаться в детство, мыслить просто и без заковырок. Он тогда не знал, что за год сможет вырастить не девочку — женщину, в чьём теле, словно в сосуде, будет храниться вселенская ненависть.

Саша не знала, как объяснить тот факт, что теперь, видя его, она не начинала истерить. Ведь в тот день у неё рухнул весь мир, она будто вернулась в возраст двенадцати лет, когда отец бросил её под стенами академии, а чуть позже появился и сделал вид, словно вовсе не знал её. Вот только любила Соколова слишком искренне и наивно. И не могла откреститься от своих чувств просто так. А Джеймс,своей искажённой душой поспособствовал этому. Поджав губы, девушка зажмурилась. Ей не хотелось выпускать эмоции, не хотелось думать о месте, где она находилась. Он обжил эту комнату в кратчайшие сроки, она же не сможет сделать тоже самое со своей, пока там живет чужой. Даже запах Уорда был отвратительным.

Ей удалось заснуть, даже не считая овец, а просто сжимая под головой подушку, на которой временами лежал Джеймс. Плевать уже было на запах и место. Она чувствовала себя слишком опустошённой, чтобы о чём-то подобном думать. Ей стоило сходить к психологу. Даже к тому, штатному, Щ.И.Т.а, может, и простой разговор выковырял бы из неё больше, чем постоянные самобичевания. Таким, как она, желали смерти. И Саша бы желала своей, если бы не Мишель. Она бы не струсила, пустила бы себе пулю в лоб, лишая мира одного убийцы. А так, каждый раз поднося дуло к голове, челюсть начинала трястись, будто Александра провела в истерике несколько часов. Последней трусихой — вот кем она была на самом деле. Говорят, лишает жизни себя только эгоист. Но даже у эгоиста было на это право. И если бы Соколовой пришлось объясняться в ногах у Люцифера, она точно не произнесла бы и слова.

Барнс стоял около двери собственной комнаты, подперев стенку. Битый час смотрел в одну маленькую чёрную точку на дорогих обоях и думал, какого черта он всё это делал. Дал бы умереть своей смертью — точно не жалел бы о содеянном. Но он вновь делал это. Отдавал ей всё то, что должно было принадлежать ему, спасал жизнь, будто она была особенной. Соколова была классическим предателем, не имеющей в багаже ни особых знаний, ни особых навыков. Она была ровным счетом бесполезна, но его какой-то чёрт толкал в спину, приговаривая: «Ты должен ей помочь». Джеймс расплатился с ней тогда, когда вы́ходил после повторного попадания в Красную комнату. Спустил ей с рук постоянные истерики, драки, в которых никогда не поднимал на неё руку, давая наносить себе многочисленные удары разной тяжести. Она была как ребенок, не понимающий, что ему до лампочки эти её попытки «отомстить» ему.

Он мог пойти в холл, в библиотеку, куда угодно, но стоял под дверью, словно мог услышать её дыхание. Возможно, в тот момент в его голове и родился ещё один гениальный план «как прикончить Соколову», но он тут же канул в лету. Приложив палец к сканеру, он тихо нажал на ручку и зашёл в комнату. Свет исходил только от небольшого постоянно включённого ночника, стоявшего на полке в шкафу. Соколова спала, раскинувшись на кровати, словно она была её личная. Барнс не был извращенцем, он всего кинул один взгляд, от которого внутри что-то с треском надломилось. Это было огромной ошибкой, сделать лишний шаг за эту дверь. Лучше бы сел где-то на полу в коридоре, а не стоял столбом посреди комнаты. Хотел было развернуться и бегом покинуть помещение, но не смог, потому что Соколова медленно обернулась в его сторону и, облокотившись на одну руку, приподнялась.

— И давно ты тут? — голос у неё был хриплый, а глаза сонные. Она приняла сидячее положение и, стянув с себя одеяло, опустила ноги на теплый пол.

— Минут десять, — тихо ответил мужчина, всё также не двигаясь. — Ты можешь оставаться здесь сколько тебе нужно.

Саша подняла на него взгляд, слегка хмурясь. Он цитировал её, даже в том же тоне. Волосы Джеймса были собраны в небольшую гульку внизу затылка, и одет он был повседневно, за исключением перчатки, которую он всегда носил на бионической руке, будто боялся осуждения. Этого девушка не понимала. Она всегда считала чудом техники его бионическую руку, созданную Гидрой. Но эта была настоящим произведением искусства. Ей не повезло иметь подобную установку на ноге, вместо такой красоты — жалкое подобие. Она молчала, взглядом изучая Барнса, словно видела его впервые в жизни.

Джеймса будто что-то дернуло. Он сказал то, о чём думал с того момента, как они с Соколовой разбежались в разные стороны.

— Я бы говорил тебе это на протяжении всех пяти лет, если бы ты меня не предала.

Предала. Это словно раскаленным ножом рубануло Соколову. Её брови подскочили вверх, сходясь на переносице. Она ошарашенно смотрела на него, совершенно не понимая, о чём шла речь. «Она его предала?» В голове появилось слишком много новых частей пазла, которым не было места. Его слова прогремели в её голове оглушающим эхом, разлетелись маленькими кусочками по телу. Предала. Вскочила, оборачиваясь к окну лицом и прикладывая пальцы ко рту, тут же зубами захватывая заусенец. Потом снова обернулась к нему, всё также шокировано глядя.

— Я тебя предала? — воскликнула, кажется, громче, чем планировала. — Ты чем ударился, Барнс? Сколько раз приложился головой?

Он зло смотрел на неё. Джеймсу казалось, что она снова включила церемонию «Оскар», где получит награду за лучшую роль. Решил пока не откликаться. Её взгляд метался из одной точки в другую, застывая лишь на его лице, ноздри привычно вздувались. Всё как всегда. Соколова включила в себе актрису. Вот-вот слезу пустит.

— Почему ты молчишь? — толкнула его в плечи, заставляя шагнуть назад. — Ты обвинил меня в самом гнусном поступке, который только может быть, и не собираешься объясняться!

Руки у неё не на шутку тряслись, в глазах застыли слезы, перемешанные с грязью подавленной боли. Джеймс не мог понять, были ли её эмоции игрой, или чем-то настоящим. Он только знал, что она его бросила, передав в руки Гидры, — этого было достаточно. И всё молчал, вызывая волну агрессию у девушки.

— Пошёл нахер, — задела его плечом, обходя и вылетая в коридор.

В тот момент, когда она хлопнула дверью, до него дошло. Соколова никогда не доказывала свою правоту. Её это выводило из себя. Чего не скажешь о вранье, которое она до последнего всегда отстаивала. Сорвавшись с места, ринулся за ней, будто на самом деле хотел узнать, что значили её слова. Она ушла недалеко, и Барнс застал ту секунду, когда она со всей силы пнула стоящий на этаже горшок с цветами и не удосужилась его поднять. Её трясло то ли от истерики, то ли от злобы. Догнав её и схватив за руку, Джеймс собирался ответить на вопрос, заданный ею в комнате, но Соколова это сделать ему не дала. Её таймер обнулился, и она выпалила то, что носила в себе пять с лишним лет.

— Ты хотя бы представляешь себе, каково это стоять под дождем два с половиной часа и ждать тебя? — воскликнула она, быстро моргая, пытаясь не заплакать. — Два с половиной часа у закрытой двери бара, я ждала тебя.

— Тебя не смущает тот факт, что ты буквально передала Гидре мои координаты?

17 апреля 2012</p>

Она ушла из дома задолго до его пробуждения. Сутки назад написанное письмо покоилось на соседней подушке, ведь, когда он раскроет глаза, то сразу зацепится взглядом за пустоту, которую так не любит. Каждый раз, просыпаясь в одиночестве, он думал, что она бросила его, ушла навсегда, не сказав ни слова. Солнце было далеко за облаками, а по карнизу стучали капли дождя, убаюкивая своей монотонной мелодией. Постель с правой стороны давно остыла, и лишь слегка ощутимый запах мяты и табака напоминал о том, что девушка всё же здесь была. Не раскрывая глаз, он провел рукой по простыне, будто надеялся нащупать её, свернувшуюся клубочком. Но пустота заставила Барнса раскрыть глаза.

Он оглянулся, ища её глазами у окна, но в комнате даже сквозняка не было. На кухне не гремела посуда, из гостиной не доносились звуки включенного телевизора. Только всепоглощающая тишина, давящая на уши. У Барнса слегка трещала голова после огромного количества выпитого алкоголя, но в целом он чувствовал себя сносно, даже встал не пошатнувшись. Облокотившись на подоконник, Джеймс окинул взглядом двор, тонувший в грязи и воде, и, приоткрыв окно, вдохнул аромат мокрого асфальта. Без неё было как-то не так. Тускло. Подняв с пола кофту, надел её на себя. Шагал обычно, не пытаясь к чему-то прислушиваться или приглядываться. Её не было. Телефон лежал на столе на кухне, там же стояла тарелка с завтраком для него. Джеймс был в поисках записки, которую не заметил на подушке.

Еда в тот момент его мало интересовала. От смешанных чувств в горле появился ком, вызывающий тошноту. Развернувшись на пятках, он вернулся в спальню и, наконец, заметил листок. Ухватился, быстро пробежал глазами. Соколова решила уйти утром, чтобы потом не ощущать какого-то дискомфорта. Медленно опустившись на кровать, он взялся двумя руками за голову, оттягивая длинные волосы у корней и громко втягивая воздух носом. Вспомнил свои вчерашние слова. Нет никаких мы. Она решила сбежать, сделать всё, лишь бы не пересекаться с ним до назначенного времени. Ей было неприятно, и от этого Барнс чувствовал себя полнейшим кретином. Большинство его слов были сказаны для того, чтобы оттолкнуть её, сохранить в безопасности, а она все слишком близко принимала к сердцу, будто была малолеткой.

Барнсу хотелось, чтобы Соколова в тот момент переступила порог и, хлопнув дверью, протянула свое фирменное «сержа-ант». Ей нравилось его так называть, время от времени меняя на «солдатик». Поднявшись на ноги, он пытался хоть как-то себя сдержать, но порыв гнева оказался сильнее. Он со всей силы схватился за угол стола и тут же перевернул его, будто на нём не было кучи книг и кувшина с водой. Стекло тут же разлетелось на сотню маленьких кусочков, а книги начали впитывать в себя влагу, быстро расползавшуюся по полу. Окинув взглядом последствия, он снова громко выдохнул, понимая, что это было его огромной проблемой. Соколова от него не ушла. Её просто в тот момент не было рядом.

Он не смел её искать. Знал только, что придёт в заявленное время и попросит у неё прощения. И, если придется, будет это делать на коленях до тех пор, пока она не смилостивится над ним. А сердце у неё было. Саша была доброй до мозга костей, и именно это и делало её дефективной. Джеймс причинял ей боль, и очень часто. А она действовала так, чтобы всё вокруг заставляло его оставаться самим собой. С Соколовой Барнс был таким, каким был на самом деле. И она принимала его агрессию, крики, слёзы, панические атаки. Брала его лицо в свои ладони, одной рукой указывала на свои глаза, тем самым настраивая зрительный контакт, следом показывала указательный и средний палец, и в конце — кулак с теми же пальцами около сердца. И все это, не говоря ни слова. Лишь иногда могла шептать: «Я тут, я с тобой». Он помнил каждое действие, но воспоминаниями сам себя излечить не мог, сколько бы не пытался.

На Соколовой в тот день было надето платье молочного цвета в мелкий цветок, а сверху накинута джинсовая куртка на меху, которую она стащила из магазина. С волос стекали капли дождя, попадающего на неё сквозь дырявый козырёк бара. Сегодня заведение было закрыто, но Александре придумалось пробраться внутрь вместе с Джеймсом, когда тот придёт. А он всё не приходил. Напротив паба находился торговый центр, закрытый на ремонт, но вот электронные часы на его фасаде работали. Барнс опаздывал на полчаса. «Ладно, что угодно могло произойти», — пыталась успокоить себя, но перед глазами стояла завеса только усиливающегося дождя.

Он вышел за час, чтобы точно не опоздать. Не взял зонт, посчитал, что без него будет быстрее. Одет был как всегда — непримечательно, даже волосы были собраны в гульку внизу затылка. Его ничего не настораживало, кроме дурацкого свидания с Соколовой. Барнс почему-то волновался как мальчишка. Даже думал, не стоило ли зайти купить цветов? И тут же отгонял эту мысль — их отношения перешагнули через конфетно-букетный период. Да и сама Соколова была любительницей собирать гербарий из листьев и цветов, которые можно было нарвать в поле, поэтому постоянно и возникала насчет подобного. Вот только Барнс был неисправимым романтиком, которому подобное было чуждо. Но он помнил, что за девушкой нужно было чертовски долго ухаживать, чтобы получить что-то взамен. Приходилось подстраиваться под Александру.

Держа руки в карманах, шёл уверенно. Пока не стал ощущать, что за ним уже долгое время кто-то следовал. Решил проверить, свернул в переулок и резко обернулся, думая, что увидит преследующего. Но вместо этого — ничего. Абсолютно пустой проход. Скинув всё на вчерашнюю горячку, он вернулся обратно на улицу. Но, не пройдя и двадцати метров, краем глаза увидел машину, медленно едущую следом. Тогда он понял, что ни черта ему не показалось. Он ускорился, и автомобиль сделал тоже самое. Принялся бежать — водитель тоже ударил по газам. Вот только Барнс не предусмотрел, что сзади и спереди было еще несколько машин, откуда повыпрыгивали ребята в форме и с оружием. Все они дружно двигались к нему, пока он убегал от автомобиля с тонированными окнами. Его схватили неожиданно, тут же открепляя бионическую руку, чтобы Джеймс не мог воспользоваться привилегией, согнули пополам, и вколов какую-то новую сыворотку, запихали внутрь небольшого автобуса, словно его и не было.

Соколова ждала его два с лишним часа. Присела на небольшой уступ окна, а взглядом всё была на часах. Ей казалось, что её попытки что-то исправить были абсолютно бесполезными. Барнс не собирался приходить. И об этом говорила стена дождя, практически белеющая перед глазами. Саша заставляла себя оставаться на месте, надеясь, что Джеймс всё же явится и скажет хоть что-то. Но время шло, и всё было неизменно. Она шагнула из-под козырька, подставляясь тяжёлым каплям, и тут же нахмурилась, вдалеке замечая знакомый костюм. Костюм вдовы. Резко завернула за бар, чуть ли не падая на землю, лишь бы её не было заметно. Девушка прошла мимо, но Саша точно увидела скошенный значок песочных часов на поясе. А за девушкой проехал внедорожник, такой, на котором ездил таскмастер и остальные наёмницы.

Саша сдуру ринулась бежать домой, надеясь застать Барнса. Но там никого не оказалось. Точно, как и вещей Джеймса. Её записка скомканной валялась в углу. Ей показалось, что сердце на секунду перестало биться. Впопыхах она засунула в спортивную сумку свои вещи, хватая и альбом с фотографиями, и оружие, которое было в тайничке, и все сбережения. Она часто моргала, чтобы не дать слезам скатиться по щекам. Не хотела в тот момент рыдать по придурку, который бросил её. Мало бросил — сдал Красной комнате. Перебежчик. Дезертир. Предатель.

***</p>

— Ты бросил меня! Там не было ни твоих вещей, ни даже грёбаной записки! — воскликнула Саша, часто моргая. Она не понимала, почему ей так рьяно выставляли обвинения. — Даже расчёски не было.

Джеймс, слегка нагибавшийся, чтобы смотреть ей в лицо, в мгновение выпрямился, ошарашенно глядя на неё. По щекам Александры дорожками ринулись слезы, которые она тщательно старалась вытереть тыльной стороной ладони. Но пазл у него в тот момент сложился. Громко выдохнул, прикладывая руку ко рту. Ему хотелось рассмеяться, заорать, что есть мочи, но он только и смог, что выдавить из себя улыбку.

— Почему тебе смешно? — прошептала Соколова. — Я бежала из Питера, потому что ты продал меня Красной комнате.

— Гидра взяла меня под руки в квартале от бара, — качнул головой Барнс.

И глаза Саши тут же раскрылись. Теперь она точно также стояла, наконец поняв, что произошло пять лет назад. Вот только сдерживать она себя не стала — приложив руку к губам, завыла, опустившись на пол и раскачиваясь словно сумасшедшая.

— Они следили за нами целый год, чтобы забрать именно в тот момент, когда мы были порознь, — она рыдала, ощущая себя слишком уязвимой. Зайчонком, сидящим во время грозы в своей норке и боясь, что его вот-вот затопит. Затопить её в тот момент могли эмоции. Саша понимала, что Барнс не врал, ведь теперь и у неё сложилась целая картинка, но сам факт, что в тот момент все обстоятельства сошлись именно так, что их смогли отловить не укладывался у неё в голове.

Барнс опустился рядом, складывая руки у себя на коленях. Они сидели в полутьме посреди коридора. Джеймс видел, как по щекам Соколовой медленно скатывались слёзы, большой каплей собираясь на подбородке. Ему жутко хотелось убрать все преграды, прижать её к себе, будто ничего и не было. Попросить у неё прощения? Ведь, по сути, именно он и был виноват в том, что их обоих схватили. Переложив руку на её ногу, он слегка провел большим пальцем, словно пытался успокоить, и тут же решился убрать второй рукой следы от слёз на её лице.

— Прости меня, Саша, — вновь по прежнему сокращению имени. — За то, что я тогда сказал, что нас не существует. Я хотел, чтобы ты была в безопасности, чтобы ты сама от меня ушла.

Соколова сидела перед ним, не отталкивая, ощущая тепло его живой руки. Но каждое слово, сказанное Джеймсом, проникало слишком глубоко, и, будто кислота, растворяла какие-то былые чувства. Внутри что-то шипело, пенилось, вызывая во рту горечь. Сцепила зубы, ноздри машинально раздулись. Она не прикасалась к его ладони, лишь сделав упор на здоровую ногу, слегка отъехала от него, обиженно глядя.

— Пошел ты нахуй, Барнс.