X. The bunk by the toilet (1/2)

«Есть такие места, где нам обязательно нужно быть. Если и непостоянно, то хотя бы периодически туда возвращаться», — Эльчин Сафарли</p>

***</p>

2001-2005</p>

Дефективная. Так было написано в главной папке с её документами, и так её называли вдовы всех возрастов. Её обрекли на это звание в двенадцать. Как только нога переступила порог злополучной академии, находящейся в Беларуси. Отец говорил, что это что-то вроде академии благородных девиц, где учили манерам и разному спорту, тем самым выращивая девушек способных поднимать страны с колен. Несколько рядов зданий в стиле эпохи возрождения — несомненно привлекали взгляд. Чистые, до блеска выстриженные газоны и кустарники, длинные, выложенные камнем дорожки, и запах цветущей чайной розы в воздухе. Она и в самом деле думала, что это был рай на земле. Потому что смотрела эти мультфильмы, которые крутили в автобусах, когда они с отцом то и дело меняли место жительства.

С непримечательной внешностью, с детскими мечтами. На нижней челюсти носила пластину для выравнивания зубов, при чтении периодически надевала очки, и замечала малейшие детали в поведении человека, как этому учил отец. У неё с самого детства вились волосы, а когда их стригли — росли в несколько раз быстрее. У неё были темные, длинные ресницы, которые подрагивали, когда она волновалась. Летом появлялись веснушки, а губы были постоянно потрескавшимися, от недостатка увлажнения. В тот день на ней были надеты джинсы и оранжевая футболка-поло навыпуск. Но радости в ней не было. Девочка была тяжелейшим эмпатом, ощущала буквально всё, что ощущал впереди идущий отец. Мужчина нервничал, дергал галстук, то и дело оттягивая и затягивая его. Ступал быстро и тяжело, часто дышал, оглядывался, словно боялся погони.

Остановившись у входа он, присев на корточки, оставил поцелуй на щеке дочери и тихо проговорил: «Папа скоро вернется, пока ты поживешь тут. Здесь тебя не обидят». Помахал рукой и сел обратно в машину, что увезла его в неизвестном направлении. Саша была словно подброшенным к соседям ребенком. Лишь ладони вспотели от переживаний, которые передал ей отец. Но оставалась на прежнем месте, всё ожидая чьего-то появления. То и дело стискивая зубы, игралась с локоном волос, думая, что сейчас здесь всё будет как в сказке. Даже подозревать не могла, что, как только откроется дверь, станет в разы взрослее, чем была до.

— Соколова? — перед ней выросла высокая женщина худощавого телосложения. Её русые волосы были убраны в тугую гульку на затылке, а тонкие губы подведены темно-красной помадой. Только девочка подняла на неё глаза, тут же поняла, что это не тот человек, которому хочется улыбнуться. Она вселяла в неё ощутимый страх. Кивнула. — За мной.

Сжав лямку рюкзака, поспешила за женщиной прямо по длинному коридору, где разносилось эхо от каблуков. Снаружи здание было просто удивительным, волшебным, внутри же всё указывало на постсоветскую организацию. Кафельный пол, стены наполовину покрашенные в голубой цвет, высокие потолки, где вились паутины из пыли. Саша, задрав голову, рассматривала это всё. Она, конечно, не жила в роскоши, не была окружена золотом и брильянтами, но и такое видела впервые. Непривычно и жутко, в особенности от бетонных стен, откуда исходили холод и сырость. Ей хотелось бы забраться под одеяло с головой, чтобы избавиться от этого нагоняющего чувства тревоги, но женщина всё шла и шла.

После потасовки с Романовой<span class="footnote" id="fn_29891875_0"></span> и разговора с Дрейковым, её отправили всё в ту же комнату, откуда забрали. Саша не хотела быть лучшей, ей достаточно было осознания того, что она останется живой при любых ситуациях. Отец оказывал защиту, делал всё для её безопасности. Этого же девочка хотела и от генерала. Вот только не знала она, что приказы здесь отдавал он, и что именно он в будущем лишил её чего только можно было. Именно Дрейков способствовал всем побоищам, всем унижением со стороны вдов в её. Она была загнанной, запуганной девчонкой, что спала на кровати у туалета, где спали только изгои. У здешних изгоев было своё название — дефективные. Это звание буквально выписывала мадам «Б» и, после того как его присваивали, девочки не задерживались в академии.

— Она ничего не умеет, даже не владеет пятью языками. Просто гимнастка, в таком возрасте мы ничего из неё не слепим, — держа руки за спиной в замке, серьезно говорила женщина. Она была жестокостью ещё хлеще, чем Дрейков, а всё равно прогибалась под указания его жирного пальца. — Её следует списать, а то занимает место.

— Не-ет, — прохрипел генерал, поднимаясь со стула. — Соколов — великий химик, гений. Дочь у него тоже должна что-то уметь, это их чета.

— Она устроила драку с Романовой спустя пять минут, как перешагнула порог комнаты. Это о чем-то говорит, — гнула своё мадам. — Это недопустимо.

Дрейков рассмеялся, откидываясь на спинку кожаного кресла. Он перекидывал зубочистку с одного уголка рта в другой и о чем-то громко думал, выдавая свои эмоции на лице. Пока он не был уверен в том, что Александра была «дефективной», в ней же всё-таки должно было быть хоть что-то от гения Советского Союза!

— И как? — поднял свои глаза бусинки, надеясь услышать, что Соколова одержала победу.

— Наталья её чуть не прикончила, — отрезала женщина. — Мы только потеряем время, если возьмемся за неё.

— Романова проходит Комнату второй раз, — размышлял вслух генерал. — Она бы победила любую. Дай ей неделю. Ознакомь с правилами, если будет оказывать неповиновение или на самом деле не справляться с задачей — запишем к дефективным.

— У нас нет места на кладбище, — недовольно произнесла «Б».

— Мы не убьем ее. Уж больно мне нравится ее мордашка, — расплылся в улыбке, потирая небритый подбородок. — Научим банальному без усиления, в остальное время пусть учится. И еще. В обязательном порядке следи за ее здоровьем. Хочу вписать ее во вторую программу инициации.

— Будет сделано, — кивнула, а для себя подметила, что Дрейков оставлял какую-то информацию себе, скрывая от неё.

Развернувшись на каблуках, проследовала к двери, где ее уже окликнул генерал.

— Не подпускай её к Романовой.

— А что на счет Беловой? — вскинув бровью, спросила мадам.

— Она не проблема.

Все, что касалось Наташи, всегда касалось ее сводной сестры, за которую она готова была вгрызаться в шею. Елена была одной из немногих, кого генерал не отобрал во вторую программу инициации, хотя планировал. Дрейков считал, что обеих сестер нужно было нейтрализовать, для более слаженной работы. Он нашел замену Беловой в Соколовой, — обе были с 89-того, но последняя ему нравилась больше. Об инициациях вдовам ничего известно не было, знали только, что у кого-то были привилегии, а у кого-то они отсутствовали. Елена не была проблемой, когда рядом не было Романовой. Именно поэтому Дрейков приказал держать Наташу подальше от Александры. Если бы случилось их трио, академии бы точно не стоило продолжать своё существование. Но, кто же знал, что, чем старше становилась Романова, тем наплевательски она начинала относится к Беловой. Именно это и нужно было генералу. Разделить их буквально на касты: лучшая вдова, запасная и дефективная.

В тот день марта жизнь Соколовой пошла под откос. Она держала в мыслях фразу отца: «Я вернусь», — и свято верила в нее. А он всё не возвращался. Ни в тот день, ни в следующие. А в мыслях крутила насмешку девушки с рыжими волосами. «Можешь не надеяться», — действительно звучало как приговор, заставляющий не просто выстраивать вокруг себя стену, а еще и замыкаться, объявлять молчанку. Он обещал. Но на самом деле, никакого пути назад вообще не существовало, ни для кого. Это просто очередная успокоительная сказка, из тех, что так хорошо заменяли нам колыбельную… Шла, держа в руках постельное белье, не поднимала ни на кого взгляда, будто боялась. На самом деле страх пробирал ее до костей. Здесь не жаловали новеньких в таком возрасте. Они либо совсем малютками попадали, либо никак вообще. Лишь Наташа была исключением — повторный проход академии.

Койка Соколовой находилась около туалета. Туда клали только тех, кто находился на испытательном сроке — она этого не знала. Более того, когда она подошла, она увидела рядом с кроватью горшок. Не поднимая взгляда, нервно сглотнула, а внутри всё сморщилось от брезгливости. Странно: зачем горшок, если рядом был туалет. Уже после поняла, что подобную роскошь выделяли тоже не всем. В основном инициированным второй технологией, в какую теперь входила и она. Пахло плесенью и каким-то затхлым моющим средством, что довольно сильно щекотало рецепторы. Саше не хватало своей куклы, которую подарил ей отец. Только с ней она могла заснуть. В темноте, она слышала, как переговаривались другие девочки, спавшие около окон и стен. Соколова не боялась темноты, но боялась того, что могло в ней находиться. Когда разговоры утихли, Саша спустила ноги на пол.

Тихо ступая босыми ступнями, она двигалась к выходу, пока её не схватили за руку.

— Ты что творишь? — прошептала всё та же девушка с рыжими волосами. Она не вставала с кровати, лишь слегка приподнялась. — Мадам «Б» слышит каждый шаг, это нарушение правил. Ты хочешь в список?

— Если я не могу спать, я должна выгулять себя, — спокойно ответила Саша. — Что за правила и список?

Кивнув на свою кровать, незнакомка подвинулась, освобождая место для Соколовой.

— Если не соблюдаешь правила, обозначенные у центрального входа, то попадаешь в список. В основном туда вносят тех, кто не проходит испытания, пытается отстоять собственную свободу или как ты — нарушители, — в темноте волосы девушки казались волшебными. К ним хотелось дотронуться. — Как тебя звать?

— Саша. Саша Соколова, — протараторила девочка и тут же ощутила на своей руке пальцы девушки.

— Хорошо, Соколица, я — Наташа Романова.

Дрейков приказал ограничить общение Соколовой и Романовой, мадам «Б» делала всё возможное. Но в семнадцатилетнем возрасте Наталье уже было побоку на указания с кем общаться. Её знали как лучшую, давали всё необходимое лишь бы она стала известной на весь мир Черной вдовой. Соколица — такое прозвище дала ей рыжеволосая. В отличии от управителей этого дома ужасов, она видела в ней потенциал, и неумолимое желание проявить себя. Саша была, по её мнению, бесстрашной. Но с каждым днем, что она находилась здесь, всё сильнее и сильнее вселяла в себя боязнь буквально всего. Той ночью они не спали. Романова, при свете маленького фонарика. рисовала в тетради план здания, рассказывала каждое зазубренное правило, говорила о наказаниях. Список — это буквально смертная казнь, если не он — то можешь быть выпоротым ремнем, подвешенным за руки в подвале до тех пор, пока не осознаешь своей ошибки. Чем ниже ты в рейтинге — тем хуже к тебе относятся. «Пытайся держаться наплаву, и тебя будут жаловать», — говорила и тут же поджимала губы. Чтобы держаться наплаву, нужно было не просто уметь плавать. Нужно было уметь отключать эмоции, желать убивать.

Соколову допустили до тренировок на третий день пребывания в академии. Поставили её напротив девочки со светлыми волосами такого же возраста. Следующих соперниц было шесть. И всем семерым она проиграла. Им достаточно было схватить её за локоть — и Саша лежала уже на полу, полностью прижатая их телом. Ей размазывали её же кровь по лицу, били по голове, сворачивали шею. И всё это происходило в один день. Она могла лишь укусить, схватиться пальцами за волосы, но толку от этого не было никакого. Все девочки с самого детства обучались боевым искусствам на высшем уровне, имели физическую подготовку выше, чем просто высокую; их действия можно было просчитать, так как у всех были зеркальными, но при этом они были отработаны на таком уровне, что даже банальный удар рукой, мог сотворить сотрясение мозга. И им всем было столько же лет, сколько было Соколовой. Двенадцать. Как и предполагала мадам «Б», это задание она провалила.

Следующей проверкой был балет. Их всех учили танцам, чтобы можно было всунуть буквально в любую социальную нишу. Балет Александра не любила. Даже больше — терпеть не могла. Она только и жила своей художественной гимнастикой, где не было дурацких движений ногами. Все па-де-де, плие и подобные действия ног ей не нравились, чего Саша не могла сказать о руках. В гимнастике руки играли большее значение, чем в балете. Сама по себе девочкой была не крупной, для своего вида спорта нормального телосложения, а вот для балета «слишком тяжелой» — не порхала над полом, как это делали остальные девочки. От всех них требовали эстетики, показательной тонкости женского тела. Этому, собственно, и обучали. Саша знала многие упражнение со станком, это не составляло труда их выполнять. Но работать в одной линии с выдрессированными девицами, которые на слово «раз» поднимались буквально на пальцы, — не могла. Становилась на цыпочки и думала, что её позиции не было видно. Еще как. Все девочки могли задержаться в таком положении, её же колыхало, и от нервов, и от количества людей в одной линии.

Мадам «Б» не нужно было даже менять своё положение, чтобы сделать еще одну пометку. Соколова стремительно летела в список дефективных. На самом деле, лучше бы её убили. Она бы осталась в возрасте двенадцати лет и, возможно попала бы в настоящий рай, как невинное дитя. Подобного, конечно, Саша желать себе не могла, но на подсознательном уровне понимала, что всё это сделано лишь для того, чтобы поиздеваться над ней. В конце-концов она с грохотом упала на паркет, разрывая колготки о торчащий гвоздь. Наташа лишь громко выдохнула, кинув взгляд на Александру. Женщина щелкнула пальцами и все прекратили упражнение. Словно в замедленной съемке Саша подняла голову на мадам «Б», скоро подошедшую к ней. Её взгляд был всё таким же ледяным и безразличным.

— Встать, — Соколова тут же подорвалась, выровнявшись по стойке смирно. Колготки и правда были разорваны, а коленка кровоточила. Девочки выглядывали одна перед одной, чтобы увидеть приближающееся шоу. Мадам «Б» осматривала её с презрением и отвращением, сцепляя зубы. — Романова, — словно гром её голос разлетелся по огромному залу, — шестнадцать раз ремнем.

— Ей же всего двенадцать, — поспешила дрогнуть Наташа.

— Это за прошлый раз, когда она позволила подняться после отбоя, — и, развернувшись на каблуках, вернулась на собственное место.

Романова подошла к фортепиано, рядом с которым лежало несколько десятков ремней. Выбрала тот, который был без пряжки, лишь бы не было так больно, как планировала смотрительница. Она видела в глазах Соколовой животный страх, видела, как её руки дрожали, но знала, если не сделает она — то сделает «Б». Тогда её бы точно собирали по кусочкам. Но данное представление было настоящим позором. Её руки перевязали за колонной, поставив спинок к Романовой, поджилки которой дрожали. Она делала это всего трижды, и все три раза девочек закапывали на кладбище, ближнем к академии. Проверяя крепления рук, Наташа прошептала: «Пытайся не кричать и не плакать, это пойдет на пользу», и, отойдя, с размаху лязгнула Соколову по спине.

Саше захотелось завопить. Но вместо этого, сжав со всей силы губы и зажмурившись, просто выдохнула. Шестнадцать раз это слишком много. Уже после четвертого на светлой ткани танцевального купальника начала выступать кровь, от разодранной спины. Наташа пыталась бить так, чтобы создавалось ощущение, что удары действительно сильные. На деле же не прикладывала никаких усилий. Просто тело Александры не было приучено к подобному. Внезапно мадам «Б» остановила пытку, подойдя к Романовой, и на весь зал огласила: «Считай, чтобы все слышали. Начинай с пяти». Ей хотелось слышать надлом в голосе, ведь, если не слышала плача и криков, должна же что-то. И Саша считала. Сцепив зубы из раза в раз в одинаковом тоне, чтобы не выдавать собственной боли. На десятый спину уже не чувствовала, ощущала лишь как капли крови и пота катились по ногам и животу.

— Шестнадцать, — проговорила Саша и раскрыла глаза, тут же находя лица девочек. Они не были напуганы, только переговаривались между собой.

Романова подбежала к колонне, высвобождая руки Соколовой, и тут же придержала её за запястья, зная, что ноги могут отказать от такого количества боли. Балетную группу распустили, и сама надзирательница покинула зал, оставив девочек наедине. Из глаз Саши брызнули слезы, а изо рта вырвался тихий скулеж. Её спину будто обгрызла стая голодных волков, а ведь удары и вправду были несильными. Романова обхватила двумя руками голову Соколовой, прикладывая её к своему плечу, жалея. Её саму всю трясло от произошедшего, ведь понимала, что вряд ли Соколову оставят в живых до начала следующего дня. Ей впервые было кого-то жаль так сильно. Аккуратно опустив девочку на пол, поспешила выглянуть в коридор, чтобы не попасться на глаза работникам, и тут же вновь её подняла. Романова была лучшей, а для лучших всегда создаются условия. Вот и у неё такие были. Была отдельная комната, где она могла находится, если не желала спать в одной комнате со всеми. И там накапливала всё то, что ей выдавали раз в неделю.

Кровать была мягкой — и это до жути обрадовало Сашу, слезы которой без остановки лились.

— Это транквилизаторы, их выдавали раньше каждый день, они в малой дозе, понизят тревожность, — протянула зеленоватую таблетку Наташа. Она сидела на полу и копошилась в небольшой коробке из-под обуви. — В этом шприце — лидокаин, я стащила его из больничного крыла, когда дежурила там. Я вколю его тебе, чтобы снизить боль, пока зашиваю рану посередине спины, — указала на шприц, наполненный прозрачной жидкостью. Трясущимися руками отодвинула кусочек ткани купальника и ввела иглу в районе копчика, тут же быстро выпуская анестетик. — Сейчас минутку подействует.

Опустилась на кровать рядом с Соколовой, запуская руку в рыжие волосы.

— Тебя за это не накажут? — еле-еле двигая губами, прошептала девочка.

Романова рассмеялась и, слегка потрепав темную копну волос Александры, ответила: