IX. Time to say goodbye (2/2)

И, только этот пазл сложился, Джеймс не успел ничего предпринять. Девушка прильнула к его губам, трясущимися руками цепляясь ему за шею. Он машинально ответил, притягивая её к себе ближе, а тут же осознал. Это не две тысячи одиннадцатый. Схватился руками за её бедра и в раз оттолкнул, ошарашенно на неё глядя. Соколова и сама, видимо, мало поняла происходящее. Провела пальцем по губе, громко выдохнув, и тут же спохватилась с кровати, запустив руку себе в волосы. Обернулась, хотела было что-то сказать, и тут же качнула головой, убегая прочь из гостевого дома. Это бы случилось — то самое лишнее, что могло втянуть Сашу в Мстителей.

Она сама сделала это. И сама же обожглась. Не ведала, что творила, чисто сняла пробу и тут же отскочила, как сумасшедшая. Ей не нужно было это. И Александра это прекрасно знала. Вот только у Джеймса осадок остался. И этот осадок превращался в кашу из эмоций, которые Соколова подняла в нём одним лишь прикосновением своих губ. Будто специально сделала это. Она ведь могла — воспользовалась моментом и привязала его к себе, даже сквозь ненависть. У них это было взаимно. Оба друг друга ненавидели и у обоих был синдром спасателя со своим: «Глупостей не натвори». Оба натворили. И в данный момент продолжали. Может, зря он решил остаться. Сна всё равно не видел, сутки напролет плевал в потолок. Единственное — ему почему-то не хотелось уезжать.

Но этот момент всё прояснил. Джеймсу не стоило больше оставаться. Поэтому он принял решение улететь первым рейсом из Осло в Нью-Йорк. И в тот же момент зарубил себе на носу — больше никогда не встречаться с Соколовой, не говорить с ней, не смотреть на неё. Барнс верил в то, что у него это получится, ведь был уверен, что Александра останется в Норвегии надолго, вырастит дочь, завяжет с преступностью, или хотя бы пустит себе пулю в рот. Как вариант. Но она никогда не вернется ни к нему, ни в США.

На улице было морозно. И Александра это тут же ощутила, как только со скоростью света выбежала из дома, где жил Барнс. Холодный ветер ударил в её заплаканное лицо, мигом начиная щипать её за щеки, вызывая ещё большие покраснения. Отвратительное ощущение — в который раз наступала на одни и те же грабли, а в этот раз ещё и по желанию собственного тела. Ненавидела себя за то, что постоянно к нему возвращалась. Говорила «прощай», а всё равно оказывалась у него в руках. И мысленно принадлежала только ему, постоянно думая: «А как бы я сделала на его месте». Дурой набитой была. Ведь понимала, внушала и действительно ненавидела его, а какая-то мозжечковая реакция провоцировала это. Джеймс не был нужен ей. Ей нужна была легкая мужская рука, без психотравм и приложения силы. Тогда, возможно, она и ощутит себя нормальной и отпустит всю несостоявшуюся ненависть. А пока — её тело отбивало ритм сердца Барнса.

Это было не утро. Ранний вечер, и Мишель сидела в гостиной вместе с сыном Джессики. Саша лишь окинула их увлеченную игру взглядом, когда со звуком свалилась на небольшую софу в прихожей. Напарница тут же выросла перед ней. Видок у Соколовой был потрепанный. Что уж говорить — лицо опухшее, синяки под глазами были размером с два пальца, а сами глаза были красные, будто она вылила целый океан слез. Джесс пыталась найти какие-то элементы драки, но видела лишь помятую одежду и искусанные до крови губы Саши.

— Ты и Барнс? — пальцем указала на дверь, чтобы не продолжать свой вопрос.

— Нет! — практически рявкнула Александра привлекая взгляд мальчишки, сидящего напротив её дочери. Девушка тут же снизила тон. — Мне нужно кое-куда съездить.

— Я квитанции тебе на барной стойке оставила. Только Клиффорд возникал насчет проплаты за последние полгода, — кивнула головой девушка, закидывая полотенце себе на плечо и снимая фартук. — Но я заплатила ему все задолженности.

Саша кивнула головой и, нагнувшись, сняла ботинки. Ей не хотелось сейчас говорить. Смешанные эмоции, игравшие в ней в тот момент, брали верх над здравым разумом. Здесь, в Хаммерфесте, у неё практически не было врагов. За исключением одного. Бывший картежник, по совместительству бармен и заведующий бара, которым владела Соколова. Бухгалтерию вела находясь в разъездах и постоянно не могла понять почему прибыль была такой маленькой, когда в паб ходило практически всё взрослое население города. Тогда ей ещё ударило в голову отыскать костюм вдовы, который был на ней во время побега. Тогда уж смерть Лэнса останется у него в памяти на всё время «после».

Malia J — Smells like teen spirit</p>

Она не работала с открытым лицом, тем более не действовала громко. Костюм найти проблемы не стало — он лежал под съемной полкой в шкафу, в надежном тайнике. Ранее она вытащила нитку, которая передавала действия на экран Дрейкова, поэтому не боялась, что как только активирует шокер на запястье, он передаст её место нахождение. Перевязав волосы в хвост, спрятала их под воротник и застегнула молнию на груди. Из ящика изъяла балаклаву, с которой работала задолго до встречи с Барнсом, и надела её на себя. Это было единственное решение всех её проблем — пойти и убить кого-нибудь.

Было еще кое-что. Саша знала, что не избавилась от человека, который собирал на неё информацию. Но точно знала, что этот «кто-то» следовал за ней по пятам в буквальном смысле. Если она шла снизу — незнакомец шел сверху. Он запросто терялся в толпе, но пристально наблюдал. И Соколова чувствовала это. Накрутив на пистолет глушитель и вкинув в карман несколько магазинов, поспешила покинуть особняк. Она не подавалась в бега, но следовала неизменному правилу — шла. Довольно быстро. Решила идти по мосту, находящемуся над железной дорогой, потому что знала, что за ней будет идти этот «кто-то».

И была права. Краем глаза видела движение внизу — такое же быстрое и резвое, какое производила сама. Остановилась незаметно, скрывшись за деревом, возвышающимся над мостом и, прицелившись, выстрелила. С первого раза, на удивление, попала точно в яблочко. Схватившись за ветвь, словно мартышка, спрыгнула на землю, слегка жмурясь от боли в бедре. Это была одна из немногих вдов, кто всё также оставался под инициацией номер один, под той же, что была Наташа. Их мозг контролировался беспрекословно. А на шее у девушки был фотоаппарат, который Соколова поспешила изъять. Со всей силы, несколько раз ударила объектив о рельсы, разбивая на сотни кусочков, и только в последний момент забрала карту памяти. Это было самым важным.

Её пули не отслеживались, так что смысла как-то убирать за собой не было. Полиция тут работала хреново.

Только что-то не появлялось воодушевление. Легче не стало. Будто эта смерть и вовсе ничего не значила. Не убила бы она — убил бы Дрейков. Жуткое правило, которое нелегально сформировалось у нее в голове. Оно выскакивало всё чаще и чаще, когда Соколова протягивала руку к пистолету. Джеймса можно было оправдать программой в подсознании, а её — никак. Сразу на электрический стул. Подобные ей, девушки, выбирающие убивать только по причине «выхода нет» не могли быть оправданы. Выход есть всегда. Это как в матрице — смотришь на ложку, и говоришь себе, что ложки нет. И точно также: если выхода не было, говоришь: «Выход есть», — и он появляется.

Соколова исчезла с моста также незаметно, как и появилась на нем, не оставив за собой даже шлейфа духов. Лишь труп вдовы мог напомнить о её присутствии. До чего она дожилась. Уровень безразличности к человеческой жизни был настолько велик, что вряд ли смог бы измеряться по стобалльной шкале. Она была превосходна в этом. Такая, какой была Наталья Романова в свои годы Красной комнаты. Это был именно тот пример, на котором ее учили. Учили, да не выучили. Соколова как была, так и оставалась дефективным ребенком, постоянно проигрывающим битву. Но только там, где играла за себя или за свою семью, всегда одерживала победу.

Она посещала этот бар всего раз с момента покупки, для того чтобы обставить его адекватной мебелью и нанять персонал. Всё остальное время — поддерживала связь через почту, тем самым получая денежные переводы. В самом начале сумма была довольно большой, что уж говорить о нулях в конце. Но, чем дольше Соколова не появлялась в Норвегии, тем меньше становились переводы. Дело было не в деньгах. За подобную мелочь убивать ей никогда не приходило в голову. Другое дело, когда всё время её держали за последнюю дуру, которая не знала доходов собственного бара. Чтобы купить это заведение, ей пришлось заложить дом для получения кредита. Кредит закрыт, дом являлся её частной собственностью, только паб гулял, как бродячий пёс.

Все жители Хаммерфеста думали, что владельцем бара «SOT» являлся Лэнс или, как его называли местные пьяницы, — дядя Генри. Генрих Лэнс — пятидесятилетний игроман, которого Соколова буквально выдернула из зависимости, дав второй шанс на нормальную жизнь. Его жена бросалась ей в ноги с благодарностями, а Саша не считала, что делала что-то сверхъестественное. Просто знала, что никто не считает деньги лучше, чем бывшие игроки в покер. Он был добряком и сказочником, ведь, когда кто-то задавал вопрос, наводящий на Александру, — рассказывал легенды, мол, что когда-то здесь и вправду жила такая, даже владела этим баром. В тот вечер, когда гнев Соколовой настиг его, Лэнс рассказывал излюбленную историю посетителям, которые не раз уже слышали её.

Саша стянула с себя балаклаву, находясь недалеко от «SOT». Она знала, что здесь ей ничего не сделают, в особенности потому что местный шериф был частым попаданцем в незаконные делишки и у него были жуткие проблемы с алкоголем. Здесь не расследовали убийства, происходящие раз в пятилетку, тем более не штрафовали за парковку в неположенном месте. Здесь был «обезьянник», куда можно было попасть лишь на пару суток за грабеж или погром какого-то заведения, а также психиатрическая больница, где находился лишь персонал, без пациентов. Наверное, именно поэтому, когда Саша выбирала город для длительной жизни, выбрала именно Хаммерфест. Никому ненужный, провинциальный — идеальное убежище для серийной убийцы.

В баре было шумно и весело. В воздухе витал запах перегара, водки и табака, который курили здесь, как не в себя. Аромат тут же ударил вошедшей девушке в нос, но она не поморщилась. Шла прямо, не задевая плечами посетителей. Но, как только её нога ступила за порог, в помещении резко повисла тишина. Все разом обернули взгляды на неё, как на местную знаменитость. Соколова контрастно отличалась. В этом костюме, который уже не так сильно облегал её как раньше, она действительно выглядела устрашающе. Тем более, когда из-за её пояса торчал пистолет. Мужчины перекидывались взглядами, где читалось непонимание и застывший страх. Какой-то мужичок, сидевший в дальнем углу, нервно рассмеялся, стукнув кулаком об стол. Но Соколова не обратила на него внимания. Она села за барную стойку, окинув взглядом посетителей и пожав плечами.

— Генри, что-то грустно у тебя здесь, — указательным пальцем обвела выцарапанную на норвежском надпись на дереве, и добавила: — Водка же в порядке?

— В полнейшем! — спохватился Лэнс, начиная суетиться в поисках неоткрытых бутылок.

Саша же выстукивала пальцем понятную только ей мелодию и, сидя в пол оборота, уставшим взглядом осматривала присутствующих, мало-помалу продолжающих свои разговоры и пьянство. Никто из них не подумал, что вошедшая — это и была Соколова, о которой постоянно рассказывал трактирщик. Они просто кидали на неё взгляды, как на какую-то приезжую сумасшедшую, что, по сути, являлось чистейшей правдой. Перед девушкой выросла рюмка, наполненная до краёв. Саша точно видела, что руки Лэнса тряслись, когда он вновь включил музыку.

— Как бизнес? — с заметным акцентом спросила Соколова, прокручивая стопку в руках.

— Да-а, — протянул мужчина, запуская руку в седые волосы. Сейчас он седел со скоростью света, ощущая, как тарабанило его сердце. Соколова тоже слышала это и видела; её взгляд был направлен на яремную вену, довольно сильно выступившую. Всё в нём выдавало его страх, на что у девушки был нюх. — Нормально. Только вот…

— Только вот ты мне задолжал пару миллионов за все года, не находишь? — наконец опрокинула в себя рюмку, ни разу не поморщившись. Лэнса тряхнуло. — Как мы с тобой будем говорить? — медленно тянула каждое слово, высвечивая своё негодование на лице. Достав пистолет, вертела теперь его на столе, показывая все свои намерения. — Могу отрезать тебе твои шаловливые пальцы, а могу размазать мозги по стенке? Ты же знаешь, что я выбора не предоставляю.

Мужчина сглотнул, дрогнув взглядом на оружие, ярко блестящее при теплом свете ламп. Он знал, что рано или поздно это произойдет, но не готов был принимать как должное. Соколова не давала фору, не давала и того выбора, о котором говорила. Всё, что так или иначе не шло по правилам договора, заканчивалось всаженной пулей в чей-то череп. Ничего умнее придумать не смог — схватил нож, находившийся в нише под столом и выставил перед собой в качестве защиты. Соколова рассмеялась.

— Тебя люди не смущают? Или ты на всех девушек вот так? — она играла с ним, оттягивала время, наслаждаясь тем, как его футболка взмокла, а по лбу стекали капли пота. Взяв пистолет в руку, направила его на мужчину и, шире расплывшись в улыбке, проговорила: — Пау!

Генри вздрогнул. Действительно думал, что она выпустит пули при всех. Саша любила шоу, но не в данный момент. Это была её забегаловка, её посетители, которые, как ни странно, были дороги ей. Спрыгнув со стула, глянула на всё также дергающегося Лэнса исподлобья и кивнула на выход. В душе мужчины была капля надежды на то, что она всё-таки проявит милосердие. Не погладит, конечно его по головке, но хотя бы даст шанс исправить всё. На улице его затрясло ещё сильнее, особенно, когда Соколова зашла в переулок и, прижавшись спиной к стене дома, сделала первую затяжку, даже не глядя на него. Лэнс чувствовал себя последним идиотом, который готов был сделать всё, чтобы выжить.

— Знаешь, Генри, как создаются убийцы? — не поднимая на него взгляда, выдохнула дым, что тут же клубочком ударил в лицо мужчины. Она увидела, что он покачал головой. — Нам дают выбор: правда или ложь. Глупцы выбирают правду и умирают. А все, кто выбрал ложь становятся убийцами. Всегда себе задавала вопрос: «Чью же шею мне отрезать?» Вот ты стоишь со своим ножом, — обернулась на него, выкидывая окурок в сторону, — он тебе поможет? Мне достаточно пустить пулю — и тебя нет в живых. А ты обороняешься лезвием, которое даже не заточено нормально.

— Это х-хотябы об-борона, — заикнулся Лэнс, понимая, что организм его выдавал с потрохами.

— Ты же деньги проиграл, да? — прищурившись спросила Соколова, запуская руку за пояс и сжимая рукоять пистолета. — Шестнадцать раз, если я не ошибаюсь.

— О-откуда? — испуганно вылупил глаза, понимая, что обороняться вряд ли сможет.

— Твои соперники на дереве отлично высекли количество твоего долга. И перечеркнули, как только ты им всё отдал. Но это были мои деньги. Не твои, не твоей жены, не кого-то из трактира. Мои, — с каждым словом Соколова делала лишний шаг к Лэнсу, повышая тон. Но говорила слащаво, словно пыталась донести это какому-то ребенку.

— Убив меня ты деньги не вернешь, — засуетился мужчина, тем самым вызвав смех Александры.

— Ты совсем идиот что-ли? Не понял до сих пор, что никакие твои слова не заставят меня остановиться? — насмехалась над ним, смотрела свысока и считала, что была права. У него не было ни оправдания, ни каких-то дурацких выдумок. Он не отрицал, что просрал деньги в покере, оставив жену практически с ничем. Кому он такой нужен? Правильно — никому. Точно такой же дефективный. — Поверь, деньги это последнее, что меня интересует. Прощай, дядя Генри.

Перехватив рукоять пистолета, ударила мужчину металлом в висок, тут же сбивая с ног и заставляя прижаться к стене дома. Направила дуло пистолета и, глядя прямо в глаза Лэнса, нажала на спусковой крючок. Звук не разрезал тишину благодаря глушителю, лишь еле ощутимый щелчок, способствующий растекающейся луже крови на земле рядом с телом трактирщика. Кажется, теперь стало немного легче. Сунула пистолет себе за пояс и, посмотрев на помутившееся лицо, криво улыбнулась. Он сам виновен в том, что случилось. Честность — была высшей человеческой чертой для Соколовой. А подобное она находила не во многих.

Домой АЛександра добралась намного быстрее. Только около забора замялась, заметив, что машина, которую она приказала Джессике спустить в океан, стояла во дворе. В гостевом доме горел свет, но двери были распахнуты, точно также выглядел и её особняк. Быстро раскрыв ключами калитку, Саша зашла во двор и, слегка хмурясь, осмотрела машину. На переднем сидении были сложены вещи. Найдя взглядом Джессику, тут же поспешила к ней. И, не успев сказать и слова, увидела, что Барнс держал на руках Мишель. Её снова будто ударили под дых.

— Мама! — воскликнула девочка, тут же спрыгивая с рук Джеймса и подбегая к матери. — Дядя Баки уезжает.

Опешила, вопросительно поднимая взгляд на Джеймса, держащего дистанцию. Она же, вроде бы, сама хотела, чтобы он уехал, а теперь что-то в ней просило остановить его.

— Милая, зайди в дом, на улице прохладно, — погладив дочь по макушке, проговорила Саша.

Джессика, забрав малышку, закрыла дверь в дом. Теперь во дворе остались только Соколова и Барнс, а её их напряжение в воздухе. Они стояли в двух метрах друг от друга и молчали, будто им не было чего сказать. Было. И очень много чего.

— Уезжаешь? — наконец нарушила тишину Александра, будто не слышала слов Мишель.

— Да-а, — протянул Джеймс. Он пинал колесо машины, держа руки в карманах. — Я и так задержался надолго, считая ещё и долговременное пребывание в России.

Соколова укусила себя за губу, часто кивая. Что она пыталась сейчас сделать? Каким-то образом своим молчанием задержать его? Для чего тогда? Ведь сама полдня назад корила себя за идиотский поступок собственного подсознания. Смотрела же на него не с любовью — всё с такой же неприкрытой ненавистью и холодом. И он смотрел на неё точно также, слегка сдвинув брови к переносице. В привычных перчатках, кожаной куртке, прикрывающей бионику. Этот зрительный контакт вновь вызывал бурю между ними, которую оба не замечали. Два упрямых индюка. Джеймс шагнул навстречу первым, протягивая одну руку к её плечу. Саша просто кивнула, повторив тоже самое.

Просто пожали друг другу плечо, словно даже ладонями не хотели касаться. Они прощались, зная, что больше никогда не встретятся. В этот раз они остались друг другу никем. Никем с вражеской ненавистью и желанием убить противоположного.

— Прощай, — в унисон проговорили и, словно зеркально, убрали друг от друга руки.