VI. Norway (2/2)

Это сейчас она сказала? Её пальцы коснулись его живой ладони, и это ненавязчивое движение, породило электрический ток в его теле. Он вздрогнул и хотел было отойти, вот только тело его не слушалось. И Александра этим уверенно пользовалась. Она вела линию, известную только ей, к самому плечу, периодически останавливаясь, словно осмеливаясь зайти дальше. Её взгляд был сосредоточен на его глазах, хаотично двигающихся по её лицу. И ей так чертовски нравилось видеть, что он всё так же принадлежал ей.

— Ты смешон, Барнс, — рассмеялась она, отдергивая руку. — После того, что ты сотворил, ты всё еще думаешь, что я способна полюбить тебя? — и вновь громкий смех, который удалялся вместе с хозяйкой.

Какофонией эти слова разносились по его голове. Её смех эхом отдавался где-то в подкорках мозга бешеной пульсацией. Она только что просто подловила его, указала на слабое место, надавила на все рецепторы, точки одними лишь словами. И он, как последний идиот, поверил в это, поддался ей, как щеночек, которого потянули за поводок, не давая возможности упереться. Этой мимолетной близости в виде её прикосновения. <s>Всё такого же, и всё такого же родного.</s> И тут же почувствовал тремор в руках и агонию где-то в горле. Это было ненормально. Соколова не должна вызывать у него этого.

Барнсу тогда внезапно хотелось догнать её, схватить за шкирку и швырнуть в стену, будто она ничего не весила. передавить горлянку, чтобы шея посинела, а её отвратная улыбка сползла с её абсолютно обыкновенного лица. Он бы проломил ей череп, лишь бы заткнуть рот раз и навсегда, и наконец избавить самого себя от каких-либо чувств к ней, в том числе и ненависти. И картинка была перед глазами настолько яркой, что та вспышка гнева попросту не собиралась покидать его тело. А руки уже тряслись в кулаках. И Джеймс понимал, что если сделает лишний шаг из кухни, от Соколовой останется мокрое место.

Бионической рукой схватился за край деревянного стола, стараясь хоть как-то успокоиться, но вместо этого послышался характерный треск, и добротный кусок стола отлетел на пол. Гнев никуда не ушел. Джеймс хаотично ударил стену, проделывая в ней существенную дыру, ведущую в гостиную. Прикрыл глаза, пытаясь успокоиться, но вот же дилемма, даже с подобным помогала справляться она. Соколова порождала это, и Соколова же это уничтожала, будто ничего и не было. Но это было целую дюжину лет назад. Тогда, когда она ещё знала, что значит слово искренность и доброта, которые, несомненно, имела в лучших своих качествах.

Александра не высунулась, когда услышала звуки, исходящие из кухни. Она знала, что это было, и это только её забавляло. Как же Барнс забавно сопротивлялся собственной сущности, пытался контролировать, а всё только ради того, чтобы не навредить ей. Стояла девушка буквально в коридоре, прижавшись лопатками к стене. Ей будто было не двадцать восемь лет, а пятнадцать, потому что поступки были настолько необдуманными, что доходили до абсурда. Но ей было весело слышать разрушающуюся мебель, скрип зубов Барнса и его непроизвольные рыки. А всё же хотела, чтобы он вышел и отыгрался на ней. Но, как оказалось, Джеймс был сильнее этого.

Всё прекратилось через двадцать минут, за которые Соколова успела сложить все существующие деньги и вещи в этой квартире в былую красную сумку. Она стояла в спортивных штанах, растянутой футболке и черном плаще, который ранее висел в шкафу и ни разу не доставался. Барнс вышел в коридор, прожигая девушку взглядом. Двигался он тяжело, так — словно в любой момент ждал атаки. А что еще можно ожидать от человека, который семьдесят с лишним лет нападал и отражал подобное. Но он даже не повел носом, когда, проходя мимо Соколовой, она выдохнула сигаретный дым, чуть ли не ему в лицо. Вот мог же с одного движения припечатать её в стену, а не сделал.

Хотя её поведение заслуживало этого.

Ему и собирать нечего было. Рюкзак Джеймс не разбирал, там лежало всё необходимое. Вот только на выходе из комнаты вспомнил об одной вещи, лежавшей под половицей, на которой стояла тумба. Он, быстро преодолев расстояние к предмету, отогнул бионической рукой деревяшку и тут же всунул перевязанный небольшой фотоальбом к себе в рюкзак. Выключил свет в спальне и вышел в коридор, где Соколова игралась с поломанной неваляшкой, выполняющей свою функцию в точности наоборот. Барнс вышел из квартиры первым и даже не попытался каким-то образом позвать за собой Александру.

Хмыкнув, она дернула за ним. Квартиру закрыла на один поворот ключа, а ведь могла вообще не закрывать — ловить там точно нечего, кроме их с Барнсом биологических материалов, накопившихся за три недели и тот год с две тысячи одиннадцатого. Но, если только кто-то не тот попадет туда — случиться непоправимое. Даже обыкновенные частицы их генетики способны вывести на что-то ужасное. Барнс — подопытная крыса, Соколова — подвергалась этому дважды. Но, если квартиру никто не трогал на протяжении пяти лет, значило — не тронут и сейчас.

— Где ты это достал? — вскинув бровью, спросила Соколова, увидев оранжевый пикап около подъезда.

Барнс громко выдохнул, кладя их вещи в кузов и накрывая защитной пленкой. Послать бы её, вот только воспримет всерьез.

— На переднем сиденье помещается четыре человека, если ты беспокоишься о качестве своего сна, можешь не беспокоиться, — нехотя отозвался мужчина и по привычке открыл дверь для Александры. — Вести будем по очереди.

— Я думала, тебе промыли мозги до такого уровня, когда человеческие потребности отключаются, — она вновь саркастично улыбнулась и, сложив губы уточкой, послала Джеймсу воздушный поцелуй. — Не так уж и хреново, как я думала.

Да когда ж ты захлопнешься уже.

— Ты давно такой пиздливой стала? — не сдержался Барнс, наконец обращая своё внимание на ней. — Закрой рот. Трое суток молчи. Сложно так выполнить это задание, Соколова? Или тебе нужно отвалить бабок, чтобы ты решилась на такой подвиг, а?

Александра не ожидала подобного ответа. Логично, это не на шутку вывело её из привычной колеи доминирования, но виду она не подала. Медленно моргая, она расплылась в улыбке и, поддавшись к мужчине, положила руку ему чуть выше колена.

— Денег не хватит, — и тут же вернулась на прежнее место, снимая с себя кроссовки и ставя ноги на кресло.

Соколова, конечно, увидела, как Джеймс сильно сжал руль рукой, что вены проявились на поверхности кожи, но только улыбнулась про себя.

Fleetwood Mac — The Chain</p>

На удивление, первые полчаса езды, девушка молчала и даже не бросала взгляд на Барнса. Но, как только они выехали за пределы Питера и началась лесополоса, желание чем-то себя занять превосходило все остальные желания. Им находиться в таком маленьком помещении около трех суток, а Барнсу резко захотелось, чтобы она закрыла рот. Ишь чего вздумал. Приспустив стекло, Соколова подожгла сигарету и выставила руку наружу. Взгляд её действительно был пустым, ничего не выражающим, именно этим и пугал Джеймса. Мужчина попросту не мог понять, живой ли человек перед ним.

Он не был доволен тем, что ветер, залетающий в окно, бил и ему в лицо, но ничего не говорил, лишь поглядывал в зеркало дальнего вида. Александра вымораживала его, но только в её присутствии он способен был хоть что-то ощущать. Пусть это было желание убивать, но оно снова относилось только к ней — птице генерала Дрейкова. А ещё Барнсу казалось, что излюбленные сигареты с ментолом Соколовой вызывали у него триггер. Любой запах схожий с ванилью и этим табаком — скручивал его органы так сильно, словно собирался выжать весь сок.

Молчание продлилось три с половиной часа, а лес всё не заканчивался.

— Я писать хочу, — сжав колени, проговорила Александра.

— До ближайшей заправки еще километров сорок, — кинув взгляд на карту в телефоне, отозвался мужчина.

— Я очень хочу, Джеймс, — практически хныча.

Барнс, взглянув в зеркало дальнего вида, прижался к обочине, но мотор не заглушил. Вроде бы физиологическая потребность, а вроде бы с осторожность к этому относился, ведь не знал, что Соколова ещё сегодня решит выкинуть. Она же — пулей выпрыгнула из машины и убежала в лес, будто просто не могла с открытой дверью на обочине справить нужду. Не было её минут с семь. Из-за чего у Барнса складывался неприятный осадок. И только он хотел было выйти из машины, как её темная макушка появилась.

Лицо вновь было бледновато-зеленого цвета, в волосах запуталось сухое листья, а руки прятала в рукавах плаща, пытаясь не показывать тряску. Но Джеймс заметил и сначала было хотел проигнорировать, вот только не смог. Соколова напрягала его одним своим болезненным видом, не подающим ничего хорошего.

— Блевала же? Не в туалет ходила, — скорее риторический поинтересовался, потому что после первого вопроса, подбородок Соколовой дернулся, а губы сами по себе поджались. Барнс нырнул рукой под сиденье, откуда тут же достал небольшую подушку и плед. — Ноги на меня сложишь.

Блять. Он сам не понимал, на кой черт это делал. Просто чтобы отдать долг, а после никогда в жизни больше не встречаться. Да, ему хотелось её грохнуть и закопать труп где-то посреди этого чудесного русского леса, но также ему необходимо было избавиться от долга перед Соколовой. Так что, чёрт с ней, с заботой с этой, это работало на его же благо.

Она перевела на него сосредоточенный взгляд, пытаясь понять. Но в тот же момент почувствовала, как щеку разрезала мокрая дорожка от слезы. Александру будто ошпарило. Глаза округлились, а рука машинально избавилась от этой мизерной улики слабости. Барнс это видел.

Тут же спохватилась, сложила ему под бок ноги, пытаясь согреться, а сама отвернулась к спинке сиденья. Отключилась мгновенно, будто сна с сотню лет не видела. И не просыпалась примерно сутки по той же причине. Барнсу было трудно. Периодически проверял её дыхание, когда она долго не шевелилась, а периодически хотел стукнуть за чересчур активное шевеление рядом с ним. А еще ему, было невероятно трудно, в особенности ночью. Часто лил дождь, дворники не всегда вовремя реагировали, а веки слипались, из-за чего постоянно приходилось пальцами протирать глаза.

Джеймс жалел Александру. Вспоминал Красную комнату, и какой он её забрал оттуда, и всё внутри сжималось. Она лежала на том столе и выглядела так же, как и пять лет назад. Настоящая Александра с реальными живыми чувствами, со своим неизменным «Баки», и горькими слезами. А не эта сука, что позволяла себе то, что не позволял ни один человек в мире. У неё было точно такое же раздвоение личности, как и у него. Только Барнсу суждено было избавиться от этого, а ей — жить до конца своих дней.

Проснулась она как раз когда они пересекали границу с Украиной, через всё тот же неизменный лес. Ехали медленно; Барнс присматривался к пограничным знакам и всему, что так или иначе могло их остановить. Но лазейки всегда нужно знать. Это не Америка, где границу охраняли как самую священную реликвию, здесь можно было найти проплешины даже в трехметровом заборе с колючей проволокой. Проехав около пятидесяти километров от границы, машина остановилась. Джеймс передал управление Александре, которой предстояло вести следующие сутки. Более того, она даже никак не отреагировала, когда Барнс выбрал позу для сна, противоположную её. Его голова упиралась ей в бедро, в то время как ноги были согнуты в коленях. Видно, что ему неудобно, но других предложений не было.

Александра перекусила парой батончиков из бардачка, которые купил Джеймс на заправке в России. Она поверить не могла, что в тот момент ехала по территории родной страны, где когда-то выросла и жила. И всё порядком изменилось. Или это просто у неё в памяти ничего не осталось, кроме реалий Красной комнаты и того, как чудесно отец сдал её туда. Помнила, кажется, только площадь во Львове, куда было ехать ещё как минимум часов десять. Границами должен был заниматься Джеймс, поэтому его придется будить. А ведь в Норвегию нужно было позарез.

Двойная граница с Польшей была сложной. Не так в плане охраны, как в плане равнин. Ведь ехали не по простой дороге, а через лес, где местами вылезала горная порода. И езда получалась очень небезопасной. Они устроили побег из Шоушенка, что уж говорить о том, сколько законов разом нарушили. Но даже у Барнса от происходящего разыгрывался адреналин. А всё из-за отсутствия мозгов и документов у Соколовой, что вновь была за рулём. Её так называемая смена должна была закончиться через час. Они ехали по Дании.

— Я заплачу двести долларов за корабль из Дании к Норвегии, там опять арендуем машину, — сев за руль, проговорил Джеймс.

— Арендуем? Или угоним так же, как ты угнал это пикап? — коварно улыбнулась Александра.

— Понятия не имею, откуда ты узнала, что я её угнал…

— Джеймс, ключей в зажигании нет, чтобы завести — ты соединял проводки, как я тебя учила, — пальцем указала замок, где должны были находиться ключи.

Барнс качнул головой, криво улыбаясь. Она только делала вид, что была невнимательной. Искусство — быть умным, но вовремя притворяться тупым. А для неё это огромный талант.

Путешествие на корабле у них прошло в тишине, темноте и одной каюте, где они дружно отсыпались следующие шесть с половиной часов. Барнс всё также не интересовался у Соколовой на кой черт им в Норвегию, а девушка в свою очередь что-то периодически записывала в блокнот, будто собиралась из страны-цели сбегать в другое место. Но это уже будет не забота Джеймса. Его дело — доставить её в Хаммерфест. При выходе с корабля, всех начали проверять на наличие документов. В тот момент сердце Соколовой подскочило к горлу и там и оставалось до тех пор, пока Барнс не нашел лазейку, откуда можно было спрыгнуть.

Первым прыгнул с четырёхметровой высоты он. Приземлившись на руку из вибраниума, подал знак девушке, чтобы та следовала за ним. Она, сбросив их вещи вниз, прижалась к корме корабля спиной, тем самым повиснув на руках, а дальше, оттолкнувшись, сошла через кувырок на больную ногу, тут же жмурясь от ощущения. Они бегом ринулись из порта, чтобы их не остановили пограничники.

— Болит? — виновато спросил Джеймс, ведя новую угнанную машину с несколько часов.

— Не важно, — мотнула головой девушка, а сама прижала ладонь к больному бедру. — Дрейков хоть что-то хорошее сделал. С этой установкой я могу не бояться, что моя кость решит вылезти наружу.

— Мне жаль, — внезапно проговорил он, тем самым обращая на себя внимание Соколовой.

— Это был не ты, а Зимний, так что всё в порядке, — спокойно, будто действительно ничего не значило для неё.

Повисла тишина, нарушаемая лишь тихой игрой радио. Александра в который раз легла спать, ощущая, как к горлу подступала тошнота. Им оставалось уже немного. Что очень радовало Барнса. Столько времени в её присутствии, в полнейшем напряжении и страхе быть пойманными — худшее, что только могло произойти с его реальной личностью. В дополнение — Соколова начинала болеть какой-то хренью, из-за которой, когда она не спала, приходилось останавливаться каждые сто километров.

Хаммерфест был в огнях и шаре снега. И Барнса это завораживало. Они ехали по центральной улице, задерживаясь в пробке. Лицо Соколовой отливало теплым желтым цветом от тех самых гирлянд, висящих над дорогой, и она выглядела так, как и пять лет назад. Живой. Реальной. Александра кусала себя за губу, заламывала пальцы, о чём-то громко говоря у себя в голове. И этот разговор предательски выдавали нахмуренные брови.

— Можно позвонить? — внезапно проговорила она, и тем самым ошарашила Барнса.

black out days — phantogram</p>

— То есть ты едешь к кому-то? — зачем-то вслух сказал это и протянул мобильник.

Соколова не ответила, лишь по памяти набрала номер. На другом конце трубки послышался голос.

— Откроете мне ворота, я в Хаммерфесте, — без приветствия проговорила Александра, и Джеймс услышал на том конце провода радостные взвизги.

Значит, Соколова в эти пять лет хорошо жила, помимо работы в Детройте и грабежей, о которых его посвятили в штабе Мстителей. Она была на взводе, но при этом улыбалась каким-то своим мыслям. Попросив ехать до конца улицы, а потом свернуть, девушка влезла в кроссовки и в зеркале дальнего вида поправила волосы. Хоть выглядела и замучено, немного зеленовато, абсолютно не изменилась с последней встречи.

После поворота был тупик, где прямо находился один лишь особняк, стоящий практически рядом с обрывом. Там, наверное, были ступени, с выходом к морю. Ворота раскрылись и они въехали, будто оба были желанными гостями. Соколова выпрыгнула из машины, раскидывая руки в стороны. Барнс тоже вышел ради приличия, но лучше бы остался сидеть в салоне.

К Соколовой с радостным визгом бежала девочка лет пяти.

— Мама! — воскликнула она, обхватывая ручками и ножками девушку.