IV. Can you hear me? (2/2)

Четыре.

Три.

Два.

Один.

Песня убийцы.</p>

Пять, четыре, три, два, один. Звонкий выстрел раздается вверху. Пять, четыре, три, два, один. Он пришел сюда один. Пять, четыре, три, два, один. Больше не останешься ты один. Ла-ла-ла.

Слабее остальных, выскочка, не умеющая держать язык за зубами, ла-ла-ла.

Воссоздать. Обратить. Преобразовать.

«— Привяжи её сильнее!»

«— Босс, не получится, она сопротивляется».

Схватив её за щеки своими толстыми пальцами, попытался пригвоздить голову к деревяшке позади, будто была пластмассовой куклой, но в ответ лишь получил широкую улыбку, за которой виднелись зубы в крови. В следующий момент она кашлянула, выбрасывая из себя излишки крови, и наконец раскрыла глаза.

Ла-ла-ла.

Это была страшная сказка, где её тело находилось под углом сорок пять градусов над полом, а лопатки дотрагивались друг к другу. Запястья перетянуты железом, поверх которого обвязаны веревки, а по всем открытым участкам кожи можно было увидеть только неестественный цвет. Даже такая тварь, как Дрейков, не мог смотреть в её красные от лопнувших капилляров глаза. Постоянно трясся, намереваясь врезать ей разок-другой, как только она открывала рот.

— Что, дядя, не получилось, да? — Соколова себя не слышала, но если бы смогла сделать это, точно не поняла бы, что это говорит она. Вдовы гатили её безжалостно, полноценно забирая любую возможность дышать.

Голос у неё был, как у советской игрушки — солдатика, которого некачественно изготовили; скрипел и, словно у него садилась батарейка, пропускал по несколько букв. Но смысл был понятен. Она в открытую смеялась Дрейкову, её убийце, в лицо, выводя его из равновесия. Это теперь не просто Красная комната, это личный котел Соколовой, в котором её пытают изо дня в день. Хотя в сознании она пару часов.

— Да если бы не я, — Дрейков ещё сильнее сжал её скулы, — ты бы гнила уже под землей.

Александра вновь потянула носом скопившуюся кровь и выплюнула её к ногам генерала, что тут же отдернулся, будто это не было его достижением — девка наконец-то выплевывала свои органы.

— Так чё мне тебе теперь, ноги целовать? — в этот раз слова были громче и еще сильнее вывели на эмоции Дрейкова.

Он, схватив её за поредевшие волосы, дёрнул на себя, из-за чего тут же услышал крик. Генерал в прямом смысле выламывал ей кости, которые ещё не успели срастись после первых двух раз. Характерный хруст последовал, когда второй присутствующий ещё сильнее затянул железки на локтях Соколовой.

— Можешь и ноги, — процедил Дрейков. — Ты жива, Соколова, а значит, я должен понять, что в тебе такого особенного, что тебя не берет чистая боль.

— Ты мне жизнь испоганил, — неизвестно откуда взяла силы и сама дёрнулась вперёд, пытаясь сомкнуть зубы на запястье Дрейкова, который тут же отдёрнулся от неё. — Всади мне пулю в лоб.

— Обойдешься.

Кивком дал второму знак, чтобы тот начинал, а сам вышел за стеклянную ограду, будто в зоопарке. Клетка для любителей садизма. Все это было совершенной технологией, которая помыкала ею, как хотела. Соколова лишь могла закрыть глаза и молить о скорейшей смерти. Потому что там, среди вдов, она делала всё, чтобы её прикончили. Конечно, инстинкты самозащиты давали о себе знать — отбивалась, вгрызалась зубами, но, так или иначе, не делала этого, чтобы выиграть.

В тот момент она прокляла Наташу. Она же лучшая из вдов, её же не берут пули на вылет и ножи сквозь все тело. Это на ней должны ставить опыты, а никак не на Соколовой. Романовой бы уже прискакали на помощь, вынесли бы двери, снесли бы голову Дрейкову. А Соколова слабое звено только самой себя, и только она могла себя спасти. Но, увы, вывихнутое плечо, кровь, которая стояла у неё в животе, и тошнота еле держали её в сознании, что уж говорить о побеге или попытке сопротивляться.

Звонкий хруст твоих костей послышится на закате. Ла-ла-ла.

Вот только не песня это была. А её крик будто из другого измерения, который вырвался из глотки, когда на ней впервые применили то, что применяли на Зимнем солдате. Для обычного человека — это поход на электрический стул, для неё же — процедура на семь минут в физический и моральный ад. Дрейков неотрывно смотрел на то, как дергалось её тело, через которое проносился ток, и беспрекословно думал, что его программа чистки была совершенной.

Та, которой давали поблажки, та, которая не могла пробежать и с десяток кругов, переживала муки, которые ещё ни один человек после Барнса не смог пережить. Сейчас он создаст его копию, буквально две минуты, и у него будет Таскмастер, которого можно будет использовать, как угодно, а не просто для убийств. Добро пожаловать в мир Красной комнаты.

Минута.

— Система безопасности? — спросил работник, чья рука внезапно дрогнула над экраном.

Дрейков дернулся в сторону, где стоял экран, и тут же его черты будто проняло судорогой. Глаза расширились, а обросшее жиром сердце забарабанило о ребра с бешеной скоростью.

— Не завершать, пока не прикажу! — провел жирным пальцем по панели, тут же срывая вдов на главный вход. — Не знал я, Сашка, что всё-таки ты его спасла.

Пробубнил и тут же повернулся к людям, которые будут спасать его зад от обстрелов. Чуть ли не под белые рученьки его схватили и поволокли вниз, где были другие проходы. Он же, глупый, думал, что его голова кому-то нужна, поэтому и кинулся. И на самом деле считал, что с несколько десятков девушек смогут остановить мирового убийцу со сломанным рассудком.

Барнс не пытался убивать, просто расчищал себе путь, периодически выпуская пулю в лоб, когда не мог отбиться. Всё-таки он знал, что они не по собственной воле. Но раньше он убивал даже тех, кто просто видел лишнее. Сейчас всё же чувствовал вину за то, что делал, но помнил об основной цели.

Сирена, разносящаяся по всем этажам эхом, красный мигающий свет — всё это смешивалось в её голове и рту, заставляя просто рыдать и умолять о том, чтобы прекратили. Либо прекратили, либо быстрее убили. А вот врач, которому приказали не останавливаться, и не собирался этого делать. Он нажимал кнопку за кнопкой и не видел границы. Для него это была просто игра, простая работа, за которую он получал деньги.

— Пожалуйста, — в минутном перерыве послышался её голос. Руки уже свободны, она лежала на небольшой кушеточке с начерченным на лбу пунктиром. — Умоляю вас. Прошу, хватит. Убейте меня, но не мучайте.

Врач обратил на неё свой взгляд, где не было ни капли сострадания, а следом ввел иглу ей в вену.

— Что там? — прошептала, не в состоянии сдерживать слезы, что уже просто непроизвольно текли.

— Паралитик, блокирующий голосовые связки, — ухмыльнулся, тут же увидев, как Соколова отвернула голову в сторону.

Он был готов продолжить, вот только увидел реакцию девушки. Её зрачки расширились, а тощие пальцы ухватились за его запястье. Тогда врач, несмотря на страх, который его пробирал от надвигающейся фигуры, всё равно нажал на кнопку. Лучше бы он этого не делал. Свинцовая пуля влетела ему прямиком в центр лба, вышибая все содержимое головы на белоснежную стену.

С одного удара, Барнс вынес электронный замок, и двери машинально открылись.

Мне тогда захотелось убить Дрейкова. Не просто убить, разделить на миллион маленьких кусочков, уничтожить до атомов.

Его слегка грубоватые руки дотронулись её лица, на котором были разводы грязи и слез, и он снял с её головы установку, что ровно до того момента пропускала через неё заряд. Она не могла говорить, еле-еле подняла руку и слабо сжала его большой палец настоящей руки, словно ей было пять лет. Она вряд ли тогда понимала, что перед ней стоял Барнс, настоящий, не тот из воспоминаний, но все равно держалась за него, словно за единственную нить спасения.

Пелена перед ней расплывалась всё сильнее, и это внезапное спокойствие дало телу толчок. Она хотела было что-то произнести, но не смогла, просто моргнула в знак благодарности и отключилась.

Я не мог отрицать то, что видел. Это уже была не Соколова, а её мелкое подобие. Но я не мог отрицать того, что, стоя возле неё такой, мне не хотелось её ненавидеть.