II. The hell's zoo (2/2)

Соколова зажмурилась. Она не готова была подвергаться власти Красной Комнаты только ради того, чтобы сберечь воспоминания, из которых складывалась её никчемная жизнь. Но это слишком дорогого стоило.

— Всади себе эту хрень в зад, — плюнула, тут же подрываясь с места и двигаясь к выходу.

И тут же остановилась, видя перед глазами его лицо. Не Дрейкова, а того, кто оставил ей в награду штифт в бедре. И это воспоминание моталось, разливаясь жгучей болью сначала в ногах, а следом в животе, всепроникающей болью. Мужчина склонился над ней, со всей силы ударяя по разодранной щеке, и проговорил:

— Я могу включить самое больное, от которого ты вообще встать не можешь, — и вновь ударил, попадая в нос. — Вставай! — во всю глотку заорал, так, что стены затряслись.

Соколова выровнялась, притупляя взгляд.

— Может, тебе нужна бо́льшая мотивация? — вскинув бровь, он провел пальцем по экрану, и на огромной плазме за его спиной показалась картинка.

— Нет! — воскликнула Александра. — Не трогай её! Она ни в чем не виновата!

— Я знал, что ты так отреагируешь. — Он отошёл от стола и пальцем указал на девушку, стоящую вдалеке. — Это одна из вдов. Мне нужно лишь дать команду, и она перережет ей горло. Или… Ха! — засмеялся он. — Ха-ха! Как я раньше до этого не додумался? Она же может стать отличной вдовой! Ещё и наследство какое… Сказка просто! Как тебе?

— Я согласна! Согласна! — схватившись руками за стол, чуть ли не умоляла девушка. — Только не трогай её.

— Чудно, — теперь дрогнул лишь уголок его губ. — Проваливай.

— Что? Я… Я не понимаю... — Её руки предательски задрожали, когда за плечо кто-то дернул, уводя из кабинета. — Дрейков, прошу тебя, не трогай её! Она ничего не сделала.

Но это были крики в пустоту. Дрейкову было плевать: сделала она что-то или нет. Главное, что она была самым главным слабым местом Соколовой, и этого было достаточно. И если понадобится, он даст команду о её ликвидации. А пока Александра была у него в руках, заботиться было не о чем, тем более о её дальнейшей миссии, которой он сможет беспрекословно руководить.

Это было манипуляцией. Каждое его гребаное слово было манипуляцией, которая слишком легко действовала на неё. Она не различила его коварный план, вовремя не поставила барьер между собственным сознанием и тем, что Дрейков мастерски внёс в него. Это изменение… Этот чип, который мог сделать теперь что угодно, для него был настоящим открытием, для неё же — фатумом, не иначе. Всю жизнь она бежала и не знала, что дорога была замкнутым кольцом. Всё вело сюда. К нему и Красной Комнате.

Словно гулящая кошка, которую всегда ждут дома, при этом зная, что прогулка может затянуться на несколько месяцев. И поступал Дрейков с ней так же, как с животным. Накладывал в тарелочку побольше еды, заставлял присмыкаться, при этом лишал развлечений и даже малейшего клочка чистой одежды. На, мол, жри, не подавись. И Соколова подбирала трясущимися руками с белоснежной тарелки разделанную курицу, жареную картошку и листья салата, считая это неземным деликатесом. Ничего, может, стоило потерпеть, и в тарелочку нальют молока.

Но лучше жить с волками, чем так. Вот стаканчик сока, увы, не тыквенного, а апельсинового, в котором намешана куча транквилизаторов и обезболивающих, словно она была психически больной. С такой жизнью она вполне могла тронуться мозгами, а от ненависти к этому месту — перерезать себе глотку. Вот только сидела на холодном полу своей клетки около стекла и, не сводя глаз с лица Дрейкова, пила сок, чувствуя на языке терпкость пилюль. Пусть будет так, как хотел он. Пусть довольствуется её беззащитностью и тем, как она будет трястись от эпилепсии, спровоцированной передозировкой.

Когда последняя капля попала в её организм, мужчина нажал на кнопку и заговорил.

— Ты смотришь так, потому что думаешь, что тебя спасут, — его слова плыли к её сознанию медленно, так, словно скорость звука была равна нулю. — Но он не спасёт тебя. Можешь даже не надеяться. Он снова тот, кем был тогда, когда ты его вытащила.

Теперь уже он расплылся в улыбке, не оголяя зубов. Наблюдал, как её голова коснулась стены, а взгляд испуганно метался из стороны в сторону. Она услышала, и до неё дошло. И она хотела было завыть, вот только не могла, потому что руки затряслись, а изо рта струёй ринулась слюна вперемешку с пеной. Дрейков выбрал отличный момент, чтобы рассказать ей это. Катализатор в память долбанет словно удар током — она и помешается. Безо всяких опытов и экспериментов. Она сама с собой это сделает.

Это был чистой воды садизм, которым упивался Дрейков, словно дозой. Его личный сорт наркотика, создающийся только подобными пытками. Теперь, наблюдая издалека, он хотел показать всему миру, что может сделать с непобедимой девкой, думающей, что сможет быть в бегах всю свою жизнь. Настало время платить за свои ошибки и неправильно принятые решения. А плата была дорогой, даже, наверное, бесценной. Глаза Дрейкова светились от наслаждения, когда он увидел, что она сползла на пол, отходя от действия одного из препаратов.

Теперь Соколова — простая тряпичная кукла, которой можно помыкать. Гениальная вещь — наука. Даже отребье можно привести в порядок. Вильнул пальцем в сторону камеры, безмолвно приказывая отмыть её от грязи и крови, в которой она варилась последние дни. Настоящим наслаждением будет отправить запись с одной из видеокамер на телефончик Натальи Романовой. Она будет в безусловном восхищении и шоке. Потому что такая же участь ждала и её, когда она случайно попадется ему в руки во второй раз. У них с Беловой незаконченное делишко есть, а у него — отличное приспособление для всех дезертиров.

Словно загнанная в угол серая мышь, она сидела в длинной ванной, поджав острые коленки к груди и опустив на них голову. Взгляд был стеклянным, в точности как у фарфоровой куклы. Вот только в платье с рюшами на неё не наденут, и на полке на подставочке она стоять не будет. Хорошо, если хоть переодеться дадут, а так — ходи, в чём мать родная родила. Водяной пар поднимался клубами вверх, расплываясь по потолку, пока вода омывала выступающий хребет. Вдова, что мыла Соколову, свистела себе под нос какую-то русскую военную песню, будто не знала ничего кроме этого.

Привязавшийся стереотип. Водка, медведи, «Катюша». Это же не было так на самом деле, но, так или иначе, русские считали это хорошим символом. Увлекательная история, интересные яркие личности, почему же не чтить такую империю? Вот только немногим удавалось здесь жить, а не выживать. Да и нигде в мире так не спрашивали, как спрашивали с русских детей. Всегда на шаг впереди, вот только не все могли, поэтому и бежали за рубеж. А там уже могли заявить о своём существовании и на миг забыть землю-матушку.

Ду́ша не было. Как в средневековье — бочка, в ней вода и ковш. Лишь слышно журчание в канализации. Это тоже было только для Соколовой, чтобы видела разницу между собой и нормальными вдовами. Она — дезертир, отребье, которое существует только на добром слове Дрейкова; они же — свет Красной Комнаты, лучшие из лучших, что помогают править миром. Оставалось теперь накормить её каким-то дерьмом, чтобы здравый смысл насовсем отключился, и ещё один таскмастер будет гарантирован. Непонятно, чем именно руководствовался Дрейков, ведь он хотел видеть её слезы, как она орёт от боли, как умоляет пустить ей пулю в лоб. А сам делал всё, чтобы этого не произошло.

Вдова подняла Александру на ноги и, повернув к стене, взяла её за плечо, тут же введя ещё один чип. Соколова промолчала, лишь зажмурила глаза, чувствуя, как под кожу входило что-то, похожее на шарик. А следом мягкое полотенце коснулось её кожи, и ей резко захотелось умереть, чтобы это стало последним ощущением в её жизни. Но оно длилось недолго. В руки всучили всю ту же грязную футболку.

— А что, чистой не будет? — окликнула она через плечо, чтобы не оборачиваться и не прикрывать руками живот.

— Не положено, — ответила вдова, и вновь стало казаться, что она в тихоокеанской тюрьме, а не в Красной Комнате, дающей всё и всем.

***</p>

Дни превратились в тягучую смесь из недомогания и боли, что размешивалась только новыми палочками на стене. Может, Романова действительно что-то знала, когда связалась со Щ.И.Т.ом несколько лет назад, раз спаслась от цепких лап Дрейкова. Она вполне могла планировать свой побег всю жизнь, потому что доступ к информации был безграничный. Алекс же этим не воспользовалась, не попыталась найти лазейку, посчитала, что сможет воспользоваться хлипким планом Романовой, и пролетела. Он, конечно, сработал, потому что был ряд других факторов, которые помогли, но был не так идеален, как хотелось. Поэтому теперь она находилась здесь.

Следующая встреча с Дрейковым была ещё не скоро. Да и вообще, Соколова не сильно её ждала, надеясь, что он больше не явится сюда и не станет над ней издеваться. Паёк не стал вкуснее. Лишь препараты в соке значительно изменилась, теперь там, кажется, были только транквилизаторы, от которых адски хотелось спать и появлялись слабые галлюцинации. Но это было определенно лучше, чем сидеть в стеклянной капсуле сутками напролет без единого развлечения. От препаратов появлялась зависимость. Она была еле заметной, но, когда прием пищи задерживали, запястья начинали адски чесаться. От этого появились красные ранки, которые не успевали заживать.

Периодически ей даже казалось, что это были не галлюцинации, а вызванные генералом Дрейковым воспоминания. Старый упырь мог их видеть на экране, не выходя из своего огромного кабинета, будто хороший фильм с рейтингом 18+. Такие яркие сцены с убийствами самых крупных шишек. И ему бы очень сильно хотелось вернуть те светлые времена, когда мадам Б. слепила из неё вторую лучшую убийцу за всю историю Красной комнаты. Он мог прямо тогда нажать кнопку, и программа пошла бы в действие, но с каждым пройденным днём его план обрастал всё новыми и новыми идеями, которые он хотел воплотить с помощью птички-Соколовой.

Её воспоминания — сплошные больные точки, о которых знал только он. Пока они просто горели красным, когда он так или иначе нажимал на них, создавая безболезненные галлюцинации. Пусть будет благодарна ему за починку и такую «награду» в виде нескольких чипов под кожей. Хоть она и не была рождена тут, а только выращена, она должна была понимать, что являлась не иначе, чем его собственностью. И, будь они при Союзе, он бы уничтожал её всеми возможными способами, лишь бы знать, что получится новый таскмастер.

В какой-то из дней, когда еду опять задерживали, Александра приняла решение, что откажется от пищи, тем самым объявив голодовку. Она понимала, что Дрейков чего-то ждёт, а вот чего именно — не знала. Быть может, тот единичный звонок Наташе стал причиной таких его поступков… Но Соколова отбрасывала эту мысль. По крайней мере, потому что Романова имела слишком большое эго, чтобы помогать той, что однажды бросила её в важный момент. И пусть. Сама отлично справится. Вот только побег в этот раз не удастся.

Вздрогнула, услышав звук открывающейся тяжелой двери, и тут же подскочила на ноги, высматривая посетителя. Дрейков с ручной собачкой. Значит, сегодня без еды. Он клацнул что-то на боковой панели, и стекло её клетки отодвинулось. Соколова не знала, что это значит. Её выпускают? Или это специальная инсценировка побега? Кинула взгляд в сторону, на стену, где рисовала палочки для отсчитывания дней пребывания здесь. Там их было около сотни, может, даже больше. Дни настолько сильно сгреблись в одну вязкую кучу, что она даже не помнила, когда в последний раз говорила с нормальными людьми. Шагнула вперед, по привычке протягивая руки для наручников, в которые тут же была скована.

— Вдовы называют тебя выжившей, — хмыкнул Дрейков, маня пальцем таскмастера. Он выдумал это, потому что в рядах её ненавидели, в точности так же, как и ненавидели Романову, и жаждали расправы. — Я бы назвал тебя просто везучей сукой.

Пропустила мимо ушей, потому что доводилось слышать подобное здесь слишком часто. Эдакий прием, чтобы вывести на эмоции. Когда подобное адресовали ей в Красной комнате, ничего не происходило. Пусть хоть весь её род оклеветает, ей было плевать. Тем более, ничего смешнее изо рта этого человека услышать нельзя было. Ничего из себя не представлял, лишь в ширину разрастался с каждым днем и позволял себе кидаться подобными словечками.

— Радуйся. Сегодня я посмотрю, насколько тебя хватит. — Свернул за угол, где были залы для рукопашного боя. — Я надеюсь, пули ты всё так же хорошо обходишь? Или моим девочкам придется оттирать полы от крови?

Соколова укусила себя за язык, предпочитая промолчать и просто улыбнуться ему, мол: «Да-да, все так же». О чём могла идти речь, если он держал её в клетке сотню дней, кормил отвратительной едой и разбавлял всю рутину транквилизаторами, впускал своих собак к ней в клетку и наблюдал за тем, как она пыталась отбиваться, а теперь в прямом смысле ставил её на ринг с лучшими молодыми вдовами. Здесь даже не о честности шла речь, а о чести. Она не выдержит и двух ударов — тут же на пол свалится, если вообще не рассыплется на миллион кусочков.

— Давай, Саня, разрешаю вгрызаться зубами, — он махнул рукой на импровизированный ринг, который представлял из себя огромный мат в середине зала. Специально сделал акцент на зубах, потому что помнил, как она могла перегрызть глотку. Романова была хороша в борьбе руками, эта же — максимально пыталась не использовать своё тело, находила обход.

Ссутулившись, Соколова следила за тем, как ключ повернулся в её наручниках, и как завороженная начала мотать на руки эластичный бинт, зная, что он никак ей не поможет, если решит не отбиваться. Вдовы на готовности, ждут приказа, оглядываясь по сторонам. Когда-то всё это казалось настоящим, сейчас — фальшивым. На языке ощущался привкус крови, один из побочных эффектов транквилизаторов. Приятного похода в ад, Соколова. Можешь попрощаться с зубами и ровными костями носа.

— Убить, — эхом раздался голос Дрейкова в зале.

И Соколова резко обернулась. Какой смысл было издеваться все это время над ней, чтобы спустить пять десятков вдов на неё с приказом об ликвидации? Девушки ринулись на неё со всех сторон, атакуя каждая своим коронным движением. Как мухи на мёд. Саша не могла разорваться; приняв первые два удара, она упала на пол из-за толчка под колени. Изначально силы были неравными, что уж говорить о приоритете. В голове у Соколовой была мысль о том, что теперь понятно, почему Наташе удалось сбежать и стать мстителем. Она была смелее, сильнее и расчётливее — приоритет первой программы.

Саша наобум ударила одну из вдов, та отлетела на полметра, и у неё даже получилось на секунду освободиться от многочисленных рук девушек.

Убить — здесь это ведь так просто. Налететь толпой, как стая диких гиен, и разорвать на части, не оставив ничего, кроме мокрого места. Обглоданные кости будут валяться по коридорам, и никто не удосужиться их убрать; трофей, в качестве напоминания о том, что так будет с каждой, кто решит, что может обмануть Красную комнату. Пусть сдохнет как последняя тварь, не имея ни сил, ни желания защищать саму себя; пусть вспоминает, как пыталась сбежать; и пусть умоляет прекратить, чтобы удовлетворить его зависимость от чужих эмоций.

Но она не молила. Рассеянно пыталась оттолкнуть от себя других девушек, прикрыть голову руками, но не рассчитала, что будет схвачена за волосы, поднята вверх и ударена головой о бетонный пол. Глухой удар эхом отлетел от стен, лаская слух Дрейкова. Лужа крови появилась мгновенно. Расплылась красиво, медленно, принимая форму красного налитого сочного яблока. Вдовы встали по стойке смирно, глядя на генерала, ожидая приказаний и пытаясь понять, мертва ли Соколова. Он кратко кивнул им и указал на выход.

Разглядывая картину, Дрейков расплывался в улыбке, водя указательным пальцем по небритой морде. Зачем ему мёртвая девка на полу спортзала, если она была не просто тем, что накормит его эго. Теперь у него было то, что он кинет, как собаке кость, стае голодных волков, называющих себя Мстителями.

— Красота-а, — протянул, будто смакуя кровь Соколовой. — А теперь отправим это Романовой, ей понравится.