35 (1/2)

Гермиона понимала, что доступная ей роскошь побыть одной была пределом мечтаний почти у всех остальных орденовцев, тем не менее она успела к ней привыкнуть и в известной степени воспринимала как должное. Теперь же, когда обстоятельства, напротив, заставляли как можно больше находиться среди соратников по сопротивлению, напряжённо вслушиваться в каждое слово, не терять бдительности буквально ни на секунду, она особенно остро осознала, как скучала по возможности запереться в своей комнате, чтобы до глубокой ночи в тишине упоённо изучать нужную для поисков очередной монеты информацию. Скучала по доверенной миссии, в которой сумела проникнуться важностью собственного дара и начала воспринимать его иначе, чем досадную и не нужную в волшебном мире странность. Отчаянно, до боли в груди скучала по…

С силой тряхнув головой, Грейнджер буквально приказала себе дальше мысль не развивать, и, сидя у очага на кухне, вновь обратилась в слух. Она надеялась, что где-то в тихих разговорах промелькнёт новая стратегия, которую орденовцам пришлось разработать. С момента собственного возвращения с крестражем она более не допускалась к военному совету. Официально — из-за отсутствия волшебной палочки и, следовательно, возможности участвовать в заданиях. Но Гермиона догадывалась, что истинной причиной стало её несогласие с безумным планом Грюма захватить в плен Северуса Снейпа и заставить того сообщить, где находится последний крестраж. Кара за саботаж, не иначе.

Напряжённое ожидание и одновременно ощущение приближения чего-то неотвратимого витали в воздухе, неумолимо ведя к развязке. И понимавшая это Гермиона желала только одного: чтобы победа не досталась им чересчур дорогой ценой.

Поёжившись, она поправила сползшую с плеч шаль и продолжила сверлить взглядом огонь, тепло которого не очень-то спасало от пробиравшегося даже под вязаную накидку сквозняка.

— Разрешишь? — вырвал её из задумчивости голос Гарри, приближение которого она даже не заметила. Растерянно кивнула, когда он жестом указал на деревянную лавку, на краю которой расположилась и она сама. — Помогаешь Молли с ужином? — вновь спросил он, когда устроился на некотором расстоянии от Гермионы.

— Увы, на данном этапе я не могу быть полезной даже в этом, — ответила Грейнджер, вновь вернув внимание огненным языкам, ласкающим бока и дно котелка внушительных размеров. Причина, по которой Гарри решил снизойти до разговора, её почти не интересовала.

— Ты хороша и в беспалочковой магии, а сейчас просто скромничаешь.

— Как бы то ни было, Грюм так не считает, — с некоторой усталостью в голосе отрезала она, совершенно не уверенная, что к её запрету присутствовать на военном совете руку в том числе не приложил и сам Гарри.

— Вот чёрт, — вместо ответа прошипел он, схватившись за голову. Жест, который Гермиона всегда узнавала безошибочно.

— Шрам?

— Да, в последнее время Сама-Знаешь-Кто прорывается. Не помогает даже окклюменция, — признался он. Краткий мирный диалог. Грейнджер он показался одновременно и привычным, и противоестественным. Едва ли на Гарри кто-то наложил Обливиэйт, стёрший из памяти брошенные в её адрес злые слова. — Он слабеет. Чувствует это, ищет духоловов за пределами Англии. Даже палочка ему как следует перестала подчиняться, — не подозревая о её мыслях, продолжил он. — Как видишь, от меня хотя бы в чём-то есть толк теперь. Сейчас-то ты понимаешь, насколько тяжело просто бездействовать?

— Если бы моё бездействие имело смысл, я бы ни слова не сказала. Вы же сейчас хотите отправить кучу волшебников на верную смерть совершенно зря, — даже не пытаясь вновь достучаться, пожала Гермиона плечами нарочито равнодушно. Якобы мирная беседа ничего по сути не меняла. Время их с Гарри попыток услышать друг друга давно вышло.

— Ты же нам не помогаешь даже в том, в чём можешь, — не преминул заметить он. — Грюм дал задание направить привидение на поиск монеты в дом Снейпа, а что в итоге?

— Сам-Знаешь-Кто почувствовал бы крестраж в магическом Лондоне, ведь он лишён хранителя. Я уже об этом говорила.

— Снейп мог найти нового хранителя, — парировал Гарри. — И обладать твоим даром не обязательно. Достаточно быть просто волшебником. Ловушку Душ может создать любой из нас. И ничто не помешает отдать монету магглу при жизни, заставить его оставаться внутри Ловушки, а после смерти несчастного быть уверенным, что пойманная душа никуда не сбежит!

— Ты себе очень плохо представляешь, насколько сложно удерживать в Ловушке душу хранителя, даже если видишь её… — устало прокомментировала она. — Рано или поздно пленник справится с любой магией и попросту на кусочки разорвёт своего тюремщика.

— Для того в вашем арсенале есть и пыточные заклинания. Исполнить которые, разумеется, опять же может любой волшебник.

— Это только ускорило бы слияние души с монетой и придало ещё больше сил. Прости, но миссис Фландерс в дом Снейпа я не стану отправлять. Просто потому, что это бессмысленно, — резюмировала Гермиона, вновь отвернувшись и теряя всякий интерес к разговору окончательно.

— Снейп энциклопедически образован, он мог найти способ скрыть монету без хранителя, — игнорируя её очевидное нежелание спорить дальше, наседал Гарри.

— Предположим. Предлагаешь мне по уровню аморальности дать фору Сам-Знаешь-Кому? — прищурилась Гермиона. — То, что Грозный Глаз поставил перед фактом, что таков его план, не означает мою готовность подвергнуть проклятию монеты мирную душу, которую чудом от неё сумела избавить! У меня есть кодекс, в конце концов!

— Слушай, просто перестань… — замолчав, он снял очки и устало потёр веки пальцами. — Я собственными глазами видел, как ты протянула ладонь и получила крестраж! Без волшебной палочки. От той самой души.

— В тот день твои глаза видели достаточно того, что им не предназначалось. Да и разговор ты ведёшь с волшебницей, которой, цитируя тебя же, лучше бы не было в живых! — не выдержала Гермиона. — Ты снизошёл до общения со мной в надежде, что из чувства вины, которое, по твоему мнению, с чего-то должна испытывать, я стану плясать под вашу дудку?! Так вот, этого не будет!

— Я сожалею о тех словах.

— Гарри, мне не нужны извинения, если ты не испытываешь потребности их принести.

— Тогда чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ко мне перестали относиться как к взбалмошной глупой девчонке, доверили палочку и позволили хотя бы попытаться самой выйти на связь со Снейпом! Тогда не потребуется в очередной раз мучить привидение, не говоря уже о смертельном риске лезть в Хогвартс!

— Если не желаешь, чтобы к тебе относились как к взбалмошной глупой девчонке, так не веди себя так, — хмыкнул Гарри в ответ. — Довериться Снейпу — таков твой план? Можешь гарантировать, что он не приведёт нас прямиком в ловушку?

— А ты можешь гарантировать, что после пытки или Веритасерума он точно скажет правду? — резонно спросила Гермиона. — Талантливый зельевар наверняка принимает противоядие. По большому счёту, вопрос только в том, какому методу получения информации ты считаешь правильным доверять.

— Интересно, что о доверии заговорила именно ты, — Гарри поморщился. — Полагаю, сейчас от нас всех требуется просто поверить, что тебя с… напарником он вытащил из плена не из-за Непреложного обета, а по причине его верности Ордену. Что все эти годы Дамблдор не терял связь с тем, кто его едва не убил. Что он с радостью передаст нам крестраж, стоит только попросить? Тебя послушать, так глубоко в душе чуть ли не каждый Пожиратель Смерти на самом деле на нашей стороне! Вот только Рон, Кормак и многие другие с тобой не согласились бы в корне! — язвительные ноты в его тоне проступали всё отчётливее с каждым новым вопросом. — Хватит, Гермиона. Просто остановись. Я столько лет мирился с приказами, даже когда не был с ними согласен. Ты настаивала на этом. Раз за разом убеждала, что мы обязаны доверять соратникам. Что, если каждый будет тянуть одеяло на себя, победы нам не видать. Так что изменилось? Или на тебя эти утверждения не распространяются? — испытующе глядя, спросил он. — И да — я сожалею о тех своих словах. Действительно сожалею. Так что прости, если не даю тебе повода оправдывать собственные мерзкие поступки.

— Акцио мантия, — тяжело вздохнув, Гермиона поднялась с лавки, наблюдая, как предмет одежды приплыл в руки из её комнаты. И пока она возилась с завязками, Гарри молча ждал. Грейнджер не сомневалась: любое её решение он просто озвучит Ордену. — Хорошо, Гарри. Ты прав, я не должна подвергать сомнению приказы командования, — отвернувшись, она двинулась к двери.

— Подожди, — окликнул он, догнав девушку.

— Что-то ещё? — стараясь, чтобы голос не дрожал, спросила Гермиона.

— Без палочки туда нельзя. Вот, возьми, — протянул он магическое орудие Гермионе. Та сразу её узнала. Несмотря на боль, которая разрывала её на куски, просто невозможно не запомнить то самое оружие, которым эти страдания причиняли.

— Откуда у вас это?

— Кингсли обезоружил Лестрейндж в последнем рейде. Я бы отдал палочку твоего так называемого напарника, но мы проверили: мне она подчиняется беспрекословно. Надеюсь, ты не возражаешь против такого расклада?

— Ещё секунду назад я собиралась отправиться на поиски монеты в компании привидения без палочки, — стараясь выглядеть отстранённой, ответила Гермиона. Несколько мгновений она молча смотрела на палочку, после чего аккуратно приняла её, стараясь не прикоснуться к Избранному. — К слову, Гарри… смею заметить, что не жду ни от тебя, ни от кого-либо ещё поводов оправдывать мои, как ты выразился, мерзкие поступки. Просто потому, что не считаю их таковыми.

Договорив, она развернулась и направилась к антитрансгрессионному барьеру. Отчаянное желание закончить войну как можно скорее горело на кончиках пальцев, грозя высвободить спонтанную магию и привлечь к своей персоне лишнее внимание. Внезапное открытие пугало и будоражило до глубины души: Гермиона была уверена, что, доведись ей сейчас встретиться с тем Гарри, которого она знала до начала этого противостояния, он не имел бы ничего общего с нынешним. И Грейнджер могла поклясться, что способна была буквально на всё, чтобы остановить эту трансформацию.

И насколько в принципе было возможно пережить войну и остаться собой, а не переломанным жалким подобием собственной личности, она не знала вовсе.

Поиски миссис Фландерс на Бейкер-стрит разительно отличались от предыдущих появлений Гермионы на станции. Несмотря на то, что час пик уже закончился и поток магглов схлынул, привидение показываться не спешило, из чего духолов сделала вывод, что оно просто не хотело быть найденным.

Обойдя платформу по кругу несколько раз, но так никого и не заметив, Гермиона решила сменить тактику. Демонстративно разочарованно вздохнула и поспешила встать на эскалатор, словно смирилась с неудачей и направилась прочь из метро. Разумеется, далеко отходить не стала: спряталась за кирпичной стеной, отделявшей вход в метро от подземного перехода. Магглов поблизости не наблюдалось, так что она вытащила палочку и, прежде чем попытаться наложить на себя заклинание невидимости для душ, которое почерпнула из записей Драко, направила ту на фантик от шоколадки, который кто-то до урны не донёс:

— Вингардиум Левиоса! — взмахнув палочкой, она рассекла воздух, по ходу действия удивляясь сама себе. Дело в том, что раньше Гермиона никогда не придавала особого значения тому, чья палочка оказывалась у неё в руках. Ещё до получения задания, связанного с даром, спокойно умела, обезоружив врага в магической дуэли, продолжить сражение, держа в руках две палочки и поражая заклинаниями противников той из них, которой это бывало удобнее. Более того — намеревалась со временем научиться колдовать без палочки не менее эффективно, чем с магическим орудием в руке. И от планов своих не отказалась бы, если б не злополучная особая миссия, заставившая сконцентрироваться на совершенно иной магии. Тем не менее очередным за этот вечер неприятным открытием стало категоричное нежелание без предварительной проверки направлять на себя палочку, которую многократно видела в кошмарах.

Бумажка послушно переместилась прямиком в урну, убедив Гермиону, что полученное орудие худо-бедно подчиняется, по крайней мере в элементарных заклинаниях. На чём свет сквозь зубы ругая Элизабет, по ведомым только ей причинам пожелавшую исчезнуть с радара, Грейнджер сделала глубокий вдох, направила палочку на себя и произнесла заклинание. Несмотря на то, что никаких видимых изменений за этим не последовало, девушка всё-таки решилась попытать счастье и вернуться на станцию.

Прятаться Грейнджер не стала, остановившись чётко в центре: там, где обзор был лучше всего. Потекли томительные минуты, однако Элизабет так и не появлялась. Несколько раз незнакомые призраки прошли сквозь Гермиону. Это означало, что заклинание действительно работало: насколько она успела понять, души предпочитали всё же обходить живых при наличии выбора.

Знакомая прихрамывающая походка, которую уловило боковое зрение, заставила повернуть голову и удостовериться: на платформе появилась Пенни, самоубийца, с которой Гермиона разговаривала несколько месяцев назад. Духолов последовала за ней, стараясь ступать как можно тише.

Пенни тяжело спрыгнула на рельсы, с видимым трудом встала на ноги и заковыляла прямо по путям. С тревогой посмотрев на циферблат часов, Гермиона прибегла к заклинанию «Тихоход», после чего повторила её действие, отметив про себя, что если бы поток людей ещё не схлынул и поезда ходили бы чаще, продолжить слежку просто не смогла бы. Всматриваясь вдаль и готовясь в случае чего сразу трансгрессировать, Грейнджер следовала за призраком, медленно хромавшим во тьму туннельного перегона. Свет приближавшегося поезда успел замаячить в зоне видимости, когда Пенни резко взяла направо в сторону туннельного ответвления с надписью «Эвакуационный проход». Гермиона с готовностью повторила её действие и едва не столкнулась нос к носу с Элизабет, которая определённо пыталась проверить, не было ли слежки за отправленной ею «разведчицей».

Гермиона резко отшатнулась и уже спокойнее отошла на метр от привидений:

— Ну что? — в нетерпении уточнила миссис Фландерс.

— Она ушла, — поспешила успокоить её Пенни.

— Ты уверена? Точно помнишь, как она выглядит? Не могла пропустить случайно? — продолжила наседать душа.

— Миссис Элизабет, я мёртвая, но не дура, — надула окровавленные губы девушка. — Точнее, дура, но не в том, чтобы не запомнить, как выглядит духолов. Походила-походила и отправилась восвояси. Почему вы прячетесь-то от неё, не возьму в толк никак? — не удержалась она от вопроса. — Она же вам нравилась вроде.

— Ах, Пенни… — в ответ миссис Фландерс погладила девушку по сбившимся в грязную кровавую паклю волосам. — Нравится — не совсем верное слово. Я к ней привязалась. А привязанности делают нас слабыми. Уязвимыми. Смешно, но сейчас, когда мне давно нечего терять, включая собственную жизнь, я всё же умудрилась опять найти того, за кого не колеблясь её отдала бы.

— Зачем тогда прячетесь? — продолжила допытываться Пенни.

— Затем, что я просто не знаю, как сообщить Гермионе о том, что её сторона проиграет, — Грейнджер на несколько секунд задержала дыхание, заметив, что в глазах привидения заблестели слёзы.

— Да ладно, — легко отмахнулась в ответ собеседница Элизабет. — Вы же сами рассказывали, что когда Гермиона с красавчиком найдут монеты, злой волшебник станет смертным. И всё! В его теле и души-то почти не осталось. Добить его будет легко! Разве не это вы говорили?

— Он владеет самой могущественной волшебной палочкой в мире. — Миссис Фландерс перешла на шёпот, однако Гермиона прочла бы эту фразу даже по губам. — Их Избранный готов к дуэли. Но он обречён. Как и весь мир. И волшебный, и неволшебный. Жаль, что я не пожелала покоя для своей души. Не думала, что это приведёт к созерцанию Судного дня.

— Да быть того не может! Добро ведь всегда побеждает! С чего вы взяли, что его палочка самая могущественная? Расскажите! — вновь упрашивала Пенни.

Грейнджер слушала её, чувствуя, как зашумело в ушах, а металлический кровавый привкус во рту дал понять, что она непроизвольно прокусила щёку и даже этого не заметила.

Элизабет. Простая маггловская душа, пожелавшая помочь. Случайно попавшая в Ловушку Драко в их первое столкновение в метро. Или не случайно?

«Стоило умереть, чтобы узнать о том, что на самом деле магия существует!»

«Не нужно меня благодарить, просто убирайтесь отсюда подобру-поздорову, к чёрту Альбуса с его заданиями!»

Элизабет, вытянув руку с зажатым в ладони крестражем, держит её над головой Гарри, как будто просто знает, что этим сможет вывести его из строя.

Она слишком много ведает о мире, сокрытие которого от магглов является причиной существования Министерства магии как такового. Являлось, по крайней мере. И, похоже, знает даже то, что неизвестно самой Грейнджер.

— Действительно, расскажите, — снимая с себя чары невидимости, поддержала Гермиона просьбу Пенни. — Я тоже с удовольствием послушаю.

Испуг души при её возникновении оказался настолько велик, что Элизабет даже задрожала, будто оставшаяся от неё нематериальная субстанция вновь завладела давно умершим телом. Выдала реакцию, которая той, кому терять уже нечего, не должна была быть свойственна.

— Раз уж то, что вы так не хотели мне сообщать, я всё равно уже услышала, предлагаю познакомиться заново, — заставляя себя не реагировать на панику привидения, холодно проговорила Гермиона. — Начнём с лёгкого: кто вы? И на этот раз я хочу слышать правду.

— Элизабет Вирджиния Фландерс. — Она не стала спорить, не оскорбилась, не устроила торг за свои ответы. Смирилась. И, что совсем на неё похоже не было, даже не поинтересовалась местонахождением Драко. Не предприняла попытку отвлечь Гермиону.

— Я не лгала вам. Просто не пожелала делиться чем-то очень личным.

— То есть мой секс в вашем понимании не был чем-то очень личным, а о таком незначительном нюансе, как знание о существовании волшебного мира, вы предпочли умолчать?

— Справедливости ради, вы не очень-то моей персоной интересовались, Гермиона, — не преминула заметить давно умершая женщина. — Пенни, прошу тебя, оставь нас наедине. Предстоит длинный разговор, а тебе не нужно знать слишком много. При необходимости нас тоже могут найти. И допросить. Я права, Гермиона? — обратилась она к духолову.

— Да, — та кивнула в ответ. — Подобных мне волшебников мало, но они есть. И некоторые из них способны разуверить привидение, что самое плохое с ним уже случилось.

Пенни открыла было рот, чтобы возразить, однако Элизабет молча покачала головой, и та, опустив голову, подчинилась. Разочарованно вздохнув, она двинулась в сторону рельс, опять прыгнув на них, но теперь аккурат под с жутким грохотом пролетевший мимо них скоростной поезд.

— Оглохни! — взмахнув палочкой, Гермиона быстро сотворила вокруг себя и привидения защитные чары, чтобы посторонние звуки подземки, работающие на путях магглы или разыскивающие Элизабет души не сумели обнаружить их.

— Смешно, но если бы тогда, в Королевском лесу Дин, вы не обронили фразу про задание от профессора Дамблдора, я бы ни за что не последовала за вами, — начала Элизабет, не став дожидаться очередной порции вопросов.

— Вы знали его при жизни? — спросила озарённая догадкой духолов. — И не только его. Вы знали о существовании мира магии вопреки Статуту о Секретности! Не верили в духоловов, а попросту знали, что мы существуем! И что за самая могущественная палочка?! Не существует такой! Каждая палочка выбирает себе волшебника, когда тому исполняется одиннадцать! Учится вместе с ним, набирается опыта, становится его продолжением! И могущество его определяется желанием раздвинуть границы собственных магических возможностей! Желанием и готовностью посвятить себя науке!

— Гермиона, моя милая девочка, вы так горячо это доказываете, что я готова в это поверить в ту же секунду. Есть только одно небольшое затруднение: согласитесь, сложно забыть то, что увидела в последние секунды собственной жизни, — она обезоруживающе улыбнулась, заставив Грейнджер вспомнить о том, что в течение долгих месяцев отчаянно пыталась стать той другом. И в меру скромных возможностей помочь. — Вижу, вы мне не верите, — шутливо погрозила она ей пальцем. — Понимаю, какие у вас мысли в голове: не нужно много ума, чтобы убить магглянку. Любой палочкой. И всё же постараюсь вам доказать, что моя буйная фантазия здесь ни при чём. Как думаете, почему я выбрала метро? — внезапно перевела она тему.

— Не знаю, — пожала плечами в ответ Гермиона, припоминая момент, когда впервые увидела Элизабет и мазнувшую мысль, что той могло просто-напросто нравиться не зацикливаться на привычном, а даже после смерти интересоваться абсолютно всеми неизбежными переменами.

— Видимо, время моей истории всё же настало, — тепло улыбнулось привидение, прежде чем начать свой рассказ.

***</p>

Элизабет Вирджиния Фландерс никогда не мечтала о чём-то сверхъестественном. Не хотела спасти мир, совершить научный прорыв, написать книгу, которую признают впоследствии современной классикой, даже стать владелицей конюшни, где разводили бы элитные породы скаковых лошадей. Напротив, душа её при жизни жаждала чего-то совершенно тривиального: крепкую семью, сколько бог даст ребятишек, шумных посиделок за праздничным столом, пикников на выходных в редкие для Лондона тёплые деньки. Того, что большинство не ценило и принимало как обязательную часть программы, а уж теперь, в современном мире, у многих вовсе вызывало лишь презрительную ухмылку.

В определённый момент Элизабет даже думалось, что её мечтам вполне суждено сбыться. Когда она вышла замуж за Дэвида Фландерса, сына маминой лучшей подруги, то совершенно искренне поверила в собственную к нему любовь. Когда поняла, что беременна, — испытала чувство доселе неведомой эйфории. Ожидание ребёнка стало для неё временем самым счастливым: никаких свойственных её положению недомоганий она не ощущала и близко, только растущий живот напоминал о с каждой минутой приближавшемся к ней абсолютном счастье. Будучи женой каретных дел мастера, имевшего приличный доход благодаря отличной репутации среди весьма придирчивых клиентов, коими отличаются все богатые владельцы транспорта, молодая миссис имела возможность обеспечить себе наблюдение у опытной повитухи и нанять приходящую пару раз в неделю служанку. Траты в виде пары фунтов в месяц за услуги акушерки и помощь по дому молодой муж считал сущей мелочью за осознание того, что его любимая Бетти лишена сомнительного удовольствия от прачечных дел и при первой же необходимости к ней прибудет лучшая акушерка, которую можно было найти в Ист-Энде. Частенько молодые супруги, сидя за подсчётом еженедельных доходов и планированием необходимых трат, мечтали о том, как накопят деньги, переедут в район поприличнее и получше. Смеясь и фантазируя, они даже упоминали Белгравию, ну а пока жили там, где жили.

У них родилась прехорошенькая девочка. Акушерка миссис Блант вовсю нахваливала малютку и новоиспечённую мать, а во время первого тоста за здоровье молодой матери и младенца уверенно пообещала в ближайшие пару лет ещё одного, с той лишь разницей, что это будет наследник. Дэвид не выказал появлению малышки никакого разочарования, ведь они планировали большую семью, а значит, сына он вполне мог дождаться в следующий раз. Или в следующий за ним. Увы, но не зря говорят: хочешь насмешить бога — расскажи ему о своих планах.

Буквально через полгода после родов Элизабет снова забеременела, но ребёнка потеряла. Через три месяца ситуация повторилась. И потом ещё раз. Акушерка разводила руками и после очередного выкидыша полушёпотом предложила обратиться к какому-нибудь молодому специалисту из Королевского колледжа врачей Лондона. Ещё более тихим голосом сообщила, что до неё дошли слухи, что тамошние врачи давали королеве Виктории загадочный лауданум для отсутствия родовых болей. Услышанное так впечатлило Элизабет, что она, взяв у мужа огромную для неё сумму в десять фунтов и мысленно представив, сколько карет ему с подмастерьем Флинтом пришлось починить для этого в течение двух недель, наняла омнибус и отправилась в путь во благо появления следующих детей, в череде которых она упрямо видела как минимум двух мальчуганов. Врачи говорили, что при первых родах ей занесли инфекцию, однако назначенное ими лечение никак не повлияло на последующие неудачные попытки. Дэвид, поначалу отшучивавшийся, что всё в порядке и всех не родишь, со временем начал всё больше отдаляться. Однако причиной тому стали отнюдь не проблемы со здоровьем супруги.

Эмили — так они назвали свою дочь — начала подрастать, и с каждым месяцем жизни разница между ней и ровесниками всё больше бросалась в глаза. Девочка могла часами сидеть на месте, лишь раскачиваясь из стороны в сторону, не реагировала на обращённые к ней слова, не делала попыток говорить, играла лишь со старым одноглазым зайцем, попытки забрать которого вызывали у неё истерику. Люди из окружения молодой семьи начали шептаться, сначала между собой, а потом и вовсе не стесняясь советовали сдать ребёнка в богадельню. Тогда, мол, и Элизабет перестанет нервничать и сможет, наконец, осчастливить супруга здоровым малышом, да и за девочкой будет профессиональный присмотр.

— Вы удивитесь, как много книг мне удалось прочесть с тех пор, как я обосновалась здесь, в метро, — улыбнулась она, старательно игнорируя жалостливый взгляд Гермионы. — Сейчас Эмили поставили бы диагноз «аутизм», который впервые мне попался на глаза в одном научном журнале году эдак в тысяча девятьсот одиннадцатом, — Элизабет ненадолго задумалась, словно ей было важно передать каждый нюанс своей истории. — Её назвали бы особенной и изыскивали способы адаптировать в жизнь обычных людей. А тогда… тогда муж спустя ещё два года поставил мне ультиматум: или мы отдаём дочку в специализированное учреждение, или он от меня уйдёт, — Элизабет лишь улыбнулась уголками губ. — В тот момент я как раз вышла из больницы после очередного выкидыша и с очередным рецептом в руках. Не помню даже, которого по счёту, после восьмой попытки я просто перестала считать… Гермиона, положа одну руку на сердце, а другую на Библию, могу подтвердить, что ни одно решение в жизни не далось мне так легко! — призналась она и звонко рассмеялась, прежде чем продолжила рассказ.

Как мечтали сменить район, так и произошло. Элизабет с Эмили сняли небольшое жильё в Уайтчепеле, а мистер Фландерс обосновался на втором этаже крохотной каретной мастерской, втиснутой между домами докеров на окраине Докленда. Теперь у бывших супругов началась раздельная жизнь, соединённая в виде еженедельной выплаты в один фунт десять шиллингов и шесть пенсов рождением их единственного общего чада. Дотацию предложил бывшей жене сам муж, стоя на коленях перед святым отцом в церкви и подтверждая своё добровольное решение, подписанное этим же священником в суде. Исключительно для скорейшего завершения процедуры развода.

Стоило Дэвиду исчезнуть из их с дочерью жизни, Элизабет, вопреки логике шушукающихся за спиной знакомых, сокрушавшихся тому, что остаться без мужа с больным ребёнком есть истинное горе, смогла, наконец, выдохнуть. Она упорно гнала мысли, что супруг стал ей в тягость, но, только освободившись от семейных обязательств, окончательно поняла насколько. Не скучала даже по сексу, который прежде любила и удовольствие от которого уже давно перестало перевешивать неминуемые после него последствия. Довольно щедрую выплату от отца Эмили она дополняла оплатой за продажу незамысловатой вышивки и качественного шитья.

Шли годы, Эмили исполнилось восемнадцать. Внешне она выросла в красивую девушку: высокая блондинка с огромными голубыми глазами, она пошла в Дэвида, который был весьма видным мужчиной и после развода довольно быстро женился снова и обзавёлся желанным выводком, в котором значительно преобладало количество сыновей. Элизабет даже не обижалась на это, в конце концов, сама она разлюбила его тоже, да и частично содержал их с дочерью именно бывший муж. О своей же личной жизни она и не думала помышлять: Эмили жила в собственном мире и полностью от неё зависела, а едва ли какой-то мужчина добровольно пожелал бы связать себя с женщиной, отягощённой таким серьёзным бременем.

Единственной слабостью, что Элизабет изредка позволяла себе, остались скачки, посещать которые она начала ещё в компании Дэвида. После развода женщина изредка вырывалась туда снова уже в одиночестве. Худо-бедно она сумела изыскать для себя такую возможность. Дочь с собой не брала, разумеется: та тяжело воспринимала смену обстановки, а ещё, несмотря на возраст, сохранила привычку спать днём, оставляя Элизабет пару часов свободного времени. Просить свою мать побыть с Эмили она не могла, родительница не простила дочери развод и, по её словам, совершенно неразумное поведение, так что в таких случаях Элизабет подстраховывала соседка.

Однако в тот день всё пошло наперекосяк: соседка слегла с кишечным гриппом и помочь при всём желании не могла, а необходимость приглашать сиделку пришлось бы объяснять Дэвиду, который выделял им с дочерью весьма ограниченные средства на жизнь. Элизабет и без того частенько не покупала мяса на свою долю, множество раз штопала старые платья, выгадывая несколько шиллингов на билет и поездку в оба конца.

Только тот, кто безвылазно сидел дома с нездоровым человеком, поймёт степень разочарования Элизабет от грозящих рухнуть планов. Она нуждалась в этом почти физически: хотя бы на непродолжительное время вырваться на свободу, сменить обстановку, сбежать от рутины. Найти в себе тот самый ресурс, который позволит нести свой крест и дальше. Напомнив себе, что ни разу не было такого, чтобы Эмили пробуждалась раньше, женщина всё-таки решилась не менять планов в надежде, что даже если дочка проснётся, едва ли обратит внимание на отсутствие матери. За эти годы от родной дочери Элизабет не перепало даже улыбки, не говоря уже о зрительном контакте.

Как это бывает почти всегда, если что-то сразу пошло не по плану, неприятности будут следовать по нарастающей. Едва первый тур состязаний закончился, она поймала кэб и поспешила домой, однако вылетевшие из обода колеса три спицы разом задержали на добрые четверть часа, присовокупив это время к тому обстоятельству, что в дни скачек пробок на улицах Северного Кенсингтона было куда больше обычного. Элизабет и рада была бы сменить средство передвижения, однако первый возница без оплаты отпускать одинокую женщину не собирался, а денег с собой у неё было строго на одну поездку. Хоть викторианский Лондон и был намного меньше сегодняшнего, а бегом всё равно вышло бы намного медленнее, чем на транспорте. Вот и пришлось смиренно ждать, когда кэб сможет продолжить свой путь.

Надо ли говорить, что домой Элизабет вернулась куда позже, чем планировала? Войдя в дом, она опрометью побежала в спальню Эмили, но в кровати девушки не было. Не оказалось её ни на кухне, ни в гостиной, из чего следовало, что дочь всё-таки покинула дом, не забыв старательно захлопнуть за собой дверь: привычные ритуалы были неотъемлемой частью её существования. На улице начало вечереть, над Лондоном сгустились сумерки, когда несчастная мать бросилась искать своё исчезнувшее чадо. Никаких иллюзий по поводу родного города Элизабет не испытывала: улицы его с приходом темноты переходили в распоряжение наводнивших столицу личностей, никоим образом не попадавших под определение законопослушных жителей. И умственно не совсем нормальная девушка могла попасть им в руки буквально играючи. Ещё больше пугало осознание, что их внимание Эмили определённо обратит на себя, ведь на её внешней привлекательности недуг не отразился совершенно.

Элизабет вернулась домой лишь под утро, всю ночь пробегав по кварталу и выкрикивая имя дочери. В Скотланд-Ярде нехотя приняли её заявление, однако начинать поиски не спешили, лениво заверив, что дочка попросту загуляла и что болезнь зову природы не помеха.