12 (1/2)

Том уверенным шагом идет по узкому коридору вагона поезда. Он гармонично завершает собой угрюмую картину потрепанного годами состава, и в то же время выглядит здесь крайне вызывающе. Это не первая его поездка, он не растерян и не напуган, но будто бы не помещается, для его персоны слишком мало места.

— Нам сюда, — он замирает перед дверью одного из купе и, поставив багаж Гермионы на пол, открывает дверцу. — Проходи.

— Сидячие места? — Грейнджер недовольно поднимает бровь. — Чем это отличается от мест в общем вагоне?

— Здесь нет соседей.

Том хотел пропустить её вперед, но теперь, злясь и не желая ждать нового «фи» со стороны Гермионы, вновь поднимает её багаж и первым заходит в купе.

— До Лондона по меньшей мере несколько суток?

Она без сомнения может назвать всех директоров Хогвартса с годами управления школой; этапы строительства замка. И даже историю метел. В ее голове всегда было много бесполезных знаний. Но Гермиона никогда не интересовалась историей магловского транспорта. Разве что Англии, да и то слишком поверхностно, чтобы здесь и сейчас понимать, к чему быть готовой.

— До Лондона нет прямых поездов, мы поедем до Мюнхена. Всего лишь двенадцать часов. А оттуда трансгрессируем к границе Шотландии, где нас встретит Альбус, — он намеренно не называет учителя по фамилии, желая показать, что теперь они одного уровня, и ему позволено использовать имя.

Это выглядит нелепо. Гермиона улавливает в его голосе нотки обиженного школьника. Быть может именно это стоило менять министерству, чтобы уничтожить монстра в зародыше?

— Что ж, — Грейнджер садится в кресло, ерзает, оценивая удобство. И разочарованно выдыхает. Она и без того ничего не ждала от этой поездки, но теперь эта история кажется ей сущим адом.

Они направляются в неизвестность, чтобы просить помощи во время встречи, где она должна стать дополнительным аргументом для человека, который встретит ее в своем будущем.

Если, конечно, будущее ещё возможно.

— Я полагал, что ты будешь не в восторге от толпы, но и подумать не мог, что даже купе станет для тебя проблемой, — в нем словно снова включается незнакомец с площади. Гермиона безошибочно ловит произошедший внутри него щелчок. Меняется выражение лица, тембр голоса и взгляд.

Начинается игра. Картинка в голове Реддла о Гермионе вновь не сходится.

— Отнюдь. Просто не ожидала, что ты можешь обречь себя на неудобства.

— Интересно, — он растягивает гласные в слове. А затем закрывает дверь в их купе и, словно переключаясь, забыв об их разговоре, начинает убирать багаж из-под ног. Он разрывает нить диалога, загоняя этим Грейнджер в тупик.

Девушка хмурится, внимательно следя за действиями Реддла. Что это значит? И какого дементора.

Но вскоре Том занимает место напротив Гермионы, ловит её взгляд, давая понять, что он снова её видит. И беседа может продолжиться.

— Однажды меня перевозили в вагоне, предназначенном для груза, не для людей. Ты держишься за близ стоящего, чтобы не рухнуть, когда вагон потрясывает. А когда поезд тормозит или трогается, вы и вовсе валитесь, как будто и не были никогда людьми — так, домино. Сесть в таких случаях не удается, слишком много людей, — Реддл на мгновение закрывает глаза, жадно втягивая воздух через нос. О, сколько в тот момент вокруг было желания жить. И как сильно воняло приближающейся смертью. — Ты благодаришь небо, что у близ стоящего ещё есть силы держаться на ногах. Тебе не нужно принимать на себя его вес. Но рано или поздно, один из вас рухнет. Лишь вопрос времени: кто. Так что условия, в которых мы едем с тобой, кажутся мне райскими.

— Ты будто описываешь поезд в концлагерь.

Вместо ответа, Реддл ухмыляется. Он остается доволен тем, что ему не приходится ей объяснять больше, чем ему бы хотелось. Её выражение лица говорит о том, что она и так прекрасно понимает, о чем идет речь. Дальше описывать нет смысла.

— А что самое страшное случалось с тобой? Из-за чего ты носишь палочку в кармане на предплечье?

Откровенность за откровенность. Но он не был честен с ней в полной мере. Лишь описал картину, лишив ее сути.

— Хочешь узнать про будущее?

— Нет, — Том ухмыляется. На самом деле — хочет. И с трудом сдерживает себя от того, чтобы не залезть к ней в голову. Особенно теперь, когда они вдвоем в замкнутом пространстве.

И даже если он увидит там самое страшное, что может представить, у него есть время пережить это, не потревожив никого вокруг.

Ты не сделал этого, когда она была слаба, не сделаешь и сейчас.

— Хочу лишь знать, откуда у тебя привычки человека, прошедшего войну, — но кое-что он должен знать. — У нас ничего не вышло?

Грейнджер смеривает его взглядом. Волан-де-Морт, монстр, хватающийся за свою никчемную жизнь, задает вопрос не о себе.

Он спрашивает не о власти и не о вечной жизни.

И Гермионе на мгновение кажется, что этого достаточно, чтобы рассказать ему оторванную от конкретики правду.

— Вас, как сопротивления, в моей реальности не было.

— То есть ты не знаешь ничего о судьбах кого-либо из нас? — он прищуривается.

— А эта попытка выглядит довольно нелепо, — Грейнджер начинает казаться, что все это происходит не ради встречи с Альбусом, а для её допроса. Замкнутое пространство крошечного купе не вселяет в нее уверенности. Это место, откуда ей хочется сбежать. И как можно быстрее.

— Согласен, — Реддл будто и сам чувствует неловкость, повисает долгая пауза. Им на самом деле оказывается нечего сказать друг другу. И одновременно хочется говорить о слишком многом.

Гермиона перестает казаться монстром, который может знать о нем больше, чем он сам. Она безопасна. Поверить в это оказывается сложнее, чем хотелось бы.

Слишком отточенные действия, слишком много гнева во взгляде. Идеальное орудие министерства или жертва, которая едва выдохнув, снова окунулась в войну? Но с кем она воевала?

Интересно, какая версия происходящего в будущем будет у Теодора. И почему их поведение слишком разное.

— Ты можешь трансформировать сидения в кровати. Твоя магия чужая для этого времени, её будет практически невозможно вычислить, — проговорил он оторванным от реальности происходящего голосом. Том меняет тему и старается продемонстрировать потерянный интерес к их беседе.

Но Гермиона чувствует противоречие, нарастающее внутри Реддла. Ей не нравится, что теперь она может быть настолько восприимчива к его эмоциям. Словно его магия говорит с ней. И выходит куда честнее, чем словами.

— Мне не хочется спать, — он словно выдыхает внутри себя. — Мы не будем говорить о событиях будущего, это был наш уговор. Но, может быть, тебя интересует что-то ещё.

Задай правильный вопрос, чтобы получить нужный тебе ответ.

Реддл невольно улыбается. Как минимум кое-что теперь ему о ней известно. Она тоже училась у Дамблдора. Он не уверен, что это плюс. Как и не уверен, что его это всерьез может обрадовать.

Скорее всего к ней профессор был более благосклонен. Возможно, что и переняла она у него больше. Если он учил её не отчуждением, а делом.

Интересно, мисс Нотт была слизеринкой? И как звучит её настоящая фамилия?

Впрочем, есть ли разница. Будто фамилии вообще что-то значат, если они, конечно, не принадлежат древним родам с идеальной репутацией. Но будь это так, она бы уже назвала свое полное имя. А он без труда узнал бы её черты в ком-то из его поколения.

— Кто научил тебя сражаться?

Реддл ловит себя на мысли, что ему интересно узнать о ней. О будущем, безусловно, тоже, но сейчас он хочет прочесть именно ее историю. Найти тот шрам в ее прошлом, который так сильно не даёт ему покоя.

— Мой друг — он был прекрасным учителем.

— Был?

— Учителя бывают по призванию, а бывают по принуждению. Когда его миссия была выполнена, он забыл о том, как прекрасно справлялся с обучением ровесников. Надеюсь, что-нибудь да останется в нем для его детей, — Том понимающе кивает. Интересно, как выглядит её внутреннее кладбище покинувших её жизнь живых людей.

— А кто научил убивать?

Губы Гермионы непроизвольно растягиваются в улыбку. Том задает правильный вопрос. Ей нравится, что он в отличие от многих, понимает, что учиться сражаться и убивать — совершенно разные вещи. И если первого учителя легко забыть, то взгляд второго уносишь с собой в могилу, растворяя в своем сердце.

Ты.

Но она не позволяет себе такой слабости произнести это вслух.

Ты.

Вернее, крестраж, слишком долго висевший на шее. Темный, как безлунная ночь. Беспощадный и убедительный в своей жестокости.

Ты.

— Полагаю, что я родилась с этим, — она пожимает плечами, отлично зная, что Том поймет ее ложь.

— Даже у меня этого не получилось, — и он не спускает ей обман.

— Возможно, я более особенная, чем ты, — ты опять заигрываешь с монстром. Но это вырывается невольно. Будто ей управляет неведомая сила, желающая привлечь как можно больше внимания Тома.

Она пытается выделить себя. Но куда уж больше. Что ты творишь.

Грейнджер хорошо помнит магию крестража. Сны, которые он ей показывал, захватывали подсознание. Она видела, как Том первый раз столкнулся с магическим выбросом, и после пытался обуздать новую силу; как выживал в приюте, как первый раз увидел Хогвартс. Она действительно знала его лучше, чем кто-либо.

Но что важнее, она помнит, какой сильной становилась, благодаря подвеске на шее. Он словно сливался с ней, даря не то бессмертие, не то веру в свои силы такого масштаба, что остановить Грейнджер уже не представлялось возможным.

Он был большей поддержкой, чем кто-либо из живущих рядом в те времена. И одновременно самым пугающим, что с ней происходило.

А теперь Том сидит напротив. Том, чья часть, всего лишь небольшая часть, была в крестраже.

Гермиона ненавидела Рона и одновременно благодарила за то, что он уничтожил медальон. Тем самым он освободил её от зависимости и проклятья.

А кто теперь уничтожит Реддла, чтобы тяга исчезла.

— Как это было в первый раз? — Реддл задаёт слишком личный вопрос. Но медальон уже это видел. Душа Тома была рядом с ней в момент убийства. Он без доли сомнения внушил ей, что это было правильно, пока остальные называли монстром.