Глава 5 (1/2)

Теперь, когда Гермиона могла самостоятельно передвигаться, хоть и медленно, они возобновили свои обычные ночные дежурства со сменой каждые четыре часа. Они решили пробыть на новом месте всего несколько дней, а потом продолжить путь дальше на юг, чтобы увеличить расстояние между ними и прежней стоянкой.

В течение следующих четырёх дней они вставали рано, быстро перекусывали, а затем пробегали медленной трусцой несколько больших кругов вокруг палатки. Гарри, бегавший в своём привычном темпе, дважды догонял Гермиону, опережая её на круг, и она каждый раз шлёпала его в притворном возмущении, крича, что это не считается и что у него несправедливое преимущество. Гарри смеялся и слегка щипал её за бок, пробегая мимо, и кричал в ответ, что она просто злится, потому что от природы медленная и ножки у неё коротенькие. После пробежки они завершали тренировку, делая несколько приседаний, отжиманий и выпадов. Гермиона делала гораздо меньше подходов, чем Гарри, но всё равно гордилась своими результатами.

На третий день, усталые и потные, но очень довольные собой, они лежали на траве перед палаткой, слушая, как волны разбиваются о скалистый берег.

— На днях, — сказала Гермиона, хватая ртом воздух, — я тебя обгоню. Вот увидишь!

Гарри откровенно рассмеялся; его раскатистый смех был искренним и громким. Он протянул правую руку, обхватил её бедро чуть выше колена и слегка встряхнул.

— Только не с этими цыплячьими ножками, — и снова рассмеялся, когда она с возмущенным возгласом шлёпнула его по груди. — Кроме того, мой беговой опыт бесконечно больше твоего — я годами бегал от Дадли и его банды. У тебя нет шансов.

Гермиона с улыбкой перекатилась на бок и приподнялась на локте, поморщившись, когда раны на груди напомнили о себе. Прикусив язык, чтобы не сказать лишнего, она осторожно посмотрела на Гарри. Его лицо раскраснелось от бега, но он был расслаблен и спокоен — и смотрел на неё с намёком на озорное веселье в глазах.

— Твой кузен был не самой приятной компанией, да? — сказала она, стараясь сохранить лёгкий тон. Свободной рукой она сорвала травинку на небольшом пространстве между ними и начала теребить её в пальцах.

Гарри фыркнул.

— Сказать так будет неслабым преуменьшением, — сказал он со вздохом, подняв взгляд к небу. — Он был настоящей задницей, хотя я уже не уверен, что всё ещё держу на него обиду. Раньше да, но… Он просто не знал ничего лучшего. Он был продуктом того, чему его научили родители, и… Не знаю. По другому просто не могло быть.

Гарри проводил взглядом особенно пушистое облако. Гермиона некоторое время изучала его лицо. Казалось, он о чём-то глубоко задумался.

— Это… — она сделала паузу, когда он снова перевёл взгляд на неё, — это очень зрелый взгляд на вещи. Ты никогда особо не рассказывал о Дурслях, но из того немногого, что ты всё-таки говорил, уже можно было понять, что они относились к тебе плохо. Мне всегда казалось, что ты их ненавидишь.

— Ну, — сказал он на вдохе, после чего медленно выдохнул, — здесь особо и нечего говорить. Да, они относились ко мне плохо. Ужасно, на самом деле. Но, наверное, я просто очень устал всё время злиться и обижаться.

Он замолчал, его взгляд неуловимо изменился — в нём появилась какое-то зрелое спокойствие, замешанное с усталостью и печалью.

— Не уверен, что у меня хватит сил и дальше их ненавидеть, — медленно проговорил он, как будто только произнося эти слова вслух, он по-настоящему осознавал их значение. — Они мне не нравятся. Они плохие люди, но после потери Сириуса, а теперь и Дамблдора у меня просто нет сил ненавидеть людей, которые попросту слишком невежественны, чтобы быть лучше. Они того не стоят. Они не заслуживают моего времени, поэтому я не собираюсь тратить его на них. Я не хочу тратить время на ненависть к ним.

Гермиона смотрела на Гарри в лёгком потрясении. Она была полностью согласна с его словами и, по правде говоря, безмерно впечатлена такой зрелой точкой зрения с его стороны, даже горда им, но при этом она была удивлена. Дурсли обращались с Гарри так, как некоторые волшебники обращались со своими домашними эльфами, и это при том, что Гарри наверняка утаил худшее. Она просто не понимала, насколько Гарри повзрослел, как сильно на него повлияла потеря Сириуса и Дамблдора. Она видела, что это сказалось на нём физически и эмоционально, но не осознавала, как это повлияло на его зрелость и мировоззрение.

Она протянула руку, которой до того неосознанно вцепилась в траву между ними, обхватила его запястье и сжала пальцы.

— Я знаю, что от меня это ничего не значит, — тихо сказала она. — Но мне жаль… Мне жаль, что Дурсли так плохо с тобой обошлись. И… я горжусь тобой за то, что ты предпочёл смотреть на это таким образом. Ненавидеть гораздо легче. Я… наверное, я просто хочу, чтобы ты знал, что я очень рада… рада, что ты решил быть выше всего этого и что ты не собираешься тратить свою энергию на глупых невежественных людей.

Гарри улыбнулся и выдохнул, его лицо просветлело. Он перевернул руку и переплёл их пальцы, после чего притянул её руку и прижал к своей груди.

— Спасибо, Гермиона, — искренне сказал он, но уже через секунду его глаза снова заблестели прежним озорным весельем. — Но лесть не поможет тебе выиграть завтрашнюю гонку!

Гермиона попыталась отдёрнуть руку, чтобы ударить его, но он держал крепко, смеясь над её возмущением.

— Я не!.. Да как ты!.. — воскликнула она, изо всех сил пытаясь высвободить руку, в то время как он продолжал смеяться. — Я бы никогда… Я тут искренне пытаюсь сказать, что горжусь тобой, а ты такое предполагаешь! И вообще, это не гонка! Это тренировка!

Гарри ещё громче рассмеялся над её фрагментарным ответом и отпустил её руку, быстро откатившись в сторону от последовавшего удара.

— Чур я первый в душ, — сказал он, подмигнув, и быстро поднялся с земли.

Гермиона издала звук разочарования и перекатилась на спину, чтобы посмотреть на небо.

— Ты мерзавец, Гарри Поттер! — крикнула она ему вслед и услышала в ответ смех из палатки.

Но, лёжа на траве и глядя на облака, она не могла не улыбнуться. Удовлетворённо вздохнув, она закинула руки за голову, позволяя океанскому бризу играть её волосами. Она безмерно гордилась Гарри и была поистине впечатлена тем, как сильно он повзрослел, в какого человека вырос. Он превращался в мужчину, который знал, на чём сосредоточить свои приоритеты. Знал, что на самом деле важно. Несмотря на все поддразнивания, она не сомневалась, что Гарри был искренен в своей благодарности. Мысль, что он чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы поделиться с ней своими мыслями, делала её счастливой. Она прижала правую руку к груди, ту самую, которую Гарри минуту назад прижимал к своей, и тихо выдохнула.

Приняв по очереди душ, они позавтракали и продолжили свой обычный распорядок: чтение, отработки небольших исцеляющих заклинаний, обсуждение и планирование. Иногда они вынимали портрет Финеаса, чтобы узнать, готов ли тот сообщить им какие-либо новости.

К концу четвёртого дня Гермиона была очень довольна своим физическим прогрессом, и они договорились попытаться пройти двадцать миль на юг на следующее утро, чтобы разбить новый лагерь.

Предварительно упаковав вещи, они устроились у края небольшого утёса, который спускался к самой воде. Используя заклинание, которому Гермиона научила его два дня назад, Гарри наколдовал небольшой огонь в банке и поставил между ними для тепла. Они оба смотрели в тёмное звёздное небо, нависшее над бурными волнами. Ветер усиливался, принося холод с севера — зловещее предзнаменование грядущего шторма. Они довольно долго сидели молча, прежде чем Гарри заговорил.

— Летними ночами, если меня не запирали в моём чулане, я лежал на лужайке за домом Дурслей и смотрел на звёзды, — сказал Гарри, по-прежнему глядя в небо. — И желал, чтобы кто-нибудь пришёл и забрал меня у них.

Сердце Гермионы замерло в груди. Ей потребовалось всё её самообладание, чтобы не крутануть головой в сторону Гарри и не воскликнуть: «Твоём чулане?!» Но она прикусила губу, тихо вздохнула и вместо этого лишь слегка повернулась, чтобы видеть его лицо. Выражение его лица и то, как он говорил, привносили в ночной воздух ощущение спокойствия и серьёзности. За все годы, что она его знала, Гарри никогда много не говорил о Дурслях, ей были известны лишь мелкие детали, но не нужно было быть гением, чтобы понять, что детство Гарри было безрадостным. Но про чулан она слышала впервые. Она попыталась осмыслить эту новую информацию, пытаясь представить, каково это. Она ждала, когда он продолжит, понимая, что Гарри решил поделиться с ней некоторыми очень тёмными и очень интимными подробностями своей жизни до Хогвартса — подробностями, которыми он, вероятно, ни с кем не делился.

— После того как начали приходить письма из Хогвартса, мне выделили маленькую спальню. Первое письмо было адресовано в чулан под лестницей, что, видимо, немало их смутило, — пояснил он, как будто хотел уверить её, что всё было не так уж плохо. — Когда я узнал, что поеду в Хогвартс, я был так счастлив. Так счастлив, что наконец-то смогу уйти от них, начать другую жизнь. Потом я встретил тебя и Рона, и вы двое стали первыми друзьями, которые у меня когда-либо были.

Он поднял маленький камешек, лежавший рядом, немного повертел его в руке, прежде чем бросить в воду. Было не видно, как он падает — темнота уже опустилась до такой степени, что океан превратился в сплошную чёрную лужу, и только белые гребни волн ещё были различимы на тёмном фоне воды.

— А потом в мою жизнь вошли другие люди. В моей жизни появился Сириус. — Он нахмурился и замолчал на время. Когда он заговорил вновь, в его голосе слышалась лёгкая дрожь. — После потери Сириуса, после Седрика, после того, что со всеми нами сделала Амбридж, после отравления Рона, после Дамблдора, я… я так боюсь, что потеряю всех. Кажется, что люди, с которыми я позволяю себе сблизиться, всегда подвергаются опасности. Всегда страдают. И ты тоже. Эта история с оборотнем, не говоря уже о куче других опасных ситуаций, в которые я тебя втягивал…

Он нашёл её руку, ту, что лежала между ними в траве, и крепко сжал. Она не была уверена, что он отдавал себе в этом отчёт.

— И я просто… Я знаю, ты скажешь, что это не моя вина, но это так. Я несу за это ответственность. И самое худшее… — сказал он напряжённым голосом, пристально посмотрев на неё. Гермиона буквально видела вину, которая глубоко засела в нём. — Я всё ещё рад тому, что Хагрид пришёл отдать мне то письмо. Я… я бы не хотел это менять. — Его голос затих на мгновение, прежде чем продолжить с отчётливой болью. — Это эгоистично? Это делает меня ужасным человеком?

Он с тревожным ожиданием всматривался в её лицо. Подбирая слова, она остро чувствовала, как разрывается за него её сердце. Гарри, бедный Гарри. Его жизнь была буквально пронизана отчаянием и содержала в себе больше печали и невзгод, чем большинство людей испытывали за всю свою жизнь — а ему ещё не было и восемнадцати.

Его слова словно сшили воедино болезненную картину его жизни и объяснили все его поступки, слова и действия. Это придало последним семи годам новый смысл. Его глубокая и покровительственная любовь к друзьям — потому что у него их никогда не было. Его стремление поступать правильно — потому что в его собственной жизни было слишком много неправильного. Его восхищение чудом волшебного мира — потому что в его детстве не было чудес. Его удивление, когда люди принимали его или хотели быть рядом с ним — потому что его отвергали вплоть до Хогвартса. Его угрюмость и попытка отстраниться от окружающих в последние два года — потому что он винил себя в смерти людей, которые оказывались рядом с ним. Он винил себя в смерти Седрика, Сириуса, Дамблдора… Он пытался создать вокруг себя пространство, потому что чувствовал ответственность. Потому что чувствовал вину. Потому что не хотел, чтобы кто-то ещё пострадал. И он запер всё это в себе, справляясь со своей болью в одиночку.

— О, Гарри, конечно нет! — порывисто прошептала она, крепко сжимая его руку в ответ. — Нет, нет и нет, это никоим образом не делает тебя эгоистом! Всё это — то, что происходит вокруг тебя, — произошло бы независимо от того, вернулся бы ты в волшебный мир или нет. И если бы ты не вернулся, нам было бы намного хуже, мы потеряли бы гораздо больше.

Она обхватила его руку обеими руками и наклонилась ближе к нему.

— Гарри, я знаю, что ты винишь себя, я знаю, что ты чувствуешь себя ответственным, и я понимаю, что ты, скорее всего, не до конца поверишь моим словам, но в том, что произошло, нет твоей вины. Ты — символ надежды для людей, и ты уже так много сделал. Ты спас много жизней. Ты несколько раз мешал Сам-Знаешь-Кому вернуться. — Гарри отвернулся, слегка нахмурившись, и снова посмотрел на воду. — Я даже не могу представить, через что ты прошёл, что ты чувствуешь… под каким давлением находишься… Но…

Она остановилась, протянула левую руку вперёд и, коснувшись щеки, мягко повернула его голову лицом к себе. Он позволил. Его глаза ярко сияли в слабом свете голубого пламени.

— Тебе не нужно спасать мир в одиночку, — тихо сказала она, проводя большим пальцем по его щеке. — Мне всё равно, что говорит какое-то глупое пророчество. Я помогу тебе. Орден поможет.

Она смотрела на него, пытаясь передать ему всю свою искренность, пытаясь заставить его понять, что она имела в виду то, что сказала. Что она не бросит его.

— Ты не обязан в это верить, Гарри, — сказала она чуть громче шёпота. — Я просто хочу, чтобы ты это знал. Я с тобой. И я останусь с тобой до конца.

Гарри закрыл глаза и выдохнул, складка на его лбу немного разгладилась, но его плечи всё ещё оставались напряжены. Затем он открыл глаза и посмотрел прямо на неё. Воздух вокруг них казался тяжёлым.

— Я знаю, — тихо сказал он и поднял свою руку, чтобы накрыть ту, которой она касалась его щеки, после чего повернул голову и целомудренно поцеловал её ладонь.

Её сердце слегка затрепетало, но она не обратила на это внимание. Затем он взял её руку, опустил к себе на колени и крепко сжал.

— Я знаю, — повторил он, прежде чем глубоко вздохнуть. Его плечи наконец опустились. — Просто… трудно не чувствовать себя ответственным. Я не могу иначе.

Она слегка улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ.

— Спасибо, что выслушала, — тихо сказал он.

— Всегда пожалуйста, Гарри. — Она крепко сжала его руку. Одна её рука теперь лежала на земле, а вторая — так и осталась у него на коленях.

Некоторое время они молча сидели, держась за руки. Гермиона снова посмотрела на звёзды. Тепло голубого пламени приятно согревало тело. Несмотря на накатывающие волны, на утёсе было тихо, а воздух вокруг них казался гуще, чем несколько минут назад.

Гермиона чувствовала на себе пристальный взгляд Гарри, и это заставляло её нервничать. Она не испытывала тревоги или неловкости, нет, охватившее её нервное напряжение было другим, незнакомым. Словно маленький шарик жужжащей энергии щекотал её изнутри. Как бабочка, порхающая в ладонях.

Сделав тихий вдох, она медленно повернула голову к Гарри. Их глаза встретились, и он несколько мгновений удерживал её взгляд, прежде чем слегка склонить голову набок. Он смотрел на неё с каким-то странным, пытливым интересом.

— Я никогда никому этого не рассказывал, — тихо сказал он, продолжая смотреть ей в глаза.

Гермиона почувствовала, как от его взгляда вспыхнули щёки, и открыла рот, чтобы ответить, но тут же закрыла. Она не знала, что сказать. Он не ждал ответа, а просто сказал как есть, и то, как он это сказал, заставило бабочек в её животе затрепыхаться сильнее. Что-то было в его глазах такое, отчего защемило грудь.

— Нам пора ложиться спать, — сказал он тихо, чуть громче шёпота.

Она кивнула в ответ, но ни один из них не сдвинулся с места. Они так и продолжали сидеть, держась за руки и глядя друг другу в глаза, обводя пытливым взглядом лица друг друга в мерцающем голубом свете.

Гермиона почувствовала, как скрутило живот, но не от боли, не от тошноты, не от мучительных переживаний, которые в последнее время управляли её телом. Это было что-то другое — что-то тугое и тёплое. Её охватила нервозность, грудь сжалась. Казалось, время замедлилось, и они пребывали в мире замедленной съёмки. Она не знала, что делать, что сказать, она вглядывалась в лицо Гарри, а он, в свою очередь, вглядывался в её, но ни один из них не находил ответов. Воздух вокруг них казался тяжёлым и тягучим. Скручивающее чувство в животе усиливалось и сжималось. Она боялась того, что произойдёт, если она не пошевелится.

Она резко отвернулась, надеясь, что темнота скроет румянец, который она слишком ясно чувствовала на своём лице.

— Да, нам пора ложиться спать, — повторила она, игнорируя лёгкую дрожь в своём голосе. Она высвободила руку из рук Гарри и повернулась, чтобы подняться с земли.

Гарри встал рядом и, поддерживая под локоть, помог ей подняться, хоть она больше и не нуждалась в помощи. Встав на ноги, Гермиона осознала, насколько близко они стоят; она чувствовала тепло, исходящее от его тела, его рука так и лежала на её локте, а её левый бок был всего в дюйме от него. Она подняла взгляд от его груди к лицу и, чувствуя, как громко забилось сердце, посмотрела ему в глаза.

Он смотрел на неё взглядом, какого она раньше никогда у него не видела, — пронзительным, внимательным, страстным и вместе с тем слегка озадаченным, как будто он видел её в первый раз.

Её разум был пуст. Её мозг постоянно работал, что-то просчитывал и анализировал, но, глядя в его ярко-зёлные глаза, она ощутила поразительную пустоту в голове. Дыхание перехватило. Правая рука крепче сжала подол рубашки, осторожно перебирая ткань между пальцами. Казалось, время замедлилось ещё сильнее.

Гарри пошевелился, его голова едва заметно повернулась влево и медленно начала опускаться к ней. Гермиона напряглась, её сердце бешено заколотилось, а пальцы замерли на краю рубашки. Она не моргнула, не отвела взгляд — она просто смотрела, как его лицо постепенно приближается к ней, пока он не… замер. Он остановился всего в дюйме от её лица, и она почувствовала прикосновение его дыхания к своей коже. Она не дышала. Она перестала дышать в ту секунду, когда он начал опускать голову. Затем он чуть повернул голову и нежно провёл губами по её щеке, прежде чем запечатлеть на ней легкий, но отчётливый поцелуй.

Он задержался на мгновение, после чего отстранился. Она была уверена, что он слышал барабанный бой её хаотичного сердцебиения.