Глава 9. Змеиная ночь (часть первая) (1/2)
Подземелья насквозь пропитались запахами плесени, тины и кислой сладостью зельевых испарений. То было отвратительной смесью.
И то было неудивительно. Толща воды веками давила на стены с другой стороны, лаборатории разбили здесь целую вечность назад, а сырость из лишенных солнечного света коридоров было не изгнать никогда. И пускай каменная кладка не особенно впитывала запахи, но грязь, забившаяся в трещины, — справлялась с этой задачей блестяще. Чары, наложенные на стены, то ли ослабли давно, то ли не существовало ни одного волшебника, способного и, главное, пожелавшего выполнить их как следует. Стены покрывала прессованная годами пыль, песок и горбатая корка, отдаленно напоминающая заледеневший жир, который распихивала по карманам Таиса перед классами Ухода за магическими существами.
На ощупь и запах изучавшей свою темницу и убежище, Джин Бонэм не раз взбредала в голову мысль, что именно так, вероятно, чувствуешь себя в могиле. Сыро и так темно, что глаза, кажется, больше никогда не пригодятся. Не раз и не два мысль эта услужливо демонстрировала свое продолжение: немалые шансы, что именно этим для Джин Бонэм подземелья Хогвартса вскоре и станут.
Она потеряла из виду белые воротнички первокурсников, будто светящиеся в темноте, торчащие над капюшонами мантий, почти сразу, как оказалась за дверью гостиной.
Каждый отдельно взятый коридор подземелий был прям и узок, конечно. Без единого источника света, они напоминали… бездну. Ни входа, ни выхода.
Но это только на первый взгляд.
То тут, то там — справа или слева — прятался следующий коридор. А в нем еще один. И еще. Бесконечно. И если вести рукой вдоль стены, пока идешь прямиком в непроглядную черноту, то ладонь обязательно нет-нет да и соскользнет с ледяного шершавого камня и провалится в пустоту. Ту самую, давно поглотившую всех первогодок.
Джин Бонэм не знала подземелий. Но твердо решила, что заблудиться в них — последнее, что ей сейчас было нужно. А потому скользила по холодной кладке только правой рукой. И только по правой стене. А значит и поворачивала она всегда только направо. Оставалось надеяться лишь, что коридоры не имеют привычки менять свое расположение, подражая треклятым лестницам Хогвартса.
Что было хуже: сгнить в сырой черноте или опробовать на себе все кару за провал на «посвящении»? Есть ли разница, если выбирать все равно не тебе?
Нехитрая схема Бонэм имела свои изъяны — как услужливо подсказал голос. Он в эту ночь почти не оставлял ее. Очень мило.
Она была слишком простецкой, поверхностной. Наверняка, кто-то из слизеринцев — со второго, третьего, четвертого, не приведи Мерлин пятого, шестого или… седьмого курса — решится последовать ее примеру. И тогда… что? Придется принять бой? Отбиваться кулаками?
Сдаться?
Изъян был, и все же, ей больше нравилось знать обратную дорогу и… дорогу, которой они придут за ней.
«Не следует исключать, что ходы пересекаются, Джинкси…» — нашептывал голос.
«Не следует» — соглашалась Бонэм. И все равно упрямо сворачивала направо.
И снова направо.
И снова.
«Ты ведь можешь ходить по кругу…» — шептал голос.
«Могу»
Может.
И все равно перспектива выбирать повороты в хаотичном порядке казалась ей куда опаснее. И… бессмысленнее.
Впрочем, с тем не спорил и голос.
Можно было бы, конечно, и запоминать их. Скажем: «направо, направо, налево, направо, налево, налево, налево…». Но откуда ей было знать, сколько поворотов придется совершить в эту ночь? Что, если сотню?
И все еще это также не могло до конца исключить вероятность хождения кругами.
Нет. Ее способ был лучше. Она знала откуда пришла. Она знала, как вернуться.
И знание это прибавляло ей крупицу, малеханькую, и все же… уверенности. Помогало держать себя в руках.
В руках!
Это было важно.
Не терять рассудок. Не поддаваться страху.
Паника. Она могла неплохо уменьшить шансы остаться невредимой. Если таковыми она вообще могла располагать.
Паника была первым, что заполнило разум Джин Бонэм, едва она оказалась за высокими дверями гостевых залов. Она приковала к месту, вынудила потерять несколько драгоценных секунд. И пока белеющие в темноте воротнички терялись в глубине коридора, новоиспеченная слизеринка только истерично и рвано ловила ртом воздух. И все никак не могла протолкнуть его вниз по глотке. И оттого руки слабели, колени дрожали, а голова тяжелела из-за нехватки кислорода.
«Беги же! Беги!» — грохотал голос так, что ей казалось, будто обладатель его стоит совсем рядом. Будто барабанные перепонки вибрируют от оглушительного его крика. Глупость, конечно. Этого не могло быть.
«Джинкси!»
Она в конце-концов побежала, конечно. Царапая ладонь правой руки ледяными камнями. Бежала и поворачивала. И все царапала.
«Будет тупо, если останется кровь. Тогда они совсем уж без труда меня найдут» — подумала она.
А потом скривилась от мысли, что странная пупырчатая корка на стенах, которая совсем по-иному ощущалась под пальцами, нежели сор, песок или пыль, вполне могла оказаться… тоже кровью. Кого-нибудь, например, из прошлогодок.
«Нет, это бред», — зло отмахнулась она. — «Надо о другом… другом! Сколько раз я повернула? Сколько у нас еще времени? Мерлин…»
Но Джин Бонэм все равно решила, надо бы осмотреть как следует стены на утро, когда зажгутся факелы.
«Если мне, конечно, придется встретить утро»
Ее дыхание давно сбилось. Сердце стучало об свою костяную клетку, готовое вот-вот о нее расшибиться. Горло стискивало холодом от быстрого бега. Насколько ее еще хватит?
«Надо беречь силы» — Джин размазала каплю пота, стекающую по задней поверхности шеи. — «Мордред.»
Фора в пятнадцать минут, отведенная им, по ощущениям Бонэм давно прошла. Но сколько ей еще было нужно ждать до утра, определить не могла.
Джин старалась двигаться бесшумно, насколько позволяла ловкость. Но все равно была в состоянии уловить мягкий шорох собственных шагов. Это было плохо. Но она ничего не смогла с тем поделать — палочка покоилась за многие ярды отсюда.
Наконец, она замедлилась, пытаясь отдышаться. Собственная поступь стала тише, еще менее заметной.
— Что мне делать? — прошептала она в темноту, не обращаясь ни к кому, и в то же время надеясь услышать подсказку от своего бестелесного помощника.
«Что-то кроме глупостей», — голос звучал недовольно. Напряженно.
Она озадаченной открыла рот, но он опередил ее. Резко и грубо:
«Не разговаривай вслух».
Джин захлопнула рот, вытирая вмиг вспотевшие ладони о подол сарафана. Шерсть неприятно кольнула пальцы.
«Не останавливайся. Давай поживее.»
Джин устала. Ноги заплетались, грозясь уронить ее на каменный пол. Ботинки, итак тяжелые и громоздкие, казались еще тяжелее и огромнее.
Как же ее все это задолбало...
«Живее!»
Она снова перешла на бег. Пускай трусцой, пускай не тратя больше усилий на мягкую поступь — а все равно сил катастрофически не хватало.
Гулкое эхо вторило перестуку ее шагов.
Невозможно. Это было просто невозможно.
«Быстрее!»
Она хотела огрызнуться, хотела встать как вкопанная и не делать больше ни шагу. Но голос… он всегда был прав.
И собственный топот стал громче, стремительнее. И собственное дыхание — быстрее и еще более рваным.
Бедра под шерстяным сарафаном покрылись влагой. Сорочка налипла на спину. Маслянистая Таисина помада сделалась еще жирнее, словно Джин вымазала губы свиным салом.
Хотелось послать все к Мордреду…
Она такого не заслуживала. Она не сделала ничего. Даже если бы не было того треклятого случая с цапенем, Змеиную ночь все равно бы устроили.
Имбициловы традиции.
Что за развлечение гонять по сырости и темноте совсем беззащитных и перепуганных новеньких?
Это садизм. Это не правильно.
Они приехали сюда учиться. Они приехали сюда, убегая от войны.
Она приехала сюда, чтобы вернуть себе себя.
Она не должна драть ладони о камни, словно слепой новорожденный детеныш дикого зверя шариться по темноте. Безоружная. Измотанная.
Пока ее охотники цепляют на себя маски. И целятся на нее из темноты.
Какое гадство.
Ей хотелось рыдать.
Но вместо того Джин Бонэм заставила себя бежать еще быстрее. Обезумевшая от страха, от невыносимой колющей боли в боку. И обиды.
Из носа текло, волосы налипли на лоб. Ступни ныли от ударов о неровный пол коридора.
Она ненавидела. По-настоящему ненавидела.
«Я не могу больше» — она зажмурила глаза, но пока еще не сбавила бега.
«Нет, Джинкси. Они близко. Они исполь…»
Она не услышала окончания фразы. Стена выросла перед ней совсем неожиданно. Хотя откуда бы ей узнать, что там — впереди.
Джин Бонэм со всего маху, со всей скорости своего бега врезалась в неровную кладку. Где одни камни выпирали над другими, где были и острые и тупые углы.
Она не смогла услышать хруста собственного носа.
Перед ней был тупик.
”Как глупо...” – мелькнуло в голове, прежде, чем боль затопило сознание.
А они с голосом отчего-то даже и не рассмотрели такого развития событий.
Грохот стоял оглушительный, удваиваемый и утраиваемый пустотой коридора, но Джин Бонэм не услыхала и его.
Она рухнула на пол, и острая боль от удара копчиком затмила на мгновение даже ту, другую — разбитым яйцом растекающуюся по лбу и переносице. Перед глазами плясали яркие белые пятна. Ослепляющие, режущие.
Рваный стон сорвался с губ, и она неосознанно вцепилась пальцами в лицо. Растерла его, запоздало понимая, что та теплая, щиплющая и щекочущая липкость под ними — вовсе не пот.
А кровь.
Тяжелый вздох обжег горло.
Слух плохо возвращался к ней. Как и понимание того, где она вообще находится.
Ей было больно.
Джин Бонэм растерянно ковыряла пальцами рассеченную бровь. А второй рукой размазывала кровь по губам и подбородку. Нос казался огромным и тяжелым. Он словно пульсировал.
«…вай!»
Она не понимала, что происходит.
«Джинк…»
Слизеринка медленно запрокинула голову назад, по какой-то неизвестной причине вспомнив вдруг, что так делают при носовых кровотечениях. Она прикрыла глаза, от них все равно не было здесь толку.
Все, что занимало ее мысли — боль.
Копчик… его словно окатило ледяной водой. Словно она со всего маху упала в прорубь.
Голова — о ней не хотелось даже и думать. Белесые пятна стремительно тухли. Уступая место тупой, свинцовой боли. Словно кто-то ввинчивал металлические штыри прямо в череп. В нос. Лоб. До самого затылка…
«Вставай!»
Мальчик, бегущий по темноте, не выглядел напуганным. Она удивилась, ведь будь она на его месте, боялась бы до одури. Совсем темно. Но в воспоминаниях, всех бело-черно-серых, она могла видеть и его и кусок каменной кладки под его старомодными туфлями, и пустоту вокруг. Где именно он находился. И почему?
«Вставай!»
Джин вздрогнула, услышав голос. Странная картинка перед глазами пропала. Никакого мальчика, никакой серо-черно-белой пустоты. Только темная бездна. И боль.
«Вставай же!»
Голос. Знакомый и незнакомый.
«Что это?» — думать о чем-то кроме мучительных ощущений было сложно. Но она все же сумела сфокусировать на нем внимание. На этом странном… голосе.
И тогда по шее будто поползли муравьи. Бонэм дернулась, слепо зашарила руками по темноте перед собой. От резких движений перед глазами снова замелькали пятна.
Где он?
«Джинкси, вставай!»
Кто он?
«Джинкси!»
Она знает его. Она хорошо его знает. Если чуть-чуть напрячь память, она сможет вспомнить его лицо. То густой, почти очертаемой тенью, почти силуэтом, танцевало где-то совсем близко в ее памяти. Волосы, плечи. Что-то очень родное.
Очень болезненное.
«Он — не враг, точно нет…» — осознание резкое, четкое. — «Он…»
Почти. Почти. Она была совсем рядом, в дюйме всего от того, чтобы…
«Джинни, они тебя услышали!»
Его слова оглушительным набатным боем пронеслись в голове. Такие громкие, что она вдруг зажала уши и…
«Джинни?» — беззвучно повторила она, едва шевеля губами.
Рывок. Ее словно подцепили за желудок рыболовным крючком. И вышвырнули на поверхность.
Ясность рассудка вернулась жгучей пощечиной. Почти физически-ощущаемая боль. Джин едва не вывернуло. Прямо на подол сарафана.
«Мерлин…» — она поднесла измазанные подсыхающей кровью пальцы к лицу, будто бы смогла разглядеть хоть что-то в этой сплошной темноте.
«Вставай же, прошу тебя!»
Она подскочила, как ужаленная, и ее сильно повело в сторону.
Боль запульсировала в голове с новой силой. Но не помешала ей услышать, наконец, это.
Шаги. Стремительные, не заглушенные заклинаниями — да и зачем, бежать ей было некуда. Наверняка, тот, кто приближался, прекрасно знал, что коридор не ведет никуда. Знал, в отличие от нее самой.
Шаги!
Света от Люмоса не было. Человек шел по той же непроглядной бездне, что и она. Но Бонэм не сомневалась, существует дюжина заклятий для того, чтобы видеть в темноте.
Ее узнают. Ее сразу же узнают, она не сможет изобразить кого-то другого. И речи не могло идти про то, чтобы скрыться. Только не здесь.
«Он один» — подсказал голос, но она и сама понимала то по чеканной поступи.
«Значит, один-на-один» — подумала слизеринка, быстро двигаясь вперед. Мягко переставляя ноги. Быстро. Но бесшумно. Будто это не она добыча. Не она.
Она не могла ничего видеть, но и преследователь не ступил еще в ее коридор. Он появится из-за угла — слева, ведь она двигается прямо в противоположном от тупика направлении, а она всегда поворачивала направо.
Шаг, еще шаг. Она скользила ладонью по стене, пальцы чуть забегали вперед — ей было необходимо знать, когда поворот окажется совсем рядом.
У нее была всего одна попытка.
Сердце грохотало в висках.
Нет. Это ведь ни к чему. Это она сейчас охотилась.
Пан или пропал.
Пальцы соскользнули с округлости камня. Джин замерла, прижимая к себе руку. Вжимаясь плечом в стену. До поворота было меньше полушага.
Но и преследователь взялся красться. Слизеринка едва различала шелест каменной крошки под его туфлями. И все же различала.
От долгого хождения по темноте слух Бонэм обострился. Кровь, со звериной скоростью гонимая по жилам, разносила по телу неописуемую уверенность, почти эйфорию. А еще ненависть.
А еще ярость.
Их отделяло меньше ярда. И расстояние все сокращалось.
Мгновение.
Еще одно.
Они тянулись медленно, но ногти уже вонзились в ладони, кожа на костяшках натянулась. Бонэм знала наверняка, она умеет правильно сжимать кулаки.
Им придется потерять литры своей драгоценной крови, чтобы попытаться навредить ей. Литры.
Лица одно за другим замелькали перед глазами. Араминта, Таиса, Элиас Ноты, мальчишка-Блэк, подкараулившие ее в коридоре слизеринцы... И Том Реддл.
От удушливой ненависти становилось трудно дышать. Она знала, что раскраснелась. Кровь шумела в ушах, наливала багрянцем щеки.
Они не получат ее.
Преследователь ступил в ее коридор.
Джин Бонэм и не заметила, как неуместная, злая улыбка перекосила собственное лицо.
Они не получат ее.
Она прыгнула. Прыгнула вслепую, ориентируясь лишь на звук, едва заметный. Она не издала ни вздоха, когда налетела на невысокую фигуру, когда та рухнула на пол под ее весом — прямо так, с высоты своего роста.
Послышался глухой стук — это голова горе-”охотника” ударилась об пол. Да.
Хороший. Правильный звук.
Джин оседлала фигуру, занося кулак для удара. Едва различимое светлое пятно мельтешило перед ней. Словно живая мишень. И Бонэм ударила точно в «яблочко».
Вот так. Так.
Это было тоже хорошо. Тоже правильно.
Фарфор хрустнул под ее костяшками, рассекая кожу. Маска.
Мордредова маска…
Лицемерный атрибут лицемерных ублюдков. Трусы. Трусы.
Ярость ошпарила Бонэм с новой, небывалой силой. Какой она никогда не ощущала. Глаза заволокла кровавая пелена. Такая яркая, красочная в этой непроглядной темени.
«С-сука!»
И не помня себя от ненависти, Джин Бонэм ударила еще раз. И еще.
И еще.
«Ненавижу-ненавижу-ненавижу»
За всю боль, за все унижения, за насмешки и травлю. За все. Они получат.
Они. Получат.
Осколки резали пальцы, с каждым новом ударом хруст, словно запоздалое эхо сопровождало влажное чваньканье. Мерзкое. Прекрасное. Джин пропустила миг, когда с губ преследователя вырвался тихий стон. Высокий и слабый. Тонкий. Девчачий. Он был еле слышным. Словно вздох.
Джин била до тех пор, пока рука не стала совсем мокрой. Пока капли, теплые и тяжелые не брызнули ей на щеки. И только тогда она замерла.
Так и застыла на месте, с занесенной для нового удара рукой.
Она не чувствовала ни толики сопротивления. Словно лупила мешок с картошкой.
«Ох, Мерлин…»
Она быстро стерла чужую кровь рукавом своей еще пару часов назад белоснежной сорочки.
Девчонка под ней не шевелилась.
Девчонка.
Джин затрясло.
Она нашарила рукой шею — совсем тонкую, хрупкую — и стиснула ее, пытаясь отыскать рябь дыхания.
Дыхание было. Но совсем слабое.
«Палочка. Забери ее!»
— Знаю! — истерично воскликнула Бонэм, сама не замечая, что говорила вслух.