Глава 4. Телесная память (1/2)
Свеча, парящая над библиотечным столом, полыхнув, задымила. Джин разжала пальцы, но крылья мотылька, припорошенные пыльцой, не желали отлипать. Пламя быстро перебралось со скрюченных лапок к тельцу, жар опалил Джин подушечки пальцев. Она спешно впечатала мотылька в столешницу, оставляя на той темный след.
“Ну и Мордред с ней”.
Она провела в библиотеке уже более десяти часов. Солнце успело очертить дугу в небе за окном и скрылось за горизонтом. Бонэм замуровала себя здесь по велению голоса в голове.
Чтоб вспомнить, нет-нет повторить все необходимое.
Подготовиться к предстоящей хогвартской аттестации.
От долгого сидения за учебниками глаза кололо, темные буквы растекались по желтым страницам. Мерлин, она так устала…
“Сосредоточься!” – резко велела она сама себе и, как следует проморгавшись, уставилась в книгу.
Но прочитанное не оставляли в голове совсем ничего, ведь мысли постоянно уплывали куда-то совсем в другом направлении.
“Откуда я все знаю?”
Память – очень странная вещь. Не ведая совершенно ничего о своей жизни, утратив воспоминания о прошлом, Джин быстро и без труда выуживала из головы знания иного толка…
Знания.
Теории, практики.
В нужный момент руки сами собою выводили в воздухе конфигурации, губы шептали верные заклинания. Даты исторических событий появлялись в голове раньше, чем она улавливала смысл вопроса. Руны складывались в предложения. Цифры нашептывали предсказания.
Словно бы все, что не затрагивало ее чувств, эмоций, что было сухими знаниями или натренированной мышечной памятью ее вовсе и не покидало. Было с нею всегда, выжидая момента, когда понадобится – только и всего. Она знала как колдовать, как знала, как говорить и ходить. Она никогда не забывала магической теории, фактов, как и никогда не забывала, как выводить на пергаменте буквы и слова. Она просто знала.
Джин растерянно отковыряла от столешницы подгоревшего мотылька. Принялась отрывать крылья от скукоженного тельца. Перетерать их самыми кончиками пальцев в труху.
Все, что находилось за пределами учебников и зубрежки… так и оставалось ей недоступным.
Она строила теории, будто это связано с ее чувствами, будто за разные воспоминания в голове ее отвечают разные совершенно части. Пыталась не думать о себе, как о чем-то живом. Представить свою жизнь сплошной вереницей фактов. Но ее прошлое, как и прошлое любого другого, она сама, люди и события, которые ее окружали – все вертелось вокруг эмоций, вокруг органов восприятия: запахи, цвета, звуки, смех, слезы, прикосновения. Все это исчезло. Самоуничтожилось. И не желало возвращаться.
А знания были… просто знаниями. Сродни навыкам, никогда не покидавшим ее.
Впрочем, все это лишь были догадки, которым, кстати сказать, не нашлось нигде подтверждения – она попытала счастья не в одной книге. Бестолку.
Что до Дамблдора. Тот ни подтверждал, ни опровергал ее теории. Что только больше разочаровывало ее.
“Сосредоточься на полиморфизме, Джинкси!” – голос вырвал ее из размышлений.
Разумеется. Полиморфизм. Теория трансфигурации была самой сложной и… скучной.
Видно, эту область науки в прошлом Бонэм усвоила из ряда вон плохо. Экзаменационные вопросы, выданные Дамблдором сразу по прибытии в Хогвартс из Косого переулка, находили лишь слабый отклик в ее голове – пару слов определения, общие черты, не больше. С Чарами или Защитой от Темных Искусств было совершенно не так. Остальные предметы если и требовали повторения, то очень поверхностного. А с Трансфигурацией была беда.
Списки экзаменационных вопросов являли собой длиннющие свитки – как ей объяснили, они содержали темы всех уровней подготовки – с первого по седьмой курсы. Те, что были в начале казались Бонэм совсем ерундой, что в середине – сложнее. Все закономерно становилось труднее к концу. И Джин сразу заметила – еще со свитка по Нумерологии, с которым ознакомилась первым – что если вопросы за шестой курс и были для нее достаточно трудными: добрая половина вызывала не слишком утешительный отклик в голове, то за седьмой – ставили в совершенный тупик. Вероятно, она этого не проходила вовсе.
“Полиморфизм, Джинкси. Мортимагия и превращение неживого в живого”
“Я читаю. Читаю!”
“В пергаменте ни единого нового слова, в голове мусор”
– Как же я… – прошипела вслух Бонэм.
“Трансфигурация завтра.”
Голос был прав. Экзамен завтра. Мордред его подери!
Она уткнулась в книгу, морально готовя себя провести в компании доисторических фолиантов всю ночь.
Острый наконечник пера холодно звякнул о край чернильницы, роняя обратно лишние капли. Джин погладила свободной рукой пергамент. И вывела корявеньким, скачущим почерком:
“Полиморфизм – в общих словах, превращение неживых объектов в живые и наоборот”
Буквы заваливались друг на друга, строка, выгибаясь, съезжала вниз. Джин мрачно осмотрела написанное.
Кто тот человек, кто вообще научил ее писать? И почему никто вовремя не скорректировал этот отвратительный почерк?
“Что они попросят меня трансфигурировать? И во что?” – она отложила перо. – “Мерлин, когда мне практиковаться, если я не могу запомнить и половину?”
Джин часто посещали мысли, что должно быть она проходила обучение на дому – программа была школьной, но в стенах Хогвартса ее не знали. Значит у нее волшебники-родственники – что утешало. Уж к кому-к кому, а к маглам, развязавшим безумную, кровопролитную войну, причислять себя совсем не хотелось.
Но… куда они делись? Живы ли? Почему скрывали ее от всего мира? Как смогли обмануть хогвартскую Книгу Душ? А главное – зачем?
– Полиморфизм есть способность зачарованных материй – живых и неживых – под магическим воздействием существовать в состояниях с различной внутренней структурой или в разных внешних формах.
Пытаясь вернуть мысли в нужное русло, заставила она прочитать себя вслух. А затем еще раз. И еще. Слова, срывающиеся с языка, не оставляли ровным счетом никакого отпечатка в голове.
Она со злостью отпихнула от себя дряхлый томик “Высшей Трансфигурации”.
“Это же просто невозможно…” – она помассировала пальцами виски.
Голова напрочь отказывалась работать. Впереди ее ждала долгая ночь.
Экзамен прошел отвратительно.
Альбус Дамблдор – профессор Трансфигурации и заместитель директора Хогвартса – задавал вопросы совершенно не так, как те были сформулированы в экзаменационном списке. Используя профессиональную терминологию, которая и в учебнике “Высшей Трансфигурации” мелькала лишь изредка, он заставлял переспрашивать и уточнять даже то, что на деле оказалось задачками для третьекурсников.
Гораций Слизнорт же, выступающий в качестве второго преподавателя – а экзамены в Хогвартсе принимали в паре – был профессором Зельеварения. И, казалось, не вникал в происходящее перед его носом вовсе.
Дойдя до полиморфизма, скорее вымученного, чем выученного накануне вечером, Бонэм расстроилась окончательно. Дамблдор остановил ее взмахом ладони на середине ответа, что не означало ничего хорошего.
– Что ж, теоретические знания ваши оставляют желать лучшего, – сурово сообщил профессор. – Могу с уверенностью сказать, за С.О.В. вы получили бы Удовлетворительно. Разумеется, нам стоит еще взглянуть на практику, но… уже сейчас я склоняюсь к тому, что вас можно с большой натяжкой зачислить на шестой курс. А всего лучше вообще на пятый… Да, пятый бы подошел.
Джин скрипнула зубами и молча вытащила из рукава палочку.
“Высшая Трансфигурация” – учебник, состоящий из двух частей, был рекомендован для старших курсов: шестого и седьмого. За минувшие два дня Джин умудрилась прочитать обе книги и, как ей казалось, первая часть не была для нее открытием. Да, знания имелись поверхностные, но откуда-то же им удалось в ее голове взяться. К тому же, профессор Вилкост, принимавшая у нее три дня назад Защиту от Темных Искусств сообщила, что ее навыки в этой области “достаточно продвинутого уровня” и она вообще не уверена, что школа в силах что-либо к ним добавить. Она записала в обходном листе Бонэм, что рекомендует зачислить ее на седьмой курс. Седьмой, Моргана и Мерлин!
А Дамблдор посчитал, будто она едва заслуживает шестого.
“Пятый, Джинкси? Это будет весьма уморительно...”
– Заткнись! – прошипела Бонэм.
– Прошу прощения?
Джин уставилась на Слизнорта, впервые подавшего голос, чувствуя, что краска отхлынула с лица. Какого Мордреда она сказала это вслух?
Профессор Зельеварения выглядел обескураженным и… возмущенным.