Глава 1. Месть Джинни (1/2)
11 августа 1998
“Ракушка” была единственным местом, где Джинни Уизли могла теперь пересечься с Поттером. Лишь изредка, разумеется. Основную часть времени Герой Магической Британии проводил на Площади Гриммо. Для нее теперь недоступной. Сидел безвылазно – по словам Рона – в комнате Сириуса, запершись на всевозможные чары. Подолгу ничего не ел. И не подпускал к себе никого, кроме Кикимера.
Одним словом – страдал. По крайней мере так нравилось думать Джинни.
В иной ситуации ей, наверное, было бы грустно. Она бы испытывала к нему что-то сродни сочувствия или жалости. Не в полной мере – Джинни, ненавидевшей жалость, с трудом удавалось испытывать ее к кому-то, кроме, быть может, себя. Но настолько, насколько она была способна.
Но сейчас очередные страдания бывшего парня не пробуждали в ней ничего, кроме раздражения.
“Мальчик-Который-Вечно-Страдает. О, Мерлин!”
Гарри, Рон и Гермиона появлялись в гостях у Уизли по праздникам. Приезжали отметить чей-нибудь день рождения или годовщину свадьбы. Сверкали улыбками, трепались о всяких пустяках с Артуром Уизли. Дарили подарки. Как всегда было раньше. Словно ничего и не изменилось.
“Какая восхитительная ложь,” – подумала Джинни, левитируя мертвую муху на самую вершину импровизированной пирамиды. Пирамиды из скрюченных тел насекомых. Теперь подоконник в спальне не использовался никак иначе.
Муха зависла в воздухе на мгновение, прежде чем аккуратно опуститься на уложенных друг на друга сверчков.
Да, такие вот у Джинни Уизли были теперь интересы – строить башни из умерщвленных чарами насекомых, которым не повезло пробраться в дом брезгливой до мозга костей Флер Делакур.
“Уизли”
Строить пирамиды, чтобы их затем поджигать. Строить и поджигать.
Джинни начала заниматься подобным еще в Хогвартсе. В том самом Хогвартсе, в директорском кресле которого восседал – как оказалось – двойной агент Альбуса Дамблдора. Кто бы мог подумать, что Снейп в конечном итоге все же был “воином света”. Забавно, если учесть все происходящее за закрытыми школьными дверями в прошлом году. Пытки, непростительные заклятья, унижения полукровок, голод, отравленные завтраки гриффиндорцев, пиры Пожирателей на выходных… И совершеннейший произвол Кэрроу. Но “Ежедневный пророк” написал, а все подхватили. “Ежедневный пророк” закрепил за ним этот титул, а значит сомневаться в том никто уже не считал нужным. В конце-концов, ведь он помогал Гарри Поттеру.
А Джинни тем временем приходилось либо самой корчиться под Круциатусом, либо насылать его на перепуганных полукровок-младшекурсников.
Никто из близких не знал, конечно. Она всем солгала. Но она насылала. Не часто, но иногда даже ее удавалось сломить.
– Джинни, милая, ты не поможешь la maman с цветами? – Флер легонько постучала в дверь костяшками пальцев, прежде чем заглянуть в комнату.
Одним резким движением палочки Джинни испарила свою отвратительную пирамиду. Успела раньше, чем Флер что-то смогла разглядеть. Ни к чему было семье узнавать о странных увлечениях “милой, маленькой Джинни”.
– Конечно, – Уизли натянула самую доброжелательную улыбку, на какую только была способна. И легко спрыгнула с изголовья кровати.
– Чудесно! – ответная улыбка Флер была куда искреннее.
“Чудесно” – мрачно подумала Джинни, следуя за ней на кухню. – “Чудесно, что волшебница, убившая Беллатрису Лестрейндж, без тебя вдруг не может справиться с украшением гостиной. Чудесно, что тебе постоянно приходится быть на глазах у матери, ведь тихо сидеть в своей комнате нынче сродни преступлению – вдруг снова возьмешься за старое? Вдруг снова решишься поупражняться в Секо, и кончик палочки снова случайно вспорхнет над голубой венозной дорожкой.”
– О, а вот и именинница! – Молли Уизли торопливо вытерла руки о передник и подскочила к дочери. – А я тебя обыскалась. Помоги мне, будь так добра, с цветами. У меня совершенно ни на что не хватает времени, а гости-то вот-вот заявятся.
Джинни скосила глаза на напольные маятниковые часы. И правда – уже без четверти семь.
– Ты точно не хочешь пе'геодеться? – шепнула Флер. – Я могла бы помочь с п'гической…
– Нет, Флер, не нужно.
– Но твое семнадцатилетие…
– Мне это не нужно, – прозвучало немного резче, чем Джинни хотела.
Но Флер все равно не сдавалась:
– Ну же, – между бровей француженки наметилась морщинка. И ничуть ее не красила, – Нужно показать ду'гачку Потте'гу, что он поте'гял!
– Флер! – прикрикнула Джинни. Ее щеки вспыхнули.
Флер скривила губы и отвернулась. Но Джинни успела заметить, как сжались ее кулаки.
Флер редко позволяла кому-то повышать на нее голос. Но ведь Джинни потеряла брата. Но ведь Джинни бросил парень. Но ведь Джинни из них из всех самая младшенькая.
“Сука французская” – Джинни выдавила миролюбивую улыбку ей в спину – лишь чтобы стереть обеспокоенное выражения с лица матери, не больше того – и извлекла палочку из рукава блузки.
Вот они – унижения, которые обрек ее терпеть Мальчик-Который-Выжил. Постоянно. Нескончаемая жалость. Матери, братьев, Флер, Гермионы. И самого Гарри Поттера. О, его взгляд прямо сочился жалостью каждый раз, стоило ему случайно скользнуть по ее лицу.
Каждую их мордредову встречу.
Больше всего на свете Джинни Уизли сейчас хотелось хлопнуть дверью собственной-биллово-флеровой-гостевой спальни. Сесть на спинку кровати и строить пирамиды из дохлых мух. Строить и поджигать. Строить и поджигать.
Это освобождало от ненужных эмоций. Помогало думать. Сосредоточиться на мыслях, сейчас действительно важных.
Преимущественно на тех, что были о мести. Гарри Поттеру. Мальчику-Который-Возомнил-О-Себе-Непозволительно-Много.
Но вместо того она взмахнула палочкой и отлеветировала к люстре цветочную гирлянду.
“Пионы, конечно” – стебли, связанные в один длинный жгут, принялсь кое-как оплетать абажур, – “Ведь так необычно. Не какие-то там обыкновенные розы. Нет, слишком просто, слишком банально. А вот пионы, м-м-м. Это очень “нет'гивиально, madame Weasley””
Джинни Уизли любила розы. Раньше ей, конечно, было вообще все равно, но теперь она определенно обожала розы. Будь ее воля, вся “Ракушка” была бы ими завалена. Ведь Флер их так ненавидит.
Под чутким руководством Молли Уизли маленькая и до зубного скрежета раздражающе чистая гостиная “Ракушки” преобразилась в… Цветущим садом ее Джинни смогла бы назвать лишь с большой натяжкой. Хотя задумка – она в том не сомневалась – была именно таковой.
Цветочная гирлянда оплела люстру, и теперь с той свисали редкие, но пышные – нужно отдать Флер должное – бутоны. Розовые и белые. Обреченно склонив головы, словно собрались увядать. Под ними раскинулся длинный, обернутый белой скатертью стол. На нем тоже стояли пионы – в длинных бутылочных горлышках – к счастью, канареечно-желтые этикетки, кричащих оранжевой надписью о предыдущем их содержании – удалось бесследно сорвать. Разумеется в “Ракушке” были и нормальные вазы – и Джинни была уверена, что ими заставлен весь дом, буквально куда не плюнь: везде французский фарфор. Но отчего-то решили, будто бутылки из-под сливочного пива подойдут куда-лучше – “c'est tellement frais”. Джинни не имела понятия, что это значит. Но догадывалась, что дело снова в “о'гигинальности”.
Будь Джинни такой, какой была раньше – до смерти Фреда, до предательства Гарри – закатила бы такой скандал, что Флер побоялась бы впредь совать в дела Джинни свой нос. Молчала бы, лишь губы поджимала б в ее присутствии. И никогда-никогда не заставила бы миссис Уизли плести гирлянду из мордредовых пионов. И гостиная бы ее чертовой “Ракушки” не походила б на дешевый зефир. Не в день совершеннолетия Джинни уж точно.
Но сейчас Джинни было глубоко наплевать – на цвет скатерти, гирлянду, розовых зачарованных бабочек, порхающих на обоях. И пускай гостиная выглядела так, будто ей исполнялось не семнадцать, а семь. Какая разница, если сегодня – последний шанс отомстить Гарри Поттеру. Последний шанс, прежде чем ее снова отошлют в школу, и неизвестно когда она еще сможет его увидеть.
“Желательно никогда” – Джинни закончила с гирляндой и присела на спинку дивана, наблюдая за зачаровывающей бокалы матерью. Они должны были сами собой наполняться. Словно на каком дорогом приеме. Словно это могло бы превратить мелкую “Ракушку” в, не меньше - не больше, “Малфой-мэнор”.
Джинни хотелось блевать от этих вечных попыток казаться не теми, кем была ее семья на самом деле.
“Но ведь и ты эту черту унаследовала, а Джинкси?”
Она стиснула зубы, желая голосу Фреда в голове поскорее заткнуться.
Будь Джинни такой, какой была раньше, подговорила бы близнецов-братьев заколдовать бокалы так, чтоб те тянули огневиски из флерово-билловых подвалов, вместо сливочного пива и сока. Она напилась бы, стащила бы из отцовского пиджака маггловские сигареты, забралась бы на крышу перед рассветом и там бы прямо уснула за размышлениями о том, что станет делать теперь – когда у нее развязаны руки. В магическом смысле.
Но сегодня она не будет пить алкоголя, лишь тыквенный сок, и то к лучшему – разуму ее стоит оставаться ясным. А вот Гарри Поттеру – следуя ее тщательно-продуманному плану – предстояло упиться до потери сознания. И она о том позаботится.
“Спасибо, Наземникус Флетчер”
Часы с маятником пробили семь. И, будто бы то было негласным сигналом, двор за окном наполнился хлопками трансгрессии.
Первыми прибыли Лавгуды. Джинни любила Луну, а потому ее появление заставило губы дрогнуть в улыбке, а сердце забиться чуть чаще. Луна, хоть и была близкой подругой – не лучшей, Джинни не считала, что понятие лучшего друга вообще имеет право на существование – им ведь не по пять лет. Но Джинни не считала нужным посвящать Луну в свои мерзкие планы. Мерзкие, потому что то, что она собралась сделать было отвратительно и ужасно. Совершенно недостойным гриффиндорки и Уизли. И последним, что могла бы одобрить Полумна.
Что только в очередной раз подтверждало, что план совершенен.
– С днем рождения, Джинни, – впорхнув в гостиную, Луна протянула подруге маленький голубой сверток.
– Спасибо, что пришла, – Джинни улыбнулась почти такой же теплой улыбкой, какая часто появлялась на ее губах раньше. Почти. Она спешно развернула пергамент, – О, Мерлин, это очень мило, Луна! Спасибо!
Говоря по-правде, она едва удержалась от иного восклицания: “Мордред!” – так стремительно из-под голубого пергамента вылетел маленький жемчужный снитч. Подвеска – снитч на тонкой цепочке.
– Он летает не высоко, не беспокойся, едва ли на полфута. Так что цепочка не причинит тебе вреда, – пояснила Луна.
“А жаль” – промелькнуло у Джинни в голове.
– Спасибо, – повторила она вместо этого.
– Он реагирует на твое настроение. Но тебе всегда будет достаточно просто пожелать, чтобы он перестал двигаться.
Джинни повесила подарок на шею.
Мистер Лавгуд, задрав голову стоял за спиной дочери, разглядывая гирлянду на люстре.
В гостиной появились миссис Тонкс с Тедди на руках. Молли Уизли тут же подскочила к ним, лопоча что-то на языке младенцев.
– Идем, папочка, – Луна потянула мистера Лавгуда за рукав голубой мантии, но тот по прежнему пялился на люстру. “До чего же он странный” – Джинни наверняка захотят поздравить и остальные.
“К сожалению” – вновь подумала именинница, и вымученно улыбнулась Полумне.
– Тебе просто нужно расслабиться, – с небольшим укором напоследок шепнула та.
Джинни честно пыталась.
Андромеда Тонкс подарила ей перчатки для квиддича, Тедди – щедро обслюнявил ей блузку. Джинни поспешила усадить его на диван, чтобы не пришлось идти переодеваться.
Следом за Тонкс ее поздравили Джордж с Анджелиной – Джинни все никак не могла простить брату столь скорую замену Фреда, хоть и понимала, что в действительности это не было предательством. И Джорджу на самом деле куда тяжелее, чем ей самой.
Джинни пыталась быть милой и расслабленной изо всех сил. Принимала подарки, бросалась в объятия, улыбалась так широко, что болели щеки. И все равно ей казалось, будто совершенно каждый – от Невилла до Чарли, видел, что все это ложь.
За стол уже успели усадить всех гостей: Невилл с бабушкой расположились рядом с Лавгудами, что похоже госпожу Долгопупс не сильно радовало; Джордж и Анджелина сидели напротив Билла и Флер, Артур и Молли Уизли возглавляли стол с разных концов, Андромеда Тонкс и Тедди соседствовали с Джинни на диване; а напротив них застыли Чарли и Перси со своей невестой Одри Никто-не-помнил-ее-фамилию… прежде чем тройной хлопок во дворе возвестил о прибытии самых ожидаемых. Главных Героев Магической Британии. Рона, Гермионы.
И Гарри Поттера.
***</p>
Гарри Поттер был до безобразия наивен. И как раньше Джинни того не замечала?
Неужели в действительности кто-то мог быть настолько удачливым? Как, во имя Мерлина, ему вообще удалось одержать победу над Волан-де-Мортом? Ответ мог быть лишь один – Гарри Поттер был до безобразия везучим.
“Но не в этот раз” – подумала Джинни, незаметно под столом выписывая палочкой в воздухе вензеля.
Третий бокал. Поттер осушил уже третий бокал с паленым пойлом от Наземникуса Флетчера. На вкус, впрочем, ничем не отличающимся от так любимого Мальчиком-Который-Всех-Победил сливочного пива.
“Еще немного, и он отключится” – Джинни не пребывала в таком хорошем настроении с позапрошлого Рождества, вероятно. Рождества, когда они полночи целовались под лестницей.
– За всех Уизли! – Гарри с таким грохотом поднялся со своего места, что за столом на мгновение повисла тишина. И лишь звон едва не полетевших на пол бокалов ее нарушил. – За мою вторую семью!
Гарри отсалютовал бокалом, расплескав половину его содержимого. И Гермиона озабоченно на него поглядела.
Гермиона была проблемой. Но, к счастью, Джинни хватило ума подлить Наземникусова пойла и ей. Не так много, да еще и пришлось мешать с обычным сливочным пивом. Но того было достаточно, чтобы бдительность потеряла и Грейнджер.
Все это было не сложно. Ведь никто, совершенно никто не ждал от кого-нибудь ударов в спину. Только не здесь.
Билл, Джордж, Рон и Артур Уизли закапывали себя сами – предпочитая зачарованным бокалам с нескончаемым сливочным пивом огневиски. Щеки Флер и Одри впрочем тоже красноречиво розовели – “ну какой же п'газдник и без champagne”. К ним грозилась присоединиться и Анджелина с миссис Лонгботтом.
Все это было так просто. До смешного легко.
За Гарри повторили и все остальные, кто с пьяными, а кто с обеспокоенными улыбками наблюдая за тем, как тот осушил бокал в один глоток. Руки с напитками взлетели в воздух, и хор возбужденных голосов прогремел:
– За всех Уизли!
– За Уизли! – вторила им Джинни с небольшим отставанием. И веселье, прозвучавшее в ее голосе, заставило взгляд Луны задумчиво прилипнуть к лицу подруги.
Луна Лавгуд и Молли Уизли были второй проблемой. И если маму было не сложно отвлечь – все же отец был уже достаточно хорош, так что все внимание старшей миссис Уизли сосредотачивалось лишь на нем. То вот Полумна Лавгуд вообще ничего не пила. Но Джинни знала, что ни сама Луна, ни мистер Лавгуд допоздна у них не задержатся – ни один из них не любил шумные посиделки. Как впрочем и Лонгботтомы – бабушке Невилла было уже прилично за семьдесят.
Миссис Тонкс и Тедди и вовсе уже со всеми простились. Хлопок их аппартации прозвучал с четверть часа назад. Тедди пора было спать.
“Мерлин, храни милого Тедди”.
Оставались лишь Перси и Чарли. И если с первым тоже все было невозможно легко – он так же самозабвенно следил за Одри, как мама за папой. То что было делать со вторым оставалось пока неясно. И он был третьей – и последней – проблемой.
Разумеется, Джинни могла заменить напиток и в его бокале. Но ей не хотелось поить палью Наземникуса никого из членов семьи. Все же какой бы эгоистичной она не была, родных Джинни Уизли любила.
Чарли мирно потягивал вино эльфовского производства, которое сам же и притащил. Джинни украдкой поглядывала на него, надеясь, что в конце-концов и этот ее брат захмелеет. Но Чарли пьянеть не спешил.
Впрочем, это только пока.
– Ну так как, Джинни? – из размышлений о старшем брате Джинни вывел задумчивый голос Луны. И ее холодная рука, что коснулась плеча, заставляя то покрыться гусиной кожей.
– Прости, – младшенькая Уизли спешно отвернулась от брата. – Что?
– Пойдешь танцевать? – повторила Полумна.
Джинни с мгновение вглядывалась в ее лицо, прежде чем расплыться в улыбке. Впрочем натянутой:
– Да, почему нет.
Она позволила подруге увлечь себя в соседнюю комнату, где под неспешную мелодию зачарованного граммофона уже покачивался мистер Лавгуд.
Луна остановилась неподалеку от своего отца и начала свой странный танец. Движения ее напоминали все те же покачивания из стороны в сторону. Но в отличие от Ксенофилиуса, взгляд которого блуждал по развешанным вдоль стен полкам со всяким французским хламом, глаза Луны рассматривали лицо подруги.
Решив не замечать этого, Джинни принялась отзеркаливать ее танец.
– Что ты задумала? – вдруг совершенно невпопад поинтересовалась Полумна, совершив какой-то до смешного нелепый пируэт.
– В каком смысле? – Джинни запретила себе останавливаться и, вместо того, закружилась, позволяя юбке вспорхнуть над коленями.
– Мне кажется Гарри слишком весел для трех бокалов сливочного пива, – задумчиво отозвалась Полумна, – ты так не думаешь?
– В самом деле? Быть может, он давно не пил?
– Джинни…
– Или успел чего выпить еще до прихода сюда? Они, кстати, как раз опоздали.
– Сдается мне, – протянула Луна, тоже неспешно закружившись на цыпочках. – Что в бокале его вовсе не сливочное пиво.
– Думаешь?
– И что ни миссис Уизли, ни Флер Делакур не приложили к этому руку.
“Не смей останавливаться”
Джинни промолчала, заставляя себя кружиться быстрее. Так быстро, что когда она начнет замедляться, комната закачается перед глазами.
– Что бы ты не задумала, – а вот Полумна остановилась и сразу же пошатнулась, неловко схватившись за спинку кресла. – Будь осторожней.
– О чем ты?
– Лишь временной бывает безнаказанность, – пропела Луна.
“Что?”
Комната вокруг превратилась в сплошное смазанное пятно. Даже цветов в нем толком никаких не осталось, лишь светло-серый. В такой оттенок были выкрашены здесь стены.
– Папочка, скоро садовые гномы совсем нас потеряют, – раздался откуда-то сбоку голос подруги.
– Верно, милая. Пора домой, наверное.
– Я тоже так думаю.
Джинни не останавливалась. Юбка шелестела на ветру, словно крылья бабочки.
Мистер Лавгуд повторил свое поздравление, которое уже и так несколько раз звучало за столом. А затем они с Луной ушли.
И едва Джинни почувствовала, что осталась в комнате совсем одна, сразу же остановилась.
Как и ожидалось, стены с полом принялись раскачиваться перед глазами. Но все это было ерундой по сравнению с тем как часто забилось сердце Джинни Уизли.
До завершения плана оставалось все меньше шагов.
***</p>
“Наконец-то этот глупый фарс кончился”, – подумала Джинни, провожая взглядом маму, которая поддерживая под руку шатающегося отца, тащила его вверх по лестнице в спальню.
Рон с Гермионой уединились во второй гостевой комнате. И что бы там не происходило, едва ли кто-то из них покажет нос до утра.
Все шло как нельзя лучше. И Джинни позволила себе незаметно пригубить вина из полупустого стакана Билла. Ей нельзя было пьянеть. Но вино лишь прибавит чуть храбрости.
Невилл, кроме Перси, единственный трезвый мужчина, уже трансгрессировал Джорджа и Анжелину домой. После чего, приобняв за плечи захмелевшую бабушку, вернулся домой и сам.
С зачарованной скатерти сами собой исчезали пустые тарелки. Джинни едва успела уберечь свою, которая стала подозрительно подрагивать сразу, как девушка взяла с нее последний кусок печеночного пирога.
Перси, Одри и Чарли шумно прощались с Биллом на кухне. Оттуда доносились чересчур громкие, сдобренные алкогольным весельем, голоса.
Джинни закинула в рот остатки пирога и скосила глаза на Гарри Поттера. В гостиной они остались наедине. А в сознании – только Джинни.
Поттер лежал – наполовину на диване на половину на полу. И был в совершеннейшей отключке.
“Только б не помер” – скучающе думала Джинни. – “Хотя было бы очень забавно. Мальчик-Дважды-Переживший-Смертельное-Заклинание умер… от обыкновенной попойки”
Первая часть плана была выполнена блестяще. Осталось дождаться, когда по домам разойдутся остатки гостей, а Билл поднимется в комнату к своей жене.
И тогда Джинни приступит к следующей.
Часы с маятником пробили три ночи, когда младшая Уизли осталась единственной бодрствующей в доме.
Проводив братьев, Билл тактично удалился к себе, заметив, что Джинни покидать компанию бывшего парня не слишком спешит. Ее милый, вежливый Билл – пожалуй, самый воспитанный из всех детей Уизли. Он точно пошел в отца.
Дождавшись полнейшей тишины в “Ракушке”, Джинни потушила свечи и повернулась к Поттеру. Пока все расходились его успело три раза вывернуть. Первые два Джинни участливо применяла к ковру “Экскуро”. Но на третий раз некому было за ней исподтишка наблюдать. А потому Джинни спокойно позволила Герою Магической Британии наслаждаться отдыхом в собственной рвоте. В конце-концов, он с таким усердием пытался в ней очутиться.
Гарри Поттер был словно брошенная в нелепой позе игрушка. Одна нога на диване. Все остальное тело неподвижно валяется на полу. Его рот раскрыт, и весь первый этаж сотрясал влажный храп.
Гарри Поттер был так… отвратителен.
Джинни скривила губы. Прятаться больше не от кого. Лживые улыбки нацеплять – тоже.
Она быстро подошла к Поттеру и направила на него палочку:
– Акцио, медальон.
Ничего не произошло.
“Что ж, вполне ожидаемо”.
Джинни догадывалась, что манящие чары здесь не сработают. Но все же не удержалась.
Глубоко вдохнув и задержав затем дыхание, девушка опустилась на колени.
“Только бы не вляпаться”
Лужа рвоты была просто огромной. Это что, его недельный рацион? Не мог же он столько сожрать за вечер?
Джинни перевернула Поттера на бок и зашарила руками под его маггловской курткой. На всякий случай. Вдруг перепрятал. Гарри заерзал под ее пальцами и Джинни пришлось ненадолго остановиться.
Подождав пока он успокоится, Уизли продолжила поиски. Во внутренних карманах куртки ничего не оказалось – вполне ожидаемо, впрочем. Так что, не став даже ощупывать рубашку, Джинни пошла самым очевидным путем. Рывком расстегнув верхние пуговицы, она обнажила его ключицы. Цепочка блеснула в ночном сером свете окна. Там же, где была всегда.
“Очень легко!”
– Специалис ревелио, – прошептала Джинни, выписывая полукруг палочкой над его шеей.
Ничего. Герой Магической Британии не потрудился наложить никаких, даже простеньких чар. На предмет, такой высокой для него ценности, что он до сих пор таскал его везде при себе. Не где-нибудь, а прямо на шее – как Джинни и помнила. А ведь она столько раз советовала ему зачаровать медальон.
“Слава Мерлину за твое упрямство. И тупость.”
Цепочка столько времени провисела на его шее, что Джинни перестала помнить какого это – не ощущать серебряных звеньев под пальцами, когда обнимаешь его. Он получил медальон в наследство от Дамблдора, вместе со снитчем, скрывающим, как оказалось, воскрешающий камень. А потому в том, что и эта вещь была ценной, очень ценной, сомневаться не приходилось.
Ее длинные пальцы прошлись вверх по цепочке. Раз – замок легко поддается. Два – цепочка соскальзывает с его груди. Три – медальон зажат у нее в кулаке и приятно холодит кожу ладони. Четыре – на губах Джинни играет улыбка.
“Вот и все.”
Она поднялась на ноги, насмешливо разглядывая лицо бывшего парня. Вот она его и переиграла. И от пьянящего чувства победы тело пробрала приятная дрожь.
На снитче, подаренном Дамблдором, от прикосновений Поттера проступали буквы. Гравировка, появляющаяся лишь на пару секунд. “Я открываюсь под конец”.
На медальоне же надписи никакой не было. Он не реагировал ни на дыхание, ни на прикосновения чьих-либо пальцев. Но к нему прилагалась записка. Совсем коротенькая, вспыхнувшая через несколько мгновений после того, как Гарри Поттер обнаружил ее – узкий лоскуток пергамента, обернутый вокруг кулона: “На случай, если все пойдет не так”.
Что это значило никто из них так и не смог понять. Но одно оставалось ясным как день – что-то очень, очень важное скрывалось внутри.
Медальон совершенно никак не удавалось открыть. Они все пытались. Даже сама Джинни. Тогда ей еще доверяли.
Ни заклинания, ни сила – ничто не работало. Медальон оставался наглухо запертым. И сколько по нему не лобзали губами. Сколько не ковыряли ногтями, не пытались подцепить зубами – все тщетно.
Ах, как всем им хотелось разгадать секрет этого мордредова медальона. Всем им. И Джинни тоже.
Она мечтала отличиться на этой проклятой войне хоть в чем-то. Тоже стать своего рода героиней. Хотя бы в их узком кругу.
Но теперь это уже не имело значения.
Джиневра Уизли позволит хранить Дамблдоровой безделушке свои секреты. Чтобы там не скрывалось – за этой круглой, позолоченной створкой.
Теперь у нее были свои интересы. Интересы иного характера.
Спешно нацепив медальон на шею, Джинни забросила его за ворот блузки. Еще раз скользнула брезгливым взглядом по скрюченной фигуре, застывшей на полу в собственной рвоте. И удалилась в свою спальню.
“Ждать осталось не долго”
Лишь до рассвета. А пока ей следует тоже немного передохнуть. Не спать, нет. Еще проворонит нужное время, и выбраться из-под чуткого надзора матери сделается невозможным. Просто перевести дух. От волнения руки все еще неприятно подергивало.
В ее комнате было так тихо, что тишина казалась какой-то ненастоящей. Не естественной.
Кровать так и манила. Одеяло, которое Джинни никогда не расправляла, было приглашающе откинуто. Но сегодня ей не следует поддаваться соблазнам. Уснув, она точно не сможет заставить себя разлепить глаза на рассвете. Изо дня в день просыпаться становилось все тяжелее. Иной раз она могла проспать часов восемнадцать – по крайней мере так было в первые несколько суток после смерти Фреда. И конца их отношений с Поттером.
Миновав постель, Джинни забралась на подоконник. Прямиком туда, где обыкновенно ненадежно стояли ее отвратительные насекомовы башни.
Стекло приятно холодило плечо. Сизый свет ночного неба делал все в комнате черно-серым. Словно колдография в “Ежедневном пророке”.
Джинни сжала сквозь блузку еще хранивший тепло Гарри Поттера медальон. И сморгнула… что это? Слезы?
“Ты все делаешь правильно.”
Джинни Уизли сомневалась. Теперь, когда половина пути уже пройдена. Когда давать заднюю было хоть и совсем не разумно, но еще возможно.
“Не упускай своего шанса.”
Что есть хорошо, а что плохо? Родители учили, что все измеряется общественными нормами и моралью. Негласными сводами правил, которых с детства придерживались все вокруг.
“Так уж все?”
Ей же всегда казалось, что это зависит от того, с чьей стороны посмотреть. Она старательно отмахивалась от этих мыслей. Неправильных. Стыдных. Запихивала куда поглубже. Но в последнее время игнорировать эту слепую, непонятно как появившуюся веру в правдивость слов этих становилось все тяжелее.