ЧАСТЬ I. НЕПОМНЯЩАЯ. Пролог (1/2)

— Смертельная скука — выслушивать глупенькие излияния одиннадцатилетней девчонки, — продолжал он. — Но я был терпелив. Я отвечал, я проявлял сочувствие, я был добр. И Джинни полюбила меня: «Никто никогда не понимал меня так, как ты, Том… Я так рада, что у меня есть этот дневник и я могу ему довериться… Это всё равно что иметь друга, который всегда с тобой, неотлучно…»

Дж. Роулинг “Гарри Поттер и Тайная комната”

</p>

_____________________________________________________________

– Ты патологическая лгунья, Джиневра Уизли.

Джинни Уизли всем говорила, будто последними словами, которые она услышала от своего старшего брата Фреда, перед тем, как рухнувшая стена Хогвартса раскроила его череп, были: “Ты должна гордиться мной, Джинкси! Твой брат будет первым колдуном, что взорвет Хогвартс”. Эти слова раз за разом легко слетали с ее языка, вызывая слезы гордости и отчаянья у Джорджа. Эти слова заставляли задыхаться в рыданиях ее мать – Молли Уизли, безуспешно пытающуюся скрыть непонятную болезненную и вместе с тем всю такую благодарную улыбку. Эти же слова забирали всю краску с лица Рональда, делая его похожим на Инфернала – серощекого и синегубого, но гордого.

Эти слова, в конце-концов, поддерживали репутацию Фреда, как самого безбашенного, и одного из, бесспорно, самых гениальных волшебников двадцатого столетия.

А еще эти слова были абсолютной и совершеннейшей ложью.

– Нет, стой! – закричала она тогда, несясь к нему со всех ног с другого конца коридора, – Пожалуйста, нет! Мы сможем придумать что-то получше!

– Ты патологическая лгунья, Джиневра Уизли, — вот, что в действительности было последним, что она услышала от него, прежде чем каменные плиты заставили Фреда замолчать навсегда.

И он был прав – Джинни Уизли была лгуньей. А Фред – просто первым, кто это понял.

Лишь следующей на очереди предстояло быть ей самой.

Это случилось через пару месяцев после битвы за Хогвартс. Всего шестьдесят дней спустя, после того, как Волан-де-Морт был повержен Мальчиком-Который-Выжил. Ее парнем. Тогда еще.

– Прости, что поступаю так с тобой, – сказал Гарри, сидя в небольшой, но аккуратной, и до зубного скрежета раздражающе чистой, гостиной “Ракушки” – новой обители всей четы Уизли, ведь ни в дом тетушки Мюриэль, ни тем более в “Нору” после смерти Фреда никто пока так и не смог вернуться. – Но я… Я правда больше так не могу. Не знаю, быть может мне просто нужно время… хотя, черта с два, Джинни. Я больше не могу врать ни себе, ни тебе. Я просто… просто не могу, ясно?

Джинни кивнула, чувствуя, как склизкий комок, образовавшийся в глотке, начинает душить ее, перекрывать кислород. Это было бессовестной ложью, ложью самой себе – потому что она не понимала. Ни черта не понимала, что вдруг изменилось.

После всего, через что они прошли! После победы над Волан-де-Мортом, после того, как этот садист-психопат наконец сдох…

Вместе с ним видно сдохли и чувства самого Гарри Поттера. Не все, конечно. Но лично к ней.

Сперва Гарри пытался скрывать это, но Джинни все поняла довольно быстро. Его взгляд, его руки, его губы, слова – все было совсем не так, как должно было быть. Как было предыдущие два года.

Он не любил ее. Больше нет. Чувства ссохлись, испарились, умерли. И она ощутила это задолго до того, как решилась признать. И, конечно, задолго до того, как он решил все ей рассказать.

– Нам нужно расстаться, ладно? – спросил он, так легко, и так тошнотворно-непосредственно, будто сказал, что хочет на завтрак скрэмбл вместо печеночного пирога.

– Ладно, – просто ответила Джинни.

“Ладно? Ладно?!” – спустя полчаса она с остервенением пинала ножку кровати в одной из гостевых спален, которую Билл и Флер радушно выделили под ее комнату.

“Гребаный ублюдок! Ненавижу! Ненавижу тебя, Гарри Поттер! Да лучше бы ты, да лучше бы ты сдох!”

Она рыдала. Беззвучно, позволяя себе лишь тихое сипение, когда судорожно втягивала воздух.

“Ненавижу-ненавижу-ненавижу!”

Ей не хватало кислорода. Она задыхалась, захлебываясь в собственных слезах. Но не позволяла ни единому звуку покинуть губы.

“Сдохни-сдохни-сдохни!”

Спустя еще полчаса, успокоившись и рухнув на кровать, она занялась тем, что стала оправдываться сама перед собой. За мысли. За кровожадные мечты о внезапной кончине Гарри Поттера. Это было неправильно – воображать себе такое. Желать смерти бывшему парню. Она это понимала. Но, в конце-концов, Гарри Поттер разбил ее сердце. Уничтожил их любовь и искалечил ее душу. Разумеется, она имела право злиться. Ненавидеть.

Ведь имела?

Ведь ее любовь… любовь же?..

В этом же дело?

Чуть позже, когда солнце окончательно закатилось за горизонт, погрузив комнату в темноту, Джинни наконец решилась оборвать этот бессмысленный акт самобичевания и самообмана, и признаться себе, что правда заключалась в другом.

“Ты не та, кем хочешь казаться, Джинкси” – прошептал кто-то в ее голове голосом Фреда. Голосом любимого старшего брата, единственного человека, который ее понимал и поддерживал. Который погиб прямо у нее на глазах. – “Давай, пора признаться себе в этом”.

И она, конечно, призналась.

Правда была в том, что Джинни Уизли чувствовала себя униженной. Растоптанной. А Джинни Уизли ничего на свете не ненавидела так сильно, как чувствовать себя униженной.

Ее самолюбие и гордость были раздавлены окончательно. Просто стерты в порошок. После смерти брата, после того, как он так глупо ушел, бросил ее – единственный человек, рядом с которым она всегда ощущала себя особенной. Теперь она больше не будет особенной. Ни для Фреда. Ни для остального мира.

Она больше не будет любовью Золотого Мальчика, такого недоступного, такого для многих желанного. Особенно теперь.

Нет, теперь она будет одной из тех, кому остается лишь подъедать крупицы внимания Гарри Поттера за купающимися в нем Гермионой Грейнджер и Роном Уизли.

Теперь снова ее будут жалеть. “Вы слышали, Гарри Поттер бросил бедняжку Уизли?” ”Да-да, у нее же еще брат погиб, какое несчастье!” ”Такой удар, бедная, как она справляется?” – шептали голоса у нее в голове. Да, именно так все и станут думать. Сука Скитер начеркает очередную резонансную статью – на этот раз о том, что сердце Главного Героя Магической Британии снова свободно. Мерлин, репортерская шлюха никогда не оставляла Гарри в покое.

А Джинни все начнут жалеть. Жалеть! Как жалели после похорон Фреда.

“Держись, Джинни”, “Мужайся, Джинни”, “Время все залечит”.

Жалость... Джинни Уизли ее ненавидела. Жалость заставляла ее чувствовать себя еще более униженной. Заставляла ее чувствовать себя слабой. Неполноценной.

Жалость никогда не вернет ей Фреда. Жалость вообще не в силах чего-либо вернуть.

Но тогда почему ей так сложно справиться с ней? Почему ей так сложно перестать жалеть себя?

Вот почему она ненавидела Гарри Поттера. Прямо сейчас, в эту секунду. Вот почему ей хотелось, чтобы он умер.

Не по-настоящему, конечно. Настоящей смерти она желала лишь однажды, и совсем другому человеку. Но…

Это бы отвлекло от нее внимание, уж точно.

“А что насчет любви, Джинкси?”

Ей бы хотелось услышать голос брата – не в голове, не озвучивающим собственные мысли, а живой и родной голос Фреда, который исходил бы из его уст. Но этого уже никогда не будет.

“Он мертв, Джинни” – жестко напомнила она себе.

Но что же насчет любви?

Джинни Уизли уже давно для себя поняла – она не способна любить того, кто не любит в ответ. Безответная любовь… Это для слабаков и слабачек, вроде самого Поттера. Но не для Джиневры Уизли. Она никогда бы не позволила себе пасть так низко.

А потому, в действительности, ее чувства к Гарри Поттеру умерли сразу после того, как ссохлись его собственные. Всего через каких-то тройку недель после Битвы за Хогвартс. А быть может… и того раньше?