…я думаю о твоём члене (2/2)

Феликс хнычет в голос со смеху, выходит что-то истерическое, протяжное, «если это не флирт, то Хван придурок». А в своей жизни Феликс встречал много придурков.

В его жизни всё работало на женском «дам или не дам», виной ли тому исключительное воспитание матери и двух его сестёр, которых она тянула в одиночку, или внутренняя неуёмная любовь к сексу, Феликс никогда не знал. Неинтересно. Но он точно знал, что Джисону бы дал, и неважно, спустя полгода или полчаса.

Хёнджину он бы дал в первую минуту, оставляя на потом вопросы «кто ты и что ты делаешь в моей квартире».

– Я могу поднять не только самооценку.

– Фу, клише.

– Говорит человек, трогающий прямо сейчас мой член.

– Ты видел меня голым, – парирует Хёнджин.

– Но за член не лапал.

– А хочется?

Феликс сглатывает. Языком во рту покоя не находит и рукой ложится поверх хваной щиколотки, подушечкой большего пальца ласкает выпирающую косточку, пальцами массирует сухожилия и заставляет Хвана тяжело задышать.

«Хочется». И непонятно, с какого перепугу так сильно похотливым возбуждением накрывает, заставляя взглядом цепляться за губы. Феликс ощущает себя спермотоксикозным подростком, кажется, что спустит в первую же минуту, если Хван узловатыми пальцами уздечку потрет.

Феликс полукольцом сжимает пальцы вокруг лодыжки Хвана и с силой отводит его ногу в сторону, оставляя пяткой упираться во внутреннюю часть бедра. Если у Феликса хорошая растяжка, годами упорных тренировок сложившаяся, то за растяжку Хёнджина он не уверен ни на грамм, но проверить решает в процессе.

Хёнджин напряжённо ведёт плечом, упирается задницей в стул, чтобы неловким овощем на прилавке в магазине на пол не навернутся и смотрит вверх, где Феликс, всё ещё не отнимая руки, сверху нависает и тянется к лицу. У Хёнджина глаза тёмные, зрачки широкие, он языком быстро проходится по пересохшим губам, пока в горле застревает хрип.

– Хочется, – низко шепчет Феликс и накрывает ладонью аккуратный член, дёрнувшийся навстречу его ладони через штаны. Хёнджин благоговейно выдыхает, ногой, повисшей в воздухе, прижимается к феликсовому телу. Там под слоями худи и футболки определённо должно быть что-то впечатляющее. – Мне как-то неловко от мысли, что я всё это время думал о твоём члене.

– Я создал хорошее впечатление, – самодовольно усмехается Хёнджин и закидывает руки на чужую шею, повисая. Губами подаётся вперёд, пробует мягкость кожи на щеке и жалко выдыхает вдоль скулы. Феликс горячий, подрагивающий, ладошкой мнёт Хвана между ног и пропускает очертания тяжело налившейся кровью головки, натягивая неприятную для чувствительного члена ткань одежды.

– Ты даже не старался, – с утробным скулежом тянет Феликс и губами прижимается под ровной линии челюсти, слабо кусая. Хвана переёбывает внутренне, низ живота завязывает в узел, и Феликса хочется больше. «Кажется, это взаимно». Хван пахнет чистотой и собственным запахом тела. Феликсу нравится. Феликс мажет языком по прохладной коже, частыми поцелуями доходит до уха и, не сдерживаясь, с ухмылкой похабно стонет. Хёнджин бёдрами мелко толкается навстречу юркой ладошке, ногу закинув Феликсу на поясницу.

– Нам надо в ванну, – откидывая голову вбок, мычит он. Каждое прикосновение феликсовых губ и языка по изгибу шеи и вдоль плеча бьёт точненько в цель, заставляет растечься и яйца в предвкушении сжаться. – Я не позволю тебе совать свои грязные пальчики в мою чистую задницу.

У Феликса в горле застревает вопрос: «ты растягивал себя в ванне?» и краснеют кончики ушей, когда он это представляет. Заоравший на всю ивановскую Кками и желавший по-быстрому съебаться Феликс оборвали Хвану кайф.

– Я обязательно должен увидеть, как ты проталкиваешь свои пальцы в задницу.

Хван утробно выдыхает и кусает Феликса под острой линией челюсти, глуша внутренний жалостливый скулёж и промелькнувшую мысль, а не потрахаться ли им прямо на этом стуле. Хёнджин, кажется, всю жизнь хочет закурить сигарету, пока его задницу будет распирать от ощущений проезжающегося вдоль чувствительных стенок члена (с тех пор как прочитал в твиттере, так и хочет, ничего не может с собой поделать).

– Пойдём, – хрипит он, хватает Ликса за руку и ведёт в ещё неостывшую ванную, убеждаясь, что если кто и должен его растрахивать до удушения у окна, так это точно Феликс.

У Феликса пальчики маленькие, ногти короткие, и от этого кажутся ещё меньше, и сам Феликс сравнивает их с хёнджиновыми, скользящими под напором тёплой воды вдоль каждого сустава.

Феликс млеет, напрягает мышцы бёдер и хоть и слабо, но сквозь плотную джинсу задницей чувствует всю длину чужого члена.

Хёнджин проходится легкими поцелуями под его загривком, для себя же тщательно вымывает чужие аккуратные ручки и тяжело дышит от осознания, как же охота было всё это время потрахаться не с резиновым членом.

– Хёнджин, – тянет Феликс на выдохе, бархатисто скулит сквозь приоткрытые губы, теряясь в ощущениях. Поцелуй за ухом доводит до выгибающей его тело истомы, заставляя трястись пушистой собачонкой, – а может ты сам? Ну, – он цепляет зубами губы и вслед прикосновениям чужих подушечек пальцев раскрывает ладонь, – своими ручками. Они у тебя длиннее.

И не то чтобы Феликс комплексует, но ему самому, чтобы достать до простаты, приходится вгонять в себя два пальца по самое основание, проталкиваясь вглубь нежных стенок, как чертовому маньяку-садисту. Феликс всего лишь волнуется за чужой комфорт.

– Ничего, до нужного места достанешь. Но тебе бы здесь ноготь подпилить.

– Где?

– Да вот тут.

– Это мизинец, нахера подпиливпать мизинец?

– На всякий случай.

Хван горячо смеётся Феликсу на ухо, оставляет пару лёгких поцелуев на его шее и Феликс себя стыдится, матом кроет за то, что Хёнджин ему ещё и руки насухо вытирает висевшим рядом на батарее полотенцем.

У Феликса под языком чешется и яйца в штанах тяжелеют, когда он поворачивается к Хёнджину лицом и чистыми пальцами хватается за резинку на спортивных мягких штанах, проталкивая ладонь вглубь, потому что Хёнджин – «мать его, какой же он» – стонет гортанно Ликсу прямо над ухом и бёдрами поддаётся, потираясь о подставленную руку.

– Как же ты скулишь, – выдыхает он в голос, глаза закатывает и порывисто толкает Хвана точно в дверной проём, проезжаясь подушечками по влажной головке, со шлёпком резинки о кожу отдёргивая руку. Чтобы ничего важного не оторвать.

У Хёнджина в глазах звёзды складываются в слова: «трахни меня как в свой последний раз», на лице – примерно такое же выражение, а изо рта вырывается только похабный смешок; он сам, как истинный самостоятельный мальчик, сдёргивает с себя штаны, кидает в кучу одежды в углу и, перехватив Феликса за запястье, тянет на кровать, спугивая Кками сидеть в других местах. У Джисона в комнате, например.

– Я могу громче, хочешь? – Хван на одной руке позади себя держится, колени расставив, упирается пятками в матрас и Феликс думает, что если бы он ещё одну ягодицу в сторону оттянул, то был бы полноценный вид на сжимающуюся дырку. Хван смотрит снизу-вверх, точно победитель, который развёл пьяную совершеннолетнюю малолетку на секс за коктейль дайкири, только развёл Феликса – явно не малолетку и за кружку недопитого чая.

– Я хочу, чтобы ты сказал, где в этом сраче лежит смазка и презервативы, – Феликс вжикает ширинкой, распаленный, с проступившей испариной вдоль позвоночника и мелкой дрожью в низком баритоне; снимает с себя кофту и сдёргивает штаны до выпирающих узких косточек, проезжаясь ладонью лёгким поглаживанием по вставшему члену. – Они же у тебя хотя бы есть?

– За кого ты меня держишь?

Феликс хочет сказать, что за «человека, плюющего на собственную гигиену», сдёргивает с щиколоток штаны вместе с трусами и поднимает взгляд, жалея об этом тут же, потому что Хван перегибается, показывает свою гладкую задницу и угол прогиба в пояснице, наощупь вытягивает смазку из-под подушки и даже пачку начатых презервативов.

Феликс удивлённо выгибает бровь, оставляя свои вопросы без ответов на еще одну кружку чая, подхватывает всё разом, тянет лукавую усмешку уголком губ, и Хёнджин с него воет в душе, течёт, как девочка, и его член дёргается, мазнув смазкой по низу живота. Феликс тянется первый, мажет губами по хёнджиновой щеке, ладошкой ведёт по голому бедру и сталкивается с его пальцами, которыми тот пах пережимает и с тем же натяжением ведёт вверх, собирая с головки прозрачную смазку меж большим и указательным на коже. И слизывает. Показательно.

Ликс давится воздухом, краснеет и бледнеет одновременно, утяжеляя хватку на тёплом боку.

– Это было пошло, да?

– Да, – Феликс отвечает с хрипотцой в голосе и вдавливает острое колено Хвану под яйца, выбивая полувскрик, дрожь возбуждения и показательно-одобрительное: «блять, сделай так ещё раз!». – Как мне тебя называть?

– Как хочешь, солнце, – порнушно стонет Хёнджин, открывает широко рот и запрокидывает голову, расставляя ноги для Феликса глубже.

– У тебя нет кинка на dirty talk?

– У меня есть кинк на dirty talk, только… а-ах, блядство, как же ты это делаешь… – меж вздохов смеётся Хван и трётся о чужое колено тяжёлыми яйцами; Феликс влажными губами проходится по его запрокинутой шее, языком вылизывает острый кадык снизу-вверх и кусает такую чувствительную в возбужденном напряжении кожу в изгибе плеча, что Хван крупном дёргается, гнётся, как в оргазме, и выдыхает судорожно-шумно, облизывая пересохшие пухлые губы. – Я готов быть даже похотливой мразью, если ты прямо сейчас засунешь свои ахуительные пальчики мне в зад, а потом трахнешь, как суку. Потому что дальше я планирую натянуть тебя глоткой на свой член прямо на кухне, затягиваясь сигаретой, и смотреть, как ты давишься слюной.

Феликс уже давится собственной слюной, сглатывает и чувствует, как закладывает в ушах от переизбытка чувств и эмоций за краткий промежуток времени. Слишком хорошо, слишком горячо, слишком Хван Хёнджин перед ним, которого Ликс всеми окольными путями избегал, потому что мог и не знал почему.

Хёнджин чувствует эту заминку, улыбается понимающе и просто, прижимается губами к веснушчатой щеке и из-под Ликса отползает, стопой по простыне подталкивая к нему бутылку смазки, а к себе под грудь подушку; встаёт на четвереньки, щекой в ткань вжимается и смотрит-смотрит-смотрит, пожирает глазами каждую линию пресса, контрастный тонкий силуэт и пляс бесноватых чертят у Ликса на лице, когда он смотрит на отставленную хванову задницу.

Хёнджин не сдерживает жалостливого тонкого скулежа на вид скользнувшего по чужим губам языка.

– Я могу начать умолять, если у тебя тоже кинк… – начинает Хёнджин и широкими ладонями раздвигает собственные ягодицы, раскрывая чуть растянутую дырочку, не удержавшись, пальцами скользнув по расслабленным мышцам вокруг.

– Заткнись, прошу тебя, – выдыхает Феликс, подхватывает хвановы бёдра и сплёвывает излишки слюны меж ягодиц, широко проезжаясь языком от гладко выбритой мошонки до ложбинки, задевая костяшки хенджиновых пальцев. – Хотел так сделать, пока смазка не потекла из тебя из всех щелей. Красиво, что пиздец.

– Ты это говоришь моей заднице? – на полустоне бесстыдно спрашивает Хван и убирает руки под подушку, потому что Феликс держит его раскрытым уверенно, чуть жёстко и так, как надо. – Спасибо, я старался.

Феликс глушит смешок, прижимаясь губами к гладкой ягодице Хвана, и льёт себе на подушечки пальцев смазку. Он с трепетом прикасается к инстинктивно сжимающемуся сфинктеру, гладит каждый сантиметр, ласкает мышцы и, вероятно, издевается – Хван предполагает и жадно подаётся навстречу.

– Ну Феликс, – утробно мычит Хёнджин, жуёт нижнюю губу и царапает ноготками простынь под подушкой. Его горячий член крепко стоит, тяжелит ощущения между ног, а нежные стенки ноют от отсутствия растяжки – у Хёнджина недотрах размером с гималайские горы.

Феликса всё ещё чуточку трясёт от осознания, что он делает, с кем и почему – последнее, к слову, остаётся без ответа; но под его пальцами тёплые мышцы легко раскрываются, а Хван кошкой растекается вдоль кровати и стонет в голос так неприлично пошло, что Феликс боязливо хватается за его поясницу и заставляет Хёнджина натянутся по вторую фалангу уверенно гладко.

– Господи, да-да-да, давай ещё, – Хван жмурится, виляет своей ахуенной задницей, и Феликс впервые ловит гей-панику – потому что Хван знает точно, что он хочет – «и господи, как он скулит».

Феликс подушечками двух пальцев прижимается к тёплым мягким стенкам, тянет кисть вверх и смотрит, как раскрываются мышцы, оставляя место для ещё двух.

В горле от такой картины пересыхает, и он инстинктивно загоняет пальцы по самое основание, хлюпая излишками собирающейся на ладони смазки.

– Блядство! – Хван блаженно вскрикивает, головой дёргает и падает на подушку обратно, расплываясь в смехе и стонах вперемешку. Хёнджин шумный. Он сжимается вокруг костяшек, вертится, мычит и хочет-хочет-хочет.

– Как часто ты себя растягиваешь? – Феликс спрашивает, ведомый природным любопытством, поглаживает второй ладонью горячие тяжёлые хвановы яйца и массирует мошонку. Он подушечками гладит влажные стенки, прощупывает Хвана изнутри и выкручивает ладонь, меняя точку давления.

Хван реагирует на всё охотливо и ярко, что в ушах может оглохнуть, а собственное возбуждение явно подбирается к краю – стонет пиздецки-очаровательно. Возможно, даже слишком для одного Феликса.

– Так часто, что… мха-а… уже не нуждаюсь в ней, чтобы сесть и трахнуть себя твоим членом.

Феликс оттягивает подушечками края подраспухшей дырки, льёт смазки, не жалея, и уверенно вбивается тремя с глухим хлюпом. Хёнджин хныкает, мычит и кусает подушку, и Феликс аккуратно проталкивает четвёртый – Хёнджин голову запрокидывает, дышит судорожно, подаваясь навстречу.

Феликса перебивает на нервный смех, он целует вымазанный в смазке проход рядом с собственными костяшками, поощрительно гладит ладонью хванову ягодицу и опускается губами на уровень с яйцами, забирая в рот, каждое перекатывая на языке.

– Ты такой порнушник, Хёнджин, – шепчет по-доброму Феликс и загоняет пальцы частыми короткими толчками в чувствительную простату. Хёнджин в полукриках-полувсхлипах распевается, дрожит весь до кончиков пальцев ног и расползается коленками по простыням – ещё чуть-чуть и до уверенного шпагата дотянет, что Феликсу вновь приходится поддерживать его за поясницу. – Здесь особенно нравится, да?

– Да! – Хван себя не осознаёт, кивает, мечется и часто-часто дышит через рот, жмуря веки. В темноте звезды расходятся, слепят взор, а все ощущения сосредоточены только на том, как его дырку растрахивают и как хлюпает каждый раз смазка между чужих фаланг.

– Трахнуть тебя так?

– Чт-? – Хёнджин непонимающее взглядывает и все равно ничего не видит, ему безумно хорошо в этом отрезке времени – где его задница с феликсовыми пальцами внутри, где член каменный, хоть вой, где он готов даже полаять за возможность фантастически обкончать кровать.

Феликс разрывает презерватив в зубах, одной рукой раскатывает латекс по собственному члену и не прекращает вдалбливать пальцы в податливую дырку – Хёнджин с ними, как заводная, звонко стонущая игрушка.

Он нависает над Хваном, вклинивается коленками между его бёдер и придерживает себя рукой на весу, мягко покидая влажную задницу. Феликс целует Хёнджина за ухом, горячо дышит вдоль его влажной спины и, размазав остатки смазки по члену, пристраивает головку к податливым мышцам, тягуче-медленно раскрывая их повторно.

– Сожми мой член, пожалуйста, я сейчас кончу, – лепечет Хван и Феликс сжимает, обхватывает в кольцо и оттягивает чужой оргазм, проезжаясь твёрдой головкой по тем же местам, где были его пальцы минутой ранее. В Хёнджине даже так безумно горячо и крышесносно влажно, он весь мокрый, его задница истекает смазкой, а член предэякулятом, который Феликс собирает пальцами и растирает по хвановой головке.

– Хочется назвать тебя деткой, – со смешком выдыхает Феликс Хёнджину в шею, делает первый толчок и жмурится от ощущений, которые током расходятся по его телу. Феликс медлит, до основания входит кропотливо-нежно и прижимается яйцами к чужим, примеряясь. Не хочет навредить, сделать больно, но Хёнджин под ним уже задыхается от чистого кайфа, закатывает глаза под веки и подставляется собачонкой.

– Назови, – хрипит он в ответ, дрожит под Феликсом и не знает, куда толкаться – на член или в его подставленную руку помощи.

Хочется везде и всюду, хочется, чтобы Феликс не медлил и не входил так мягко, словно порвать боится; хочется глубоко, жёстко и может быть долго, чтобы на следующий день флешбеки ловить и зависать с тупой улыбкой на пол-лица.

Феликс оставляет горячий поцелуй на чужом мокром плече, сгибает руку в локте и подставляет предплечье Хёнджину под шею, проводя влажными пальцами по его пересохшим полным губам.

– Детка, сожми меня покрепче, – просит Феликс, и Хёнджин сжимается вокруг его ствола плотным кольцом, выпускать, если честно, не хочет, но всё равно мало что понимает.

Феликс на Хване почти грудью лежит, увереннее переносит вес на колени и резко входит на всю длину длинным толчком, не давая передышки, выходит и въебывает Хёнджина в постель заново.

Хёнджин стонами давится, цепляется пальцами за феликсову подставленную руку и всхлипывает на каждый, мать его, божий толчок.

Феликс с тяжёлым придыханием и короткими низкими стонами удовольствия загоняет в сжимающуюся дырку член, ускоряясь, головкой проезжается по каждой чувствительной точке внутри Хёнджина, потому что сейчас Хёнджин – это одна сплошная эрогенная зона и чувствительная точка, которая отзывается ласковым жалостливым скулежом.

Хвану безумно хорошо. Он срывает горло, в непрекращающихся молящих стонах «поглубже, пожалуйста» и «блятьблятьблять, Феликс, ещё» тонет, заполняет ими комнату, что Феликс его под горлом пережимает, чувствуя, как напрягается Хван каждой клеточкой тела, как натягивается, словно струна и крепко сжимает губы в полосу, жмурясь.

Ему нечем дышать, в голове пусто, в ушах звенит и из горла наружу всё равно проступают гортанные стоны, сносящие нахуй все стены в голове Феликса.

Он звучно вдалбливается в хенджинову задницу, шумно дышит ему на ухо и чувствует, как тот замирает, дрожа в оргазме, выплескиваясь на простынь под собой.

Феликс думает, что Хёнджин до одури красивый, даже жалостливо взглядывающий из-под влажных ресниц с обкусанными губами, и ослабляет хватку, позволяя вздохнуть.

Хван щекой вжимается в подушку, и чувствует только, как пульсирует феликсов член в его заднице, все ещё каменно стоящий.

– Ты не кончил, – сипит он и улыбается устало, выгибается ивовой ветвью в спине запрокидывая руку и обнимая Ликса за шею.

Феликс шумно сглатывает и голодно смотрит на каждый выпирающий позвонок, вжимаясь тазом к чужой заднице. Боится кончить от одного вида, но знает, что ему самому достаточно двух размашистых толчков в собственный кулак.

– А надо? – он вопросительно взглядывает в немом удивлении, жмётся щекой к чужой и носом потирается о влажную кожу.

– Да. Еби дальше.

Хёнджин мажет губами по чужим, слизывает капельки пота с губ языком и боится кончить второй раз от того, какими частыми короткими толчками Феликс его трахает (Хёнджин не сдерживается на каждый, глухо скуля), жмурится и глубоко стонет в голос от накрывшего оргазма.

Феликс ложится сверху, едва успевая снять с себя полный спермы презерватив, придавливая Хвана к липкой и мокрой постели. В попытках отдышаться, жмётся мягким членом меж влажных ягодиц и пытается осознать если не себя, то вселенную.

– Это было неебически круто, – сипит Хван из-под Феликса и едва дёргается от усталости. – Джисон не спиздел.

– Ты ещё ему это скажи. Он порадуется.

– Я похож на ёбнутого?

– Да? – Феликс приоткрывает один глаз, улыбается широко и смотрит, снова смотрит-смотрит-смотрит на яркий румянец на щеках Хвана, на родинку под глазом и на губы, на которых уже подсох предэякулят. – Шутка.

– Я понял.

Феликс немного отползает с чужого тела, растекается по кровати и вытягивается во весь рост. Кажется, что каждая мышца в его теле ноет от такого кросс-марафона, но это не точно, потому что Хёнджин снова приподнимается, встаёт на колени и оглядывается в поисках что-нибудь закурить.

А Феликс снова бросает взгляд на его член и хочет ёбнуть себе по лицу собственным кроссовком.

– Там чай остыл, – между прочим говорит Хёнджин, поднимает из угла те же самые спортивки и натягивает на себя, снова игнорируя трусы.

– Знаю.

– Куришь?

Феликс в голове прикидывает, насколько часто он курит, но тут смотря что – электронки регулярно, сигареты – от нервного потрясения.

– Временами.

– Покурим? – и Хван Хёнджин определено то нервное потрясение, после которого в горле дико сохнет.

Феликс неохотно поднимается, быстро одевается и жмётся по пути, не зная, как задать вопрос. Сердце, постепенно успокаивающееся, гулко бьётся в ушах от вида Хвана, повторно кипятящего электрический чайник.

Феликс выдыхает и, делая шаг навстречу, встаёт между колен вопросительно глядящего на него снизу-вверх Хёнджина.

– Так что насчёт того, чтобы натянуть меня глоткой на член?

Хёнджин молчаливо закуривает, тянется мучительно медленно (точно также как нервы Феликса) и выдыхает в сторону приоткрытого окна, протягивая сигарету к чужим губам.

– Поцелуй меня для начала, что ли.