…я думаю о твоём члене (1/2)

Джисон в его дм завалился, выбив с ноги иллюзорную сетевую дверь, встав на колено и сделав предложение, от которого у Феликса трепетно задрожало в сердце.

«Хэй, бро, у меня сосед на три дня уезжает, хочешь в гости?»

А Феликс, проживший с Джисоном бок о бок больше года, деливший с ним квартиру, еду, последний энергетик, затяжку сигареты и, чего греха таить, постель (потому что хозяйская кровать была одна, а мысли о ещё одном диване разбивались в пух и прах хановским аргументированным: «у тебя есть деньги? у меня их нет»), по другу скучал безумно.

До сих пор скорбил, что разъезжаться пришлось.

Его пушистой, порой пассивно-агрессивной душе часто не доставало тёплых рук на спине, мягких поглаживаний по голове и смеха до трёх утра на нынешней маленькой джисоновой кухне, где заместо стола выступал широкий серый подоконник. Серый он, потому что Джисон не заморачивался с уборкой, а Хёнджину – соседу Хана – почти что до лампочки, лишь бы тараканы не плодились.

О Хёнджине Феликс слышал много, а знал ровным счётом ни черта. Только то, что Джисон работает с ним в одном отделе по продажам, а бывший сосед Хвана съехал пару месяцев назад, в связи с переездом к своему парню, вернувшемуся из армии, и Джисон не переминул воспользоваться фантастическим шансом обзавестись съёмной комнатой почти что в центре города. ”Центр города - это не окраина, здесь до работы пятнадцать минут пешком”, - говорил Джисон, а на работу все равно ездил на такси.

И что все на работе Хана и Хвана делают ставки, кто кого споит – «местные, блеать, алкоголики».

Так что да, Феликс часто был у Джисона, в качестве жеста доброй воли притаскивал блинчики и тискался с пушистым Кками – собачонкой Хёнджина, – от которого Хан чихал дальше, чем видел. Джисон умело подбирал тайминг его присутствия в своей квартире, когда они оставались только вдвоём.

И Феликс на чистых щах пересрался не хуже того же Кками, что жрал, как отдельный член семьи, в тех же пропорциях, когда входная дверь хлопнула.

Феликс:

прикол

Хёнджин приехал

Джисон:

ну да

так на три дня уезжал

сегодня вечером как раз должен был явиться

Феликс:

бля

точно

я попутал даты т_т

изобретаю пути эвакуации

окно кажется привлекательным

Джисон:

ну слушай ничего страшного не случится

всё зависит от того, в каком он настроении

должен быть в нормальном

человек три дня провёл на выходных

ему грех жаловаться</p>

Феликс выдыхает. Лай Кками был слышен даже через закрытую дверь, и Феликс взмолился своей детской привычке всегда закрывать дверь в комнату, очерчивая границы личного пространства.

Если и Хёнджин их чтит, то даже не посмотрит в сторону двери в комнату Джисона – Феликс, вот, в сторону комнаты Хвана не смотрел, но из-за приоткрытой двери звал Кками на «кис-кис-кис».

Джисон часто говорил, что Хёнджин бы этого не оценил. Феликс не рвётся проверять.

Он на цыпочках, мягко переступая по полу, подхватывает свою одежду с покосившегося офисного стула, играющего роль шкафа, и впопыхах собирает рюкзак.

«Пиздаёбанная срань, Джисон, какого хуя ты на работе, когда так нужен». Феликс никогда не считал, что у него есть трудности в нахождении общего языка с незнакомыми людьми, но вряд ли Хван оценит его присутствие. «А вдруг ещё подумает, что я вор какой-нибудь. Напялил шмотки Сон-и, потому что у меня глубокая психологическая травма, и грабить я могу, только познав единение с хозяином».

А потом понимает, что ограбить в комнате Джисона можно только самого Джисона – сдать его на органы по дешёвке; даже погрызенный котами Минхо ноутбук на перепродажу выставлять не комильфо, цена ему – пачка презервативов дюрекс.

Когда по ту сторону стены начинает шуметь водопровод, Феликс вздыхает с облегчением в голос. У него есть сколько? пять, десять? минут, чтобы съебаться из чужой хаты по старой грусти и в следующий раз ставить три тысячи будильников с расписанием, когда и во сколько пора давать по пяткам.

Феликс окидывает взглядом комнату, проверяет телефон в заднем кармане джинс, наушники в куртке и открывает дверь в узкий коридор, откуда на него глупыми чёрными глазёнками глядит Кками и по-котячьи порыкивает, привлекая внимание хозяина. Хозяина, моющегося в ванне за углом.

Феликс прикладывает палец к губам и в глубине души даёт себе оплеуху – нашёл, что показывать собаке, так он его и поймёт. «Ага, щаз, размечтался, Феликс». Это Феликс думает, когда делает шаг за порог, а Кками начинает тявкать, как умалишенный, будто его тут режут на куски.

– Предатель, – скулит Феликс и на полке ищет потрёпанные городскими лужами кроссы.

– Кками!

У Феликса неиронично задрожали руки от чужого голоса за углом и слишком неожиданного крика, да так, что кроссы повалились на пол кусками засохшего говнеца. Феликс давно планирует купить новые.

Феликс сам от них не в восторге и сейчас даже больше, чем когда в ливень ими хлюпал по дороге.

Кками клацает своей маленькой собачьей пастью, смотрит всё теми же глазёнками-бусинками и заливается тявкающей оперой, хуже годовалого ребёнка.

– Кками, заткнись!

Кками на голос хозяина пуще распаляется, Феликс, обтекая седьмым потом, паникой и тревогой, глаза под веки закатывает и рычит в ответ. Но Кками всё ещё не понимает человеческий.

– Да что случилось, ребёнок?! – орёт из ванной Хёнджин, а у Феликса душа в пятки улетает, когда шум воды затихает.

«Пизда, фрайер, звони Джисону быстро».

Феликс тянется за телефоном в задний карман, трясущимися пальцами с четвёртого раза снимает с блокировки и ищет в контактах номер «подлеца и гада».

Кками вертится в ногах и облегчения своей мохнатой мордашкой не приносит.

– Что тебе не нравится, животное? – агрится Хёнджин и выходит из ванной, зачёсывая влажные от горячего пара волосы на макушку.

Феликс сглатывает. То ли потому что Хван Хёнджин голый стоит перед ним, даже не шелохнувшись, то ли потому что взгляд Феликса падает на подергивающийся ровный член; подёргивающийся возбуждённо ровный член с крупной головкой, который Хёнджин у основания придерживает, чтобы не мешал.

Феликс думает, что этот член по меркам мужских членов вполне себе красивый и аккуратный. «И без единого волоска на лобке».

Хёнджин с едким скрипом петлей прикрывает дверь, и Феликс дёргано поднимает зашуганный взгляд человека, который предчувствует пятой точкой грядущие разворачивающие пиздюля, а пятая точка – дама всеведущая, никогда его не подводила.

– Привет, – с хрипотцой басит Феликс, криво улыбается, надеясь, что хотя бы дружелюбно. Что это не он только что девяносто процентов времени тупым взглядом сверлил хваново достояние и только первые десять – всё остальное.

– Феликс? – выгибая бровь, спрашивает Хёнджин и закрывает дверь в ванну. Длинношёрстая чихуахуа, закрывая с рыком пасть, довольно цокает в комнату, не издавая более никаких звуков.

– Мы знакомы? – Феликс хочет заплакать. Он выглядит комично, в наполовину натянутом на одну стопу кроссовке, с повисшим в сгибе локтя рюкзаком, и паникующе взглядывает из-под светлых прядей чёлки. Теребит в крохотных пальчиках смартфон и не решается нажать на звонок, потому что портить такой момент голосом Джисона – святотатство.

– Джисон что-то говорил, что позовёт тебя на ночёвку, пока меня не будет. Как ночёвка?

– Затянулась, – Феликс тяжело сглатывает. Хёнджин всё ещё голый, но, кажется, это проблемы только Феликса – Хёнджин, потирающий широкой ладонью шею, чувствует себя великолепно. – Извини за неудобства, я уже ухожу.

– Да какие неудобства, я тебя даже не заметил.

Феликс понимает, что эта фраза не должна его цеплять, но она зацепила, и Феликс шумно супится. «Я что, настолько, блять, крохотный?»

– Хочешь чаю? – предлагает Хёнджин и ступает навстречу, перебирая своими длинными от ушей ногами, но Феликс хочет только вжаться в дверь и чтобы Хёнджин не поворачивался к нему спиной, потому что Феликс с трудом смотрит даже по сторонам.

– Не хочешь одеться?

– Смущаю?

– Есть немного.

И Хван делает то, отчего Феликс капитулирует без объявления войны, – улыбается широко и в голос смеётся, подёргивая плечами.

– Раздевайся, чайник должен быть горячим.

«Горячий здесь не только чайник». Собственный член начинает неприятно давить на тугую ширинку, а Хван распахивает дверь в свою комнату и почти нарочно нагибается за мягкими серами штанами.

«У него даже там всё гладко». Феликс жуёт собственные губы и языком давит на щёку. Он вовсе не подглядывал, нет.

Феликс знает о Хёнджине только со слов Джисона, и знает, что порой тот бывает не в настроении, агрессирует после тяжёлого трудового дня, любит свою собаку и ни с кем не встречается.

Феликс до этого момента в душе не ебал, зачем ему эта информация, а сейчас думает, что эту задницу хотел бы видеть у себя на лице.

– Всё хорошо? – уточняет Хёнджин, натягивая спортивки, игнорирует нижнее бельё всуе, а футболку откидывает в кучу одежды с фразой: «пиздец, надо постирать».

– Да, – говорит Феликс и откладывает кроссовки на полку со всей остальной обувью. Нахуя им та коллекция, которую Феликс за все годы дружбы на Джисоне ни разу не видел, Феликс спрашивает сам себя и ответа не находит. – Ты какой чай будешь?

– Какой-нибудь.

Феликс знает один сорт чая – когда чай превращается в жёлтую остывшую ссанину, пока он или его раскладывают по горизонтальной поверхности.

– Джисон сегодня до девяти, да? – спрашивает Хван. У Феликса под ладонью подрагивает ручка электрического чайника, когда Хван садится на стул и протягивает ноги, задевая голой пяткой напряженные феликсовы коленки.

– Вроде бы, – кивает Феликс и откладывает чайник в угол подоконника на случай фатального проеба. – Тебе лучше знать, это вы с ним работаете вместе.

– Я ебу его график что ли? Он иногда припирается в первом часу ночи, а иногда его вообще сутки не бывает дома.

– У Минхо зависает.

– Ага, все уши им прожужжал. Это же я ему сказал, что отношения отношениями, но пусть трахается на стороне, – Феликс непонимающе хмурится и губами прикладывается к краю кружки. Хван явно имитирует чужие интонации, кривит лицо и осуждающе качает головой. Но от теплоты ног Хёнджина истомой сводит бёдра, и Феликс, обычно спокойный, саркастичный, привыкший к прикосновениям, хочет проломить подоконник лбом. – Ну, чтобы не водил сюда никого. Отношения это круто, но эта квартира – зона отдыха и морального спокойствия, не хочу видеть в ней чужие лица.

Феликс со стыдом во взгляде кротко улыбается:

– А как же я?

– Вы с ним не спите.

– Это с какой стороны посмотреть, – тихо говорит Феликс и под насмешливый взгляд Хёнджина, закуривающего сигарету, продолжает: – Пару раз целовались по пьяни.

– Он о тебе много рассказывал.

– Много хорошего?

– В основном, – затягивется Хван, усмехается краешком губ чему-то своему, что заставляет его Феликса хитрый взглядом окинуть, и ребром стопы на пробу гладит ликсово бедро. Феликс бы сказал «хватит», но кроме невнятного булькания в чай ничего адекватного не выходит. – Рассказывал, как вы жили вместе. Блинчики, кстати, вкусные.

– Спасибо.

– Это тебе спасибо, Феликс, – улыбается Хёнджин и внимательно смотрит, как Феликса трясёт на стуле. – Я тебя, кстати, не таким представлял. Думал, ты выше, и какая-нибудь ходячая гетеро-мечта режиссёра порнухи.

Феликс давится чаем под смех Хёнджина, а внутри млеет, когда голая стопа Хвана ложится на его бедро и давит на мышцы. Хван всё ещё без футболки, всё ещё не до конца просохший после душа и отсасывает фильтру сигареты настолько искренне, что Феликс жалеет, что его член не сигарета.

– Прости, что разочаровал. Что еще Джисон тебе рассказывал?

– Что ты ахуенно трахаешься.

– Я ему пизды дам, – стенает Феликс и шумно хнычет; они договорились друг с другом, что хорошую дружбу хорошим сексом не испортишь, а с появлением Минхо в жизни Джисона между ними не осталось ничего, кроме дружбы, и Феликс искренне счастлив. Что не мешает ему материть Хана в сердцах долго и изощренно под покатый смех Хвана на всю кухню.

«Я потом Минхо также невзначай расскажу, на ком Джисон учился с одухотворённым взглядом блаженно отсасывать».

Феликс пиздит сам себе. Никому он ничего не скажет, а зная Хана, Минхо мог знать об этом с первого часа их знакомства.

– Я думаю, он больше по членам, – глумится Хёнджин, тушит окурок истлевшей сигареты в такой же, как подоконник, под затяжку забитой, серой пепельнице и откидывается на спинку стула.

Его колено в сгибе, расслабленно раздвинутые ноги, подтянутое голое тело и руки с покатыми мышцами трахали Феликса одним своим видом. Хван Хёнджин, может быть, тоже, но у Феликса не достаёт стальных яиц, когда свои в штанах почти что звенят, чтобы взглянуть Хвану в глаза.

«А вдруг я увижу в них осуждение?»

Такое же, с каким Хёнджин под минуту тишины между ними соскальзывает пяткой вдоль бедра, прощупывая острое феликсово колено и ведёт вдоль по внутренней стороне.

То есть его отсутствие.

У Феликса всё внутри сжимается, когда очаровательные пальчики ног ложатся на его тугую ширинку, которая для Феликса здесь не больше, чем декор – при должной мотивации он выскакивает из штанов раньше, чем оппонент успевает свои ручки к пуговице протянуть.

– Вау, ты действительно тактильный, – обороняет Хёнджин в ироничном удивлении и душит капельку грусти, что Феликс – вот такой, оказывается, ахуенный Феликс с пиздато низким голосом и маленькими ладошками, – под чистую игнорирует его ногу у себя практически на члене. Хёнджин знает, что у него проблемы в соблазнении, да и кокетство ему с рождения отсыпали размерами грязи из-под ногтя; Хёнджину проще в лоб сказать, чего он хочет, и чтобы отказом не припечатали к полу, заставляя проглатывать дискомфортный осадочек из обиды. Но чтобы Феликс настолько непробиваемой скалой сидел – хоть штаны снимай, чтобы тот снова глазками по его телу забегал. «Раз в лицо всё равно не смотрит».

– А ты всех друзей Джисона пяткой лапаешь? – Феликс тяжело выдыхает. Хёнджин не делает ничего из того, что заставляло бы член кровью наливаться и с ума сходить от бушующих гормонов, но Феликс сходит. Чужая стопа между ног не давит, ласково замирает над ширинкой, и у Феликса низ живота сводит тягучей теплотой.

Возможно, всему виной то, что он два дня подряд обжимался с Ханом в постели, и ни-че-го больше.

– У Джисона не так много друзей, – между прочим говорит Хван и подрагивающими от волнения пальцами гладит себя по бедру сквозь спортивки. Работа научила держать лицо и выдерживать интонации, но глушить эмоции и чувства научить так и не смогла. – Ты единственный, кого он сюда водит.

– Я сейчас разрыдаюсь от этой привилегии, – саркастично хнычет Феликс и чувствует, что даже не шутит. Он готов заплакать, впервые поднимая глаза на Хёнджина и взглядом поводя каждую чёрточку на его лице, окидывая разрез глаз и припухшие губы, словно искусственно увеличенные. Феликс знает, потому что залипает в тик-токе чаще, чем в жизни, и хочет проверить их на наличие филлеров. – Джисон бы не вынес, если бы ты каждого его знакомого встречал, в чём мать родила.

– Так плохо выгляжу? – и то ли кукуха Феликса идёт по съёбам, то ли реально Хван заунывно бормочет вопрос под нос, с грустью в уголках губ. Почти как Кками, ловит себя Феликс на мысли, тот тоже, грустно скуля, еду выпрашивает.

Феликс хочет сказать категоричное «нет», добавить аргументированное «дурная голова», а потом «видишь зеркало? оно течёт при виде тебя, я, кстати, тоже».

– Я чужую самооценку не поднимаю, – хмурится Феликс, перекатывает на языке привкус зелёного чая, а хочется жёлтой остывшей ссанины, заглушая терпкий вкус хвановой спермы. По всем фронтам минус.

– Но мою поднял, – ухмыляется Хёнджин (Феликса трясёт с его смены эмоций на лице) и с намёком давит стопой на феликсову ширинку, которая не резиновая, и Феликс уже три тысячи раз пожалел, что не вышел в окно. Первый этаж, он бы даже ногу не вывихнул.