Глава 2 (2/2)
Пальцы проходят сквозь черноту.
- Осуждение оружие слабых. Ты разве слаб, Криденс? Ты разве беспомощен? Ты разве так напуган сейчас? - шаг вперёд, ещё ближе к обскуру, что нервничает, кулон на собственной шее отдается разрядами тока внутрь грудной клетки, почти болезненно, - разве тебе есть нужда снова быть незаметными?
Обскур снова растягивает губы в улыбке. Поднимает пальцами висящий на шее знак, который тоже отзывается настойчивым покалыванием на коже – это заметно даже сейчас. Поднимает его на уровень лица и касается губами, неотрывно глядя в глаза мага.
– Нет, – шепчет он, – Я просто знаю, что вам нравится это.
Тьма сгущается и становится более осязаемой. Обскур обхватывает лицо мужчины холодными пальцами и врезается губами в губы, не позволяя ни – что не исключено никогда – возразить, ни отпрянуть. Целуется Обскур не лучше своего носителя – неумело, голодно, настойчиво. Всполохи усиливаются, походят на вихрь. И сердце Криденса посреди всего этого стучит бешенее и осязаемее.
”И снова Дамблдор, ничему тебя жизнь не учит, Геллерт”
Белая бледная рука ложится мальчишке-обскуру за затылок, выбритый, волосы совсем короткие, не сжать, но можно прижать к себе ближе, целуя в ответ. Без жадности, почти лениво и медленно, когда ещё можно будет узнать, какой на самом деле обскур на вкус. Когда ещё в губы будет дышать неровно само олицетворение хаоса.
Обскур касается всего, до чего может дотянуться. Плотные языки тьмы скользят по шее, холодят плечи под рубашкой, касаются ладоней мужчины. Сердце в эпицентре этого вихря стучит почти оглушительно для самого Криденса. Той части, которая обычно демонстрируется всем, нелепого мальчишки из Второго Салема.
И внутри Обскура Криденс едва ли не задыхается. Обскур медленно уступает, и поцелуй тоже становится медленнее и робче. Уже более ведомый.
Обскур скрывается внутри резко. Криденс невольно отшатывается от его исчезновения, переводит дыхание и распахивает глаза, глядя на мистера Гриндевальда совершенно ошеломленно. Словно не он сам – вернее, неотъемлемая его часть – инициировал это.
Он пытается сказать ”простите, я не хотел”, но обрывается на полуслове. Это будет звучать совершенно ужасно. Тем более, что нет – ничерта не так. Он очень даже хотел.
- Когда-нибудь, для такого тебе хватит собственных сил и смелости, Криденс, - темный волшебник посмеивается, глядя на испуганного мальчишку, что снова свёл плечи, сгорбился и смотрит испуганно и виновато разом.
Геллерт делает шаг к нему, обратно.
- Так вот чего ты хотел вечерами, когда не мог уснуть и мне не давал. Простого поцелуя. Это, даже, очаровательно, Криденс. Почти невинно. Или этого хотел не ты? Кому принадлежит это желание на самом деле?
– Вы не могли спать? Из-за этого? – глаза Криденса распахиваются ещё больше, но он больше не отшатывается. Отпираться глупо. От самого себя – в первую очередь.
– Обскур – это неотъемлемая часть меня, мистер Гриндевальд. – Криденс выдыхает, опускает глаза на несколько мгновений, а потом смотрит на него, уже чуть увереннее, – всё то, что я могу сознательно отрицать или подавлять, становится им. Он – зеркало того, чем я являюсь на самом деле.
Слова произносятся легко. Но только произнеся их вслух, Криденс понимает, что именно так всё и обстоит. Только раньше это было неясное ощущение, он долго не мог сформулировать, чем же является эта загадочная Тьма, и вот – он сам озвучил ответ. Да. Зеркало его самого.
– Так что этого хотел я, сэр. – чуть тише произносит Криденс, завершая свою речь.
- Очень сложно спать, когда хозяин другого кулона пребывает в крайне неспокойном состоянии, Криденс. Это не просто украшение, это магическая связь, которая позволяет мне понять, хоть и примерно, как ты. Когда спишь, когда бодрствуешь, когда задумчив или расстроен, когда, как я теперь вижу, возбужден и смущён. И он работает в обе стороны, это некоторое доверие. Возможно, со временем и ты научишься трактовать то, что чувствую я, - Геллерт смотрит на юношу, чуть склонив голову вбок, на манер изучающей обстановку почтовой совы.
Он не делит Аурелиуса и Обскура на двух разных личностей, она одна. Расколотая, израненная, но все ещё одна душа, снедаемая изнутри желаниями, яростью, гневом и всем, что было запретно, неправильно и неразумно.
Считается, что обскуры не способны контролировать себя. Что сила внутри слишком безумна, чтобы хозяин вынес ее. Но Гриндевальд наблюдает за ивой, что лежит на земле, оголяя светлую мякоть, что была под корой.
Как ошибаются исследователи, как сильно они ошибались.
Криденс густо краснеет.
Теперь ему всё ясно. И те ощущения, которые вызывал медальон на шее, значит, не были случайностью, на которую он пытался всё списать.
Он перед Гриндевальдом был всё это время как на ладони.
– Но вы не чувствовали, что я становлюсь Обскуром, ведь так? – он хватается за эту мысль как за спасительную соломинку, сам не понимая, почему. Как будто от этого будет легче.
Или мужчина всё равно всё чувствовал? Просто не понимал, что это такое? Не знал, как трактовать?
Он испытующе смотрит на мистера Гриндевальда.
- Доверие, Криденс. Этот кулон работает через доверие и эмоциональную связь. Тогда, я мог лишь ловит отголоски того, что с тобой происходит. Смазанные и не слишком понятные, - Геллерт тихо смеётся, - сейчас, твое доверие ко мне стало больше. Сильнее. И возможно, не только доверие.
Геллерт смотрит на поваленное дерево и что-то произносит, и поваленная ива с треском разлетается на щепки.
”Даже так?”
Доверять Криденс всё ещё боялся. Впрочем, как бы он ни пытался отрезвить себя, видимо факт оставался фактом – магия всё ещё была более объективна, чем все его страхи.
Впрочем, он отдавал себе отчёт в том, что сейчас всё вызывало в нём беспокойство. Это выматывало, не давало спать так же, как и навязчивые мысли о своём новом… учителе? Покровителе?
Было сложно сказать.
Благодарность смешивалась со страхом быть покинутым, давая гремучую смесь. Обскур на это откликался жадностью.
Поцелуй – как проявление этой жадности.
Криденс наблюдает за тем, как дерево уничтожается, и отчего-то это его успокаивает. Он мог бы сделать это сам, но мистер Гриндевальд сказал достаточно ясно: повалить дерево. Снятая кора – это эксперимент, это вызов себе. И эксперимент удался. Он стал лучше владеть собой, более тонко и точечно – и это забирало намного меньше сил, чем раньше.
Взяв в пальцы висящий на шее кулон Криденс обводит его пальцем.
– А что означает этот знак, мистер Гриндевальд?
- Я дам тебе почитать детские сказки волшебников и ты сам сделаешь вывод, что это будет для тебя значить.
Гриндевальд улыбается.
- Стукни посохом о землю, выбей искры, я хочу кое-что ещё проверить. Возможно, научить тебя заклинанию. Попробовать, как получится. Не всегда получается с первого раза, - Геллерт отходит от Криденса, - даже у меня. На первом курсе я был почти бестолковым и слишком увлечённым новыми друзьями.
Некоторое время Криденс пытается вообразить, какими должны быть сказки для волшебников. Они ведь наверняка должны отличаться хоть чем-то – но и в обычных сказках магии достаточно.
Но он быстро одергивает себя. Сам скоро убедится.
В этот раз Криденс бьёт посохом значительно сильнее. Столб огня свободно уходит вверх, куда-то далеко за пределы видимости. Парень вздрагивает – посох в руке заметно вздрагивает, но столб огня это не то же самое, что искры. Он глубоко вдыхает, прикрывает глаза и столб огня исчезает.
– Простите, мистер Гриндевальд. Это не совсем то, что вы хотели.
- Нормально, нормально, все хорошо. Посоху явно не терпится снова быть в бою, - Геллерт улыбается, треплет Криденса по волосам, - направь все свое внимание на вот то дерево, сконцентрируйся на нем, стукни посохом о землю и произнеси ”Инсендио!” одним словом. Не торопись, дай себе время сконцентрироваться.
Геллерту нравится наблюдать за Криденсом, у молодого человека явно есть склонность к огненной магии, значит стоит сначала работать через нее. Дальше можно будет браться за другие стихии.
Так его учили, так получалось лучше всего. Сначала стоит раскрыть возможности того, к чему есть склонности и только потом, работать над более тяжелыми для обучения заклинаниями.
Криденс крепче сжал посох, внимательно слушая мужчину.
– ”Инсендио” – одними губами повторил он, запоминая. Посох в ответ на это словно выплюнул маленькую искорку огня, которая исчезла ещё даже не коснувшись снега. Криденс слегка нахмурился, перевел взгляд на указанное дерево.
– Инсендио! – произнёс он на одном дыхании и стукнул посохом. Из посоха вылетел столб дыма – густой и плотный, но всё же – не огонь.
Откашлявшись от дыма и разогнав его, Криденс снова устремился взглядом на дерево.
”В этот раз надо быть увереннее. Просто увереннее…”
– Инсендио! – стукнул он ещё раз по мёрзлой земле, и вылетевший из посоха огонь лизнул несколько деревьев сразу. Криденс закрыл глаза и обречённо вздохнул.
”А теперь перестарался.”
- Тише, тише, ты отлично себя показываешь для того, кто в первый раз произносит эти заклинания.
Геллерт подходит к Криденсу ближе и укладывает свою белую ладонь, поверх юношеской, сжимая посох.
- Дай магии собраться внутри тебя и пройти через руки в дерево, сконцентрироваться в кварце, стать чётче, сильнее, обрести форму. Крепко сжимай посох, чтобы камень внутри него обрёл мощь, что ты хочешь направить, - Геллерт сжимает пальцы, - почувствуй текстуру и тепло дерева, позволь ему стать продолжением тебя, товарищем, соратником, верной опорой. И вот только тогда, найди глазами цель, найти в ней слабую точку и посохом оземь, произнося заклинание. Вы должны работать вместе. Вы должны доверять друг другу.
Он снова так близко, что Криденс замирает. Глубоко вдохнув и резко выдохнув, парень открывает глаза, устремляясь на пожарище.
Он сконцентрировался. Та сила, что потекла по его рукам ощущалась совершенно по-другому. Обскур ощущался жжением, это же протекло как вода, прошлось по посоху вдоль рисунка древесины и заполнило кристалл кварца.
– Инсендио. – твердо произнес Криденс и яркий луч пронзил воздух, прицельно влетая в нужное дерево. Занялось яркое пламя, дерево вспыхнуло как спичка и Криденс, до этого едва дышавший, слабо улыбнулся.
- Ты молодец, Криденс. У тебя получилось. После первого же объяснения. Ты очень талантливый волшебник, мой мальчик. Попробуй теперь поджечь только одну из веток. Это требует больше концентрации, но у тебя получится.
Геллерт убирает пальцы, напоследок прогладив запястье Криденса с внутренней стороны и отходит от него, наблюдая. Удивительно, что юноша работает на только на силе ненависти, но и возбуждение. Занятно, несомненно занятно.
От этих слов сердце Криденса сладко замирает – слишком мало похвалы он слышал в свой адрес за всю жизнь. Слишком мало похвалы – и слишком мало прикосновений.
Он смотрит на горящие деревья. Для такого точечного действия надо было выбрать что-то ещё, до чего огонь не добрался. Он примечает сосну, находившуюся чуть поодаль от пожарища. Смотрит на верхние, небольшие ветки.
Не отрывая взгляда от сосны, парень прищуривается, как снайпер и, чуть прокашлявшись, произносит настолько спокойно, насколько было возможно:
– Инсендио.
У сосны начинает гореть верхушка. Он явно опалил не одну, а несколько ветвей. Криденс поджимает губы и целится в более длинные нижние ветки.
– Инсендио.
Крупная нижняя ветка занимается пламенем. Он слабо усмехается – изгиб губ больше напоминает тот, что появляется на лице Обскура.
”Получилось.”
Тьма внутри него приятно греет всё это время.
- Не устал? - Геллерт наблюдает за юношей, что кажется входит во вкус.
Мягкое движение рук, огонь на деревьях гаснет. Геллерт пользуется палочкой в исключительных и серьезных случаях, сейчас же, вся магия простая, буквально детская по сравнению с его навыками.
- Не стоит перегружаться в первые дни. Можешь тренироваться и без меня, на более мелкие предметы. Чем меньше предмет, тем выше точность. Чем выше точность, тем больше контроля. Чем больше контроля, тем лучше навык.
Гриндевальд кутается в свое теплое пальто и смотрит в сторону задорного, всего в ажиотаже Криденса.
– Это почти так же, как владеть Обскуром. – отзывается Криденс. – Только чувствуется иначе. – Криденс оборачивается к мужчине и растерянно улыбается.
Их предыдущие занятия не были столь успешны, но вот кажется сейчас он уловил принцип. И – кроме того – ощутил уверенность. Совершенно новое чувство.
В лицо ударил порыв горного ветра. Криденс закрыл глаза, вдохнул и опустил плечи.
Больше нет необходимости делать вид, что его не существует. Больше нет необходимости прятаться. Мистер Гриндевальд подарил ему долгожданную свободу, и теперь Криденс отдавал себе отчёт в одном: он последует за ним куда угодно. Без страха.
- Обскур это просто название для концентрированной подавленной ребенком намеренно магии, что растет внутри него и сводит, по сути, с ума. Как яд, что заставляет человека со временем вести себя странно. Принято считать, что обскуры не обучаемы, опасны и должны быть истреблены. Я не согласен с таким положением дел, - Геллерт гасит сначала весь огонь, потом возвращает деревьях в их первозданный вид, разве что, снега на ветвях нет.
- Возможно, работники министерств слишком поглощены своим страхом, что ребенок будет сильнее их. Что выберет, как они любят говорить ”неправильную сторону”. Как думаешь, Криденс, ты выбрал неправильную сторону или все же, наоборот? Как думаешь, ты обучаем?
Риторические, конечно, вопросы.
- Хочешь ли ты учиться? Готов ли тренироваться? Действительно ли обскур сильнее тебя и приносит только зло тебе и остальным?
Криденс внимательно слушает.
– Вы ведь сталкивались уже с такими как я, правда? – наконец, спрашивает мальчишка, подходя ближе, - и они не выживали?
Он шумно выдыхает и окидывает взглядом деревья, которые только что были в огне. Криденс почему-то выжил. Вопреки всему, вопреки условиям, в которых жил. Хотя порой очень хотелось смерти.
– Может, дело в том, что они сами сдавались? – высказывает Криденс робкое предположение.
– Я знаю, что это такое. Когда оно отравляет изнутри. И я не знаю, почему я начал сопротивляться, мистер Гриндевальд.
- Сталкивался, - Геллерт опускает взгляд вниз, - это, кажется, ваше семейное. Твоя тетя была обскуром, когда я был примерно в твоем возрасте. Ваша бабушка держала ее существование под секретом и это, кажется, все сделало еще хуже.
Геллерту не слишком приятны воспоминания своей юности.
- Потому что ты сильный, Криденс. Потому что в тебе помимо магии, есть душа, которую ты не дал никому сожрать или лишить тебя ей.
Геллерт укладывает ладонь юноше на грудь.
- Потому что ты решил жить.
– Моя… тётя?
Глаза Криденса распахиваются.
– Вы обещали рассказать, откуда я. Расскажите, пожалуйста. Сейчас.
Криденс кладёт ладонь на руку мужчины. Собственное сердце начинает колотиться.
Что же касается души… он предпочитал не думать об этом. Основательница Вторых Салемцев слишком много толковала о душе, о её спасении и всякое в таком духе. Когда речь заходила о душе Криденса – неизменно в речи возникали такие определения как ”безнадёжный” и ”порочный”. И он привык к этому. Речи о душе с тех пор – даже когда их заводила Мэри Лу – вызывали в нём чувство гулкой пустоты с отдаленным эхом тоски.
- Сестра твоего отца и дяди была обскуром, - Геллерт говорит это немного тормозя в словах, старые воспоминания ранят его все так же сильно, - и, кажется, твой отец решил, что еще одного обскура он не вынесет. Я не знаю, Криденс. Обскурами становятся в детском возрасте, когда происходят первые всплески магии. Почему они бросили маленького ребенка, для чего нужна была эта жестокость, я не знаю. Возможно, если бы ты жил с ними, ты бы не был обскуром. Возможно, сейчас ты бы уже заканчивал школу волшебников.
Геллерт качает головой.
- Тебя зовут Аурелиус Дамблдор, на самом деле назвали тебя так. Возможно, они побоялись нести ответственность. Возможно, твоя магия стала проявляться слишком рано. Но, знаешь, в этом нет твоей вины, Криденс. Ты был ребенком. Ребенком, который оказался не нужен.
Криденс опускает глаза. Взгляд смотрит в никуда, даже Тьма внутри как будто затаилась.
Сколько он себя помнил, он был у Вторых Салемцев. Криденс доподлинно не знал, отдали ли его в младенчестве или уже после года жизни. Первое воспоминание – в три года, кричащая за какую-то провинность Мэри Лу. И далее почти все воспоминания такие же. Когда ему было десять – появление Модести. Через пару лет Модести становится взрослее и они начинают общаться друг с другом. Это слабо скрашивает его существование в данной богадельне.
И всю жизнь одна мечта – вырваться оттуда. К Модести лучше отношение, чем к Криденсу, но он не злится. Хотя Модести говорит, что тоже хотела бы уйти. Но только после совершеннолетия – а их разделяет восемь лет разницы. Он не мог бы забрать её с собой – сам он не знал, куда идти, но скитаться рядом с собой он бы ей точно не позволил.
В том числе и потому, что он боялся самого себя.
Губы начинают дрожать. Криденс сжимает их и закрывает слезящиеся глаза.
Всё могло бы быть совсем иначе. Он и раньше так думал, но когда это ”иначе” обрело в словах мистера Гриндевальда конкретную форму, Криденсу стало так больно, словно за все эти годы разом. Тьма качнулась внутри холодной волной и завихрилась.
Геллерт подходит к Криденсу. Нестабильному, у которого затягивает белой пеленой глаза.
- Но я нашел тебя. Я смог найти тебя. Нас обоих бросила твоя семья. Оставила одних, с разбитым сердцем, жизнью и душой.
Геллерт делает ещё шаг ближе.
- И мы заслуживаем отмщения, Криденс. Мы заслуживаем, чтобы они почувствовали всю ту боль, что мы несли на себе годами. Весь тот ужас, страх и ощущение отверженности. Ты был ребенком, я был подростком. И они бросили нас, словно мы что-то лишнее, ненужное, гадкое. Но разве ты такой? Ты прекрасен в своей ярости, ты талантливый волшебник, ты один из самых сильных магов, которых я когда-то знал, - Геллерт плавно протягивает руку в сторону Обскура, - и я хочу, чтобы мы бились с этой несправедливостью вместе. Мы заслужили свое отмщение. Может быть, они лишили тебя детства. Лишили радости. Первой палочки. Первых уроков. Но я готов быть рядом. Сейчас.
Криденс шумно всхлипывает. Вихри, поднимающиеся над его головой полупрозрачно-серые, но когда он кидается к Геллерту Гриндевальду и прижимается к его груди, вихрь стремительно чернеет, захватывая обе фигуры.
Его трясёт, он рыдает навзрыд, цепляясь за ворот пальто мужчины.
Обскур беснуется, вырастая всё больше и больше. Чернота ярится, завихряется, клокочет алыми всполохами. В последний раз ему так пронзительно больно было в Нью-Йорке, перед тем как сам Гриндевальд – ставший причиной этого состояния – забрал его с собой. Теперь, косвенно, он снова был причиной – но всё, о чём думал Криденс сейчас, были Дамблдоры. Которых он никогда не помнил. Которые уже взрастили и сгубили обскура.
И сейчас Криденс метался от боли и ярости – но не отпускал мужчину. Просто не мог.
- Тихо, мой мальчик. Тихо, ты больше не будешь один, - Геллерт обнимает рыдающего мальчишку, крепко прижимая к себе. Перед ним не обскур, а просто разбитый морально подросток, который узнал горькую правду о своей жизни и о том, что все могло было бы быть иначе.
Геллерт накрывает ладонью затылок Криденса, прижимая того лицом в сгиб между шеей и плечом.
- Ты можешь плакать, Криденс. Плачь, пока не выплачешь всю боль и горечь. Рыдай, мой мальчик, пока тебе не станет легче. Мы брошенные, но теперь мы есть друг у друга. И нас никто не остановит.
Стоит отпустить его – и Обскур полетит, разрушая всё вокруг. До основания.
Криденс этого не хотел. К боли прибавилась необходимость сдерживать Обскура, который рвался прочь, как безумный. Давно его не было так сложно контролировать. Он выбивался из сил.
Когда мужчина прижимает его к себе, становится легче. Криденс прислушивается к его голосу, медленно затихает. Обскур перестает метаться, словно тоже прислушивается.
”Теперь мы есть друг у друга”.
В чём это выражается? Что это означает? Всё было бы гораздо проще, если бы минутами ранее он его не поцеловал. Всё было бы проще, будь Криденс… хотя бы не так очарован им. Если бы он просто был учителем и покровителем.
Влюбленность ещё слишком громкое слово для запуганного мальчишки. Он сам до конца не понимал, что это.
Но за вот это, за обещание быть рядом, за помощь, за всё это внимание Криденс готов был слушать от Геллерта Гриндевальда что угодно и идти за ним куда угодно. Даже безо всякой влюбленности.
- Если хочешь, лети порезвись в горах. Тут безлюдно, выпусти пар, Криденс. Злость это нормально, ты имеешь право злится и быть в гневе, - Геллерт гладит его затылок, - гнев на самом деле делает нас сильнее. Он питает нас и нашу магию. Светлых магов учат избегать гнева, думать о хорошем, добром. Но такие как мы, наша сила в злости. Злись, Криденс. Будь в ярости. Я принимаю тебя таким.
– Я хочу остаться с вами, мистер Гриндевальд. – сдавленно шепчет Криденс, обвивая его руками за шею.
Он уже почти успокоился. Эту злость надо приберечь для тех, кто её заслуживает. А сейчас ему просто хотелось живого, человеческого тепла. Потому что невозможно болело сердце. Он всё ещё дрожал обхватывая шею мужчины. Короткие ногти скребли по ткани. Не хотелось размыкать объятий.И несмотря на многолетние увещевания Мэри Лу он чувствовал, что так правильнее. Его тянуло к этому мужчине, тянуло всем своим существом.
Криденс рвано вдохнул, захлебываясь воздухом.
– Вы ведь не покинете меня?
- Возможно иногда мне придется отходить в душ или уединиться в уборной, в остальном я не планировал оставлять тебя одного, Криденс, - темный маг, за последние дни, несвойственно много для самого себя улыбается.
Криденс в своей наивности и страстности просьб, словно возрождает внутри темного мага нечто живое, что пробивается наружу, делает заиндевевшие органы внутри теплее, живее. Как запускает заново сердце.
Геллерт все так же обнимает Криденса, отеческим, защитным жестом. Мальчику с разбитым сердцем нужна забота.
В ответ Криденс тихо смеётся сквозь слёзы. Чуть отстраняется, стирая их дрожащими пальцами. Снова приникает к его шее и глубоко вздыхает.
– Вы мне очень нужны, сэр. – шепчет мальчишка.
Но становится холоднее. Порывы горного ветра подмораживают обнаженные пальцы.
– Пойдём? – спрашивает он, поднимая глаза.
- Пойдем. Коди должен был приготовить к нашему приходу настоящий венгерский гуляш, лучшее блюдо для такого времени года и места. Нам стоит согреться и даже без применения магии. Но, зато, ты теперь точно знаешь, как зажечь огонь в камине. Но я бы посоветовал, все же, ещё потренироваться в прицельности или оставлять это на домовика.
Геллер треплет мальчишку по волосам.
- Пойдем обратно. В тепло.
Криденс, немного повременив, берет мужчину за руку.
Когда они подходят к крепости чуть ближе, Криденс кивает в её сторону.
– А что там, в башнях? И… куда мне можно заходить?
Мальчишка всё ещё мыслит преимущественно категориями запретов. Сам он старался даже не заглядывать ни за какие незнакомые двери. В кабинет Геллерта не приходил без приглашения.
Но может, это место действительно станет ему домом? Он очень хотел надеяться на это, но всё ещё опасался.
- А там темницы для моих врагов. Я считаю смерть слишком милосердной для тех, кто причинил мне боль. Я хочу, что бы они испытывали ужас годами, чтобы получили хотя бы часть того, что заслужили.
Геллерт держит юношу за руку, пока они поднимаются к входу в крепость.
- Я не добрый волшебник, Криденс. Таких как я, называют черными магами. Нас боятся, ненавидят, считают злыми и мстительными, отвратительными. Отбросами магического общества.
Геллерт говорит об этом спокойно, он уверен в том, что говорит.
- Но я не считаю мстительность плохой чертой. Или злопамятность. Надо помнить своих врагов. Помнить в лицо.
Криденс кивает.
– Пожалуй, вы правы.
Судя по всему, сейчас темницы были пусты. Вряд ли, отбывая в Нью-Йорк на неизвестно сколько времени Гриндевальд оставил в замке хоть кого-то. Когда они появились здесь, создавалось ощущение полной безлюдности.
В прощение Криденс разучился верить. Обскур набирал мощь, и как только он, наконец, совершил первое нападение – на того сенатора – он перестал верить в прощение. Пытавшаяся быть благонравной, Мэри Лу никогда не прощала Криденса.
И он ответил ей тем же.
– Я не считаю вас злым и отвратительным, сэр. Вы оказались милосерднее… многих, кого я встречал, – поразмыслив, произнес Криденс.
- Все и всегда зависит от угла, с которого смотреть. Мне претит идея, что надо быть добрым со всеми. Добрым надо быть только к своим. Чужие не заслуживают доброты. Доброта это сила, исчерпаемая и трудно восстановимая. И её не стоит тратить на тех, кто не заслужил, - Геллерт проходит внутрь, тяжёлые двери грузно и величаво закрываются.
Помещения все ещё выглядят нежилыми, но уже не настолько мрачно-мертвыми. В воздухе расползается аромат добротного и горячего венгерского гуляша, щекочет нос острыми приправами и Геллерт улыбается. Славно поесть это хорошо. Это замечательно поднимает настроение.