К отправной точке (1/2)

Оставшуюся часть вечера Рома силился сдержать улыбку при взгляде на того, чьи касания недавно доводили его до безумия, и он, недолго посидев у костра, засобирался обратно в дом. Чувства накрыли его с головой, и было невозможно выделить главенствующее. Рому как будто ударили сковородкой: всё плывёт, ноги не держат, а в животе бурлит так, словно где-то начинается извержение. Опьянённый и вымотанный, он выпил ледяной воды, принял контрастный душ и, закрывшись в зале, прыгнул на диван лицом в подушку, чтобы заглушить крик, полный радостного возбуждения.

Не верилось, что вечер кончился так. Идя на улицу, Рома ожидал чего угодно, но не телячьих нежностей под деревом с тем, кто совсем недавно отказывался даже парой слов перекинуться. Чтобы Тёма, этот несносный пацан с друзьями-гопниками, обнимал его и довольно мурлыкал от поцелуев? «Да я сбрендил», – убеждал себя Лебедев. Но горящие от недавних касаний губы и сигаретный запах, будто въевшийся в одежду, убеждали в реальности произошедшего. Только сейчас он понял, что забыл переодеться и плюхнулся в уличном на диван, поэтому, пересилив желание бездвижно лежать и кричать в подушку, рывком поднялся на ноги, сбросил с себя всё ненужное и так же завалился обратно.

Его чувства взаимны! Рома был так счастлив, что испугался – неужели такое случается? Лебедев первый раз познал сладость взаимной влюблённости и, словно ребёнок, впервые попавший в зоопарк, с удивлением и восторгом озирался по сторонам. Он всегда относился к «киношной эйфории» с ноткой скепсиса и цинизма, пока не испытал сам. Ему, наконец, открылось ещё одно чудо света.

Вместе с эйфорией к нему пришёл страх. Пока они наслаждались друг другом, Роме было плевать на всё – важен был лишь мальчик с растрёпанными волосами и тёплыми мозолистыми руками. Но сейчас, немного придя в себя, Лебедев посмотрел на ситуацию под другим углом. Это чувство… почему они его испытывают? Тёма сказал, что и раньше увлекался парнями, но Рома за собой подобного никогда не замечал. Сами ощущения не пугали его, в отличие от их источника.

В начале Рома списывал всё на то, что просто привязался к друзьям Леры. И правда: он скучал по Вите и Мите, был рад поболтать с Даней и поиграть в карты с Вадимом, про Тёму так вообще говорить нечего – конечно, он занял важное место в его жизни. И только к последнему у Ромы проснулось влечение. Он не смотрел ни на кого из компании так, как на Анненского, никогда не испытывал трепет от простых рукопожатий, не боялся смотреть ребятам в глаза и, уж тем более, не хотел никого из них поцеловать. Что послужило отправной точкой, причиной для таких желаний? Не могли же они возникнуть из ниоткуда, так резко и стремительно, будто всё давно запланировано?

Лебедев знал о существовании разных ориентаций и не воспринимал их как что-то ужасное – есть и есть, ему-то что. Такие же люди, те же проблемы и свойственная всем потребность в любви. Так было, пока тема не коснулась его напрямую. Тут уже в голову полезли тревожные мысли: а можно ли, а нормально ли, что скажут родители, если узнают? А Лера?

Ему стало нехорошо. Страх перед неизвестностью накатил так резко, что вызвал тошноту. Рома заставил себя переключиться с неприятных мыслей на что-то хорошее. Подумал о Тёме, его руках, тепле и улыбке. Его взбалмошность и озорство привлекали серьезного и спокойного Рому. Особенно его прельщала перемена в поведении Тёмы, когда они оставались наедине. Вдали от людей тот становился таким трогательным и милым, что хотелось никогда не выпускать его из объятий. Представив, каким дикобразом Тёма будет завтра, Лебедев погрустнел. Они ведь не смогут открыться друзьям, родным – вообще никому, и Тёма опять превратится в типичного представителя гоп-тусовки: холодного, агрессивного и… пустого. Теперь для Ромы он был собой только когда рядом никого нет. Остальное – не Тёма, а его роли. И настоящим его больше никто не увидит. Эти мысли унесли подростка в несвязный, но беспокойный сон.

* * * </p>

Тёма не шёл домой, а скорее брёл наугад. Даже будучи пьяным он лучше ориентировался в пространстве. Он кое-как попрощался с друзьями, вяло пожав их руки, бесшумно вошёл в комнату и лёг на пол, пространно уставившись в потолок. У него, решившегося, наконец, открыться Роме, теперь не хватало сил даже на то, чтоб переодеться и доползти до кровати. Он впервые дал себе волю, не заглушал желание, а пошёл у него на поводу. Это принесло ему счастье: невозможное, окрыляющее, доводящее до безумия. Это было так ново, так непривычно и захватывающе, что Анненский на время перестал слышать мир вокруг – только сердце, стучащее в висках, и своё прерывистое дыхание. Его лихорадило, но Тёма не сразу это понял. Может, холод исходил от деревянного пола, а жарко становилось из-за спёртого воздуха, и Лебедев не имел к этому состоянию никакого отношения? Вряд ли, ведь при любой мысли о нём тело пронзал озноб, как при температуре, и его так же резко сменяло удушье от невозможной жары. В бегстве от лихорадки Анненский попытался обдумать своё новое положение.

Вдобавок к эффектам, схожим с последствиями теплового удара, пришла неконтролируемая, животная паника. Тёма вспомнил, как глумился над Колей и Егором, как толкал в столовой другого мальчика и как друзья поддерживали его в издевательствах. Что же будет с ним, узнай хоть кто-нибудь правду?

Кровь отхлынула от лица. Анненский резко сел, обхватив руками колени, и уронил на них голову, как брошенная кукловодом марионетка. О чём он думал, втягивая во всё Рому? Да, он может уехать из Хадыженска, но спасёт ли это от травли? А сам Тёма – как поступит он? Ему ведь прекрасно известно, как в их городе относятся к «голубым» – как, наверное, и во всех остальных регионах, удалённых от Москвы и Петербурга (хотя и в столицах предостаточно мракобесия) – с отвращением и агрессией. Родной дом вдруг показался ему таким мерзким и неприветливым, что было противно даже дышать его воздухом. Казалось, он не лечит, а отравляет, что в нём совсем нет горной свежести – только сырость и вонь.

Как наяву, он представил перед собой отца с занесённым кулаком, бьющуюся в истерике мать и бывших друзей с их брезгливыми взглядами. В лёгких, по ощущениям, кончился воздух. Стало тошно и совсем холодно. Захотелось окунуть себя в чан с кислотой и навсегда стереть напоминания о прожитом дне – все, даже Ромин запах.

Тёма разозлился. Опять лёг на пол, закрыл лицо руками и надавил на веки. Как он мог так подумать? Это Артём тут неправильный, а Рома совсем не при чём. Именно Тёма дал ему зелёный свет, он же первым нарушил обещание. Нельзя винить Рому в том, что Анненского влечёт к парням – дело в нём, и только Артёму это расхлёбывать.

Неструктурированные, иррациональные мысли тревожили Тёму всю ночь, и только на рассвете он задремал, растянувшись на полу.

* * * </p>

Ни петухи, ни солнечные лучи, ни даже громкие возгласы Леры не заставили Рому проснуться вовремя. Он открыл глаза, с ужасом осознав, что в комнате чересчур ярко для раннего утра. Посмотрел на часы – уже одиннадцать! Лебедев молнией полетел в ванную, принял ледяной душ и отправился на поиски Леры. Та потащила друга на кухню. Хоть у них в семье было принято есть всем вместе, девушка не могла оставить Рому голодным до самого обеда.

— Почему не пошел за билетом? – спросила она за «завтраком».

— Проспал. – невозмутимо пробубнил Рома, уплетая бутерброд со сливочным сыром.

— Вечером пойдешь?

— Не-а. – он стал наблюдать за Лериной реакцией.

Та молча уставилась на него.

— Хандра прошла. – пожал плечами Рома.

— А с Тёмой вы помирились?

— Типа того.

«Почаще бы так мириться», – добавил он про себя. Если бы Лера знала, каких титанических усилий Роме стоило держать спокойное лицо, она бы усомнилась в своих актёрских способностях.

— Ой, я так рада! Давай в честь этого пойдём на речку? Можем сосиски пожарить.

«Звучит как самый лучший план, который можно представить. Только вот получится ли незаметно палить на Тёму и не краснеть как чёртов рак?»

— Пытаешься подкупить меня сосисками?

— Да, чтоб точно не передумал!

— Знаешь, на что давить. Конечно, я за, – Рома потупил взгляд и, смутившись, продолжил. – Можно ненадолго взять твой компьютер?

— Да, а тебе зачем?

— Да так, хочу перепроверить информацию на сайте вуза. Забыл, когда крайний срок подачи оригиналов.

— Ой, ну ты, как всегда, мистер дотошность, – хохотнула Лера. – Ты иди, пока я помогу бабушке с обедом.

Лебедев сначала удивился, а потом вспомнил, что это для него день начался полчаса назад, в то время как другие бодрствовали часов с семи и собирались обедать по расписанию. Взволнованный, Рома побрел в комнату подруги.

Она располагалась в самом конце коридора, чуть дальше зала, и была немного меньше других. Здесь жил Лерин папа в юности; сейчас же комната находилась в пользовании его дочки. Елисеева так часто приезжала в Хадыженск, что часть её вещей всегда оставалась здесь: из шкафа выглядывали летние платьица, рядом с отцовскими «Битлами» висели «Тату» и «Ранетки», у зеркала лежали стихотворения, а книжная полка была забита томиками классики и «Гарри Поттером».

Рома закрыл за собой дверь и, озираясь по сторонам, сел за компьютер. Он сам не понимал, что конкретно хочет найти, поэтому листал форум за форумом в надежде наткнуться хоть на какую-то полезную информацию. Рома читал о себе, вернее, о «себе подобных», и хотел узнать, как другие люди приходили к осознанию своей ориентации. Пришлось прилично покопаться на сайтах, но стоящую информацию он нашел. Затем еще полчаса в «Живом журнале», бесполезные, но забавные истории людей с «Лукоморья» и несколько статей англоязычной Википедии, и Рома смог более осознанно взглянуть на ситуацию.

У многих из тех, кто делился опытом, влечение к людям своего пола появилось внезапно и сперва казалось крепкой дружбой. То же происходило и с Ромой. В чужих историях он видел отголоски своей и, ощущая, что не один, расслабился и повеселел. Лебедев понял – он не изменился и не заболел, просто выяснил про себя чуть больше. «А Тёма мне в этом помог», – с нежностью подумал Рома. Стало не по себе от мысли, что он как будто не знал себя настоящего и только сейчас понял, кем является. Ведь, если вдуматься, предпосылки были, правда, совсем незначительные, такие, из-за которых Рома не стал бы сомневаться в своей ориентации. Например, год назад он влюбился в песни «My chemical Romance» и обклеил полстены их плакатами из «Всех звезд». Мать тогда жаловалась, что он завесил всё «какими-то педиками», но подросток с удовольствием смотрел на них перед сном, прокручивая в голове любимые песни. Через время он заметил, что басист как-то по-особенному влияет на его настроение, и вообще, взгляд у него какой-то странный. Это стало отвлекать от уроков и сильно напрягать по ночам. В итоге, не выдержав пристального внимания Майки Уэя, Рома снял все постеры и перестал смотреть их клипы. По этой же причине он бросил сериал «Кадетство» - Илья Сухомлин не давал ему покоя.

У Ромы не осталось сомнений – он был таким всегда, и сейчас, наконец, полностью раскрылся.

Тёма, в отличие от него, не чувствовал облегчения. О своей ориентации он знал давно, но до последнего отказывался признавать её. Анненский надеялся, что это, как комариный укус или сезонный вирус, временное неудобство, которое пройдёт, если «не чесать». Он и подумать не мог, что этот «вирус» сможет занести его дальше низменных мыслий и первобытных желаний, пока не влюбился. Тогда Тёма по-настоящему испугался: неужели никогда не пройдёт и никуда не денется, а будет только усугубляться? Сладость юношеских чувств в нём смешалась с неприязнью к самому себе, и он не знал, что в итоге победит. Идя вечером на речку, Анненский решился серьёзно поговорить с Ромой.

Часам к пяти солнце уже не палило как сумасшедшее, и у воды было довольно комфортно. Если бы не комары, жаждущие молодой крови даже после использования спрея, вечер можно было бы назвать идеальным. Рома – с дедовским фотоаппаратом на шее – и одетая во всё белое Лера подтянулись к компании последними – тащили в руках сосиски и ящик лимонада – и с удивлением заметили на берегу рыжие головы Вити и Мити. Те радостно подбежали к прибывшим и, перебивая друг друга, поздоровались. У младшего была загипсована рука.

— Вы чего здесь? – изумилась Елисеева. – Ещё ж пол лагерной смены впереди!

— А, этот клоун умудрился сломать кисть, когда мы играли в волейбол. – Витя недовольно закатил глаза.

— Ладно бы левую, а тут как назло… – сетовал Митя.

— Мать устроила кипиш и потребовала его обратно. – пояснил старший брат.

— А почему ты тоже вернулся?

— Так этот разнылся! – Витя спародировал канючащего брата. – «Почему Витьке можно остаться, а я должен ехать домой? Несправедливо, вы его больше любите!» Пришлось с ним вернуться.

Он дал брату лёгкий подзатыльник.

— О, а давай тебе гипс разрисуем? – предложила девушка.

— Да зачем? Буду как пидор разукрашенный.

Рома едва заметно скривился. Попытался поймать взгляд Артёма, колдующего с Даней над мангалом, но не смог – тот и виду не подал, что услышал Митино восклицание.

— Ничего такого – просто украсим! – Елисеева не отступала. – Обещаю без зайчиков-цветочков!

— Ла-а-а-дно. – протянул тот, и Лера довольно хлопнула в ладоши.

В её сумке всегда валялись фломастеры, поэтому она тут же принялась за работу. Как обещала, нанесла на тыльную сторону предплечья маленького дракончика. Митя остался доволен и даже дал новому другу имя Додзё – в честь любимого героя из мультика. Рома тоже захотел попробовать себя в роли художника и упросил разрешения что-нибудь добавить. К рисованию он не имел никаких талантов, поэтому задуманный Арнольд в маленькой кепочке превратился в желтое нечто. Вадик тоже оставил след на гипсе друга – собрав в кулак всю оригинальность, написал чёрным маркером слово на букву «Х» и, смеясь, наблюдал, как усердно Митя его закрашивает.

— Придурок, а если мама заметит?! Чёрт, его всё равно видно!

— Спокойно, – пришла на помощь Лера. – Я его замаскирую под что-нибудь другое.

Пока Елисеева спасала Митю от родительского гнева, Вадим с него угорал, а Даня с Витей жарили сосиски, Рома пошёл расстилать плед. Он пытался сложить его вдвое и вытрусить, но плед был слишком большим, чтоб держать его одному. Тёма, заметив, как друг неумело корячится в попытках быть полезным, подошёл и забрал у него из рук два соседних конца.

— Давай помогу. – он вёл себя как обычно – расслабленно и спокойно, но залитые румянцем щёки недвусмысленно намекали, что с ним делает присутствие Лебедева.

Убедившись, что не привлечет внимания, Рома спросил:

— Ты как?

— Нормально. – так же тихо ответил Анненский.

— Не пожалел?

— Нисколько, – Тёма подошел ближе, и они сложили плед пополам. Анненский накрыл пальцы друга своими, передавая тому концы подстилки, и прошептал. – Выйдешь часов в десять к озеру?

Рома вздрогнул. Ему назначают свидание? Первым делом в голову пришла мысль, что их может заметить противная соседка Марина, но времени на раздумья не было, и он с готовностью согласился.

— Кстати, – уже громче произнес Артём, – дай мне свой номер, я тебя в аське найду. – он достал из кармана шорт простенькую раскладушку и приготовился записывать.

Лебедев продиктовал, затем добавил себе в контакты Тёму.