Глава 14 (2/2)

Конечно, узнала этот непомерный рост, тонкую фигуру, грацию дикой кошки, сжатые зубы, и губы — узкая полоска, и сердце ее дрогнуло и остановилось: ей казалось, что она сейчас задохнется и умрет! И будто все еще не решаясь поверить в это невероятное чудо, вгляделась в темноте сада в испещренное ссадинами и подтеками лицо Нергиза.

— Ты!

Внутри обоих всегда присутствовала неразбериха, настоящее кровавое месиво из костей, смятения и неназванной тяги, больше походящей на маковый дурман, однако теперь шагнули навстречу, словно грешники, теряющие почву под ногами, словно утопающие, ищущие друг в друге спасение. Свобода и страсть. Это продолжалось несколько упоительных, безумных мгновений, когда, казалось, весь мир принадлежит им. Но мир им не принадлежал, они были в опасности.

— Все ли в порядке, ага? — спросила, и без того зная ответ.

Все совсем не в порядке, побитый, изможденный, он, как обычно, пытался скрыть свое положение, борясь со своей слабостью и считая унизительным просить чью-то помощь..Если бы ему удалось наступить на свою гордость и открыться, было бы значительно проще, ведь все имеет запас прочности, даже железо иногда ломается. А на сколько хватит Нергиза ?

— Нам нужно поговорить. О тебе, о том, что произошло.

Скопец уставился на нее. Его щеки и лоб исказились в болезненной судороге, а глаза застелила пелена мутная, плотная, темная.

Поговорить? Не больше?

Ага совладал с собой и ответил бесстрастным голосом, не вяжущимся с синеватым челом.

— Я не страдаю, если хочешь знать. Правда.

«А, проняло!» — решила она, глядя на него сквозь ресницы.

Что ж, она не будет спорить — в спорах с ним всегда проигрывает — но и выпустить колючки, дабы самому на них наткнуться, не позволит.

Кончики ее пальцев мягко скользнули по всей его руке, и молодой слуга чуть сдержанно изгибает уголки губ вверх, наблюдая крайним зрением за движениям девушки. Пальцы княжны бродили на тыльной стороне его ладони, возможно, позволила себе лишнего, но не заметила, чтобы жест был неприятен. Напротив, перестает дышать, ослабив хватку привычной сдержанности, и дело вовсе не в тугости затянутых бинтов, венка предательски бьется на мужском запястье — все словно кричало о взаимности.

К счастью им предоставилась возможность остаться вдвоем — сконфузившись, Фатима ретировалась со всей возможной для третьего лишнего поспешностью.

То и дело словно ненарочно касались плечами друг друга, словно маленькие дети. Боясь споткнуться о корявые торчащие из-под земли коренья, полячка удерживалась за любезно предоставленный ей в опору локоть, глядя себе под ноги. Спутник едва заметно улыбался — оба прекрасно понимали, что то был лишь забавный предлог. И оба были не против.

Нергиз провел ее по одной из тропок к круглой, покрытой травой лужайке, по краю которой стояли каменные скамейки, и внезапно остановился, чуть поднял брови, и, словно фокусник, извлек из-за девичьего ушка багряный листок. От пытливых девичьих глаз не могло укрыться то безмолвное затаенное наслаждение, с которым приводил ее в порядок, и как он медлил.

— Начинается листопад, хатун… — пояснил, когда листок долетел до земли.

Из сада они перешли в парк, уже терявший летние краски, но сохранивший немного листвы, зелени и редких цветов. Рыбы лениво плавали в прудах, и садовник набросил поверх сети, чтобы отпугнуть цапель. По парку бродили павлины. Радужные самцы тащили за собой роскошные хвосты, этакие метлы, усыпанные драгоценными камнями, однако развернутыми хвостами никто уже не щеголял. И там же, в центре этого искусственного рая, созданного для миражей, мелькали люди с большими шляпами, украшенными плюмажем, в сапогах с отворотами и даже в туфлях с цветными каблуками.

— Пойдем, Айше! Нельзя, чтобы тебя видели посторонние…

Завернувшись в доселе ненужное при общении с евнухом покрывало, она позволила себя увести. Разумеется, первым порывом было как-то сообщить европейским рыцарям, что в османском плену томится дочь князя Речи Посполитой, найти среди них защитника, у которого есть власть и престиж, но взвесив доводы сердца и разума, отвергла эту идею. Путаясь с магометянами и вероотступниками, она вряд ли заслужила бы одобрение или хотя бы понимание, вряд ли нашла бы свое место в католическом мире.