Глава 14 (1/2)
Маргаритка до боли закусила губы, чтобы не расплакаться, но лежала тихо, боялась даже чуть пошевелиться. Грудь ныла от прикосновений султана, так что просто натягивает простыни. В горле костью застревает обида, а глаза готовы наполниться слезами, но она и виду не подает, вытягивает свою лебединую шею, гордо вздёргивает подбородок и смотрит наверх, в потолок.
Днем она старалась выглядеть веселой и приветливой. Это был вызов старику, который возненавидел ее сразу же, после первой своей неудачной попытки овладеть ею… и покорность судьбе. Она ведь сама дала согласилась на участь фаворитки, ей некого винить в том, что случилось.
После той, подстроенной со всем лукавством встречи, Мурад хотел ни на кого не похожую западную красавицу, наверняка любовался ее упругим телом, твердил, что ему нравилось касаться теплой шелковистой кожи, золотых волос и смотреть в ее хорошенькое лицо.
Он целовал девушку и поспешил усадить рядом с собой, потчевал ее лакомыми кусочками, и его пальцы были насколько близки к ее зубам, что при желании могла бы укусить их,велел разбить для себя с Маргаритой шатер среди аромата бесчисленных цветов, журчания фонтанов и стекавших по розовым мраморным ступеням водопадов, что-то читал ей по-арабски, пока рабыни в серебристых одеждах, приносили им традиционный кофе и не менее традиционное розовое варенье… но потерпел сокрушительный провал. Алхимия, которая должна существовать между мужчиной и женщиной, остающимися наедине, в данном случае решительно отсутствовала.
В сердце своем полячка никогда не выбрала бы повелителя османов и не хотела иметь его в качестве самого близкого человека. В своих ответах никогда не касалась интимных вопросов из страха еще сильнее воспламенить своего стареющего царственного поклонника. Вместо этого она пыталась выразить преданность новому суверену, которой не чувствовала. А любовь… Впрочем, жизни с Янушем Калиновским, неустанно думающем о молитве и посте, она тоже себе не представляла и в тайне — о ужас! — возносила хвалу Матке Бозке с Ясной горы, за то, что уберегла от подобной участи.
Было еще одно, пожалуй, главное обстоятельство, мешавшее делам княжны пойти на лад. Судьба обошлась с Мурадом жестоко, сделав его властелином. Как все сложилось, родись он в обычной семье? Скорее всего, состоял бы на службе, не гонясь особо за богатством, держась в стороне от интриг, изредка захаживая в портовую таверну. Из него получился бы хороший писатель, поэт, да зодчий, в конце концов, и он, возможно, был бы счастлив. Но, увы, ему выпало родиться сыном и внуком падишаха и самому стать государем. Бремя этого высокого звания казалось его носителю тяжелым.
Он всегда потворствовал своим слабостям. Ощущение, что корона иногда бывает знаком обреченности жертвы на адские мучения, внушенное ему в юности, постоянно толкало султана не раскрываться в разговорах, а прятаться за ними, ускользая от любой ясности. Неужели то зелье, булькавшее рядом с ним в усыпанном драгоценными камнями наргиле, делал его таким безвольным? Может быть, он прибег к этому средству, дабы притупить свои тревоги ? Иногда Маргарита думала, что он навеки испуган. И, доверив раз управление гаремом Сафие, не желал ворошить этот змеиный гадюшник, что-то решать самому, узнавать нечто неприятное о своей старшей избраннице.
Султанша подумывала заменить почившего главного евнуха на своего ставленника, предводителя своей личной стражи, преданного ей душой и телом, то был негр с кожей черней антрацита, испещренной голубыми пятнами племенной татуировки, но к всеобщему удивлению суверен призвал во Дворец своего любимца. Рассказывали, что Газанфер-ага знал султана лучше всех, за исключением родной матери, он был и нянькой, и воспитателем с самого детства, и правитель доверял ему. Подумав, что неплохо бы заручиться поддержкой такого человека, Маргарита направила ему коробочку со сладостями и свои поздравления с должностью.
— А главный евнух мог бы спасти осужденного ? Спасти Нергиза ?
Луч солнечного света проскользнул в дверь, осветил полумрак кухни, добрался до дивана, на краешке которого она сидела. Полячка вытянула руку, наблюдая, как он скользит по бледной коже, золотит тонкие волоски.
— Девочка моя! — видно внезапная волна страха затопила сердце Гюльбахар, и она прерывающимся голосом прошептала.— Ну с чего бы сильным мира сего так рисковать ради простого слуги ? Вот если бы мы предложили Газанферу-аге нечто ценное… но нам нечего ему предложить. — попыталась обнять девушку, но та легонько выскользнула. — О, Аллах, прости меня за подобные слова и мысли, но для бедняги в наших силах сделать теперь только одно…
Маргарита поднимает ладонь, собираясь отстраниться от этих ужасных, неприемлемых советов, закрыть ушки и просто не слушать, и замечает, как сильно дрожит ее рука.
Задыхаясь, ночью полячка вскочила на своем ложе. Даже в тепле подушек и одеял ее пробил озноб, кожа стала влажной. Какая кромешная темнота в ее комнате — как во всех покоях гарема, кроме апартаментов валиде, разумеется, здесь не было ни одного окна, и от этого становилось только хуже.
Она спрашивала себя, какую власть может иметь этот тощий, помятый, несчастный уже своим существованием скопец, если так заставил ее скучать по тем временам, когда доводили друг друга до белого коленя — она своими криками, он своим спокойствием и в взглядом, который пробирает до острых позвонков спины — если почувствовала себя брошенной и одинокой, почти физически ощущала, как связь с единственным по-настоящему близким ей человеком оборвалась, словно неожиданно лопнувшая шёлковая нить, ощущала, что ага просто нужен ей. Сколько долгих дней была сломлена, загнана, унижена! Нергиз вдруг поднял ее со дна пропасти. Он ее встряхнул, растормошил, и она распрямилась, как росток, напоенный живительной влагой.
В этом Дворце так просто забыть, кто ты, к чему шел и стремился, так легко встать на не ту дорожку и … убить. А тебе еще помогут все эти заботливые калфы, мальчишки, подающие блюда, услужливые черные ангелочки, карлицы, парикмахеры, музыкантши. Здесь все отдает горечью на губах. Таким мерзким вкусом на языке остается, что хочется сплюнуть, прополоскать рот, отмыться несколько раз и все равно ничего не исправить. То, что предложила Гульбахар — тайно умертвить Нергиза — было страшно, чудовищно, но холодно-разумно… по всем приметам надежды им не оставалось, дни евнуха были сочтены и наполнены такой болью, какой не терзают худших из преступников. Она не хочет так предавать, но, несомненно, это лучше, чем по-другому.
— Вы делаете доброе дело, моя госпожа! — обещал добровольный помощник по имени Розочка, доставшийся от Нилюфер-султан, посмев предложить свои услуги и проникнув в комнаты через потайной ход.
Молча протягивая ему свой кошелек, чтобы подкупить янычар в темнице, она смотрит на стену и пытается вспомнить, как быть сильной. Роскошь, которую позволила себе забыть.
И поднмаясь на подушках, Жемчужина не видела ничего, кроме удушающей темноты, понимала только то, что теперь опустошена до последней капли, что та лопнувшая нить была основой, державшей её на плаву.
— Ты не ела со вчерашнего дня…. — Подсевшая к ней болтушка Фатима попыталась угостить с ложки свежим йогуртом с ломтиками абрикосов. — Ну же, или ты просто зачахнешь здесь!
В голосе русинки слышались как просьба, так и упрек. Она и сейчас вышла в сад к Маргаритке, надеясь, что хорошая компания поможет притупить мрачное состояние, захватившую всегда прежде неугомонную красавицу. А панночка стоит и чувствует влагу в уголках глаз. Она зло ее смаргивает, поправляет лямку платья, сползающую все ниже, надеясь придать своим поступкам хоть какую веру — веру в правильность последней помощи обреченному. Ей действительно стоило хоть немного верить — для нее, для ее чувств, для будущей жизни. Но что-то женское и болезненное теснится в груди. И ей хочется возмущаться, замолотить руками, проорать горькие и паскудные слова в лицо, лишь бы он вел себя как раньше, заставлял плечи дрожать, заставлял ее саму хрипло всхлипывать и неизменно таять.
Она что-то думает об этой просто и всего лишь ложке, прежде чем слышит испуганный визг Фатимы и сама поворачивает голову.