Глава 11. (2/2)
Он ничуть не жалел, что прогулялся до сада, ни на что особо не рассчитывая, послушно внимал длинной исповеди, чем доставил, быть может, последнее удовольствие женщинам, то особое тихое счастье, которое даёт человеку представление о своей нужности кому-либо, однако, по счастливой случайности, оказался вознагражден, и напрягся, когда речь зашла о Птичнике.
— Конечно… его закрыли при покойном султане Селиме. Там были райские пташки со всего света, но на болеющего падишаха они навевали тоску… — добавила рассказчица с гордостью, не переставая трястись и улыбаться в пространство. — Всех других отослали во Старый дворец, но не нас. Мы были личными прислужницами управительницы гарема.
Кончики пальцев цепляются за жесткие поводья так, что костяшки белеют от напряжения. Давящее чувство в груди заставляет губы брезгливо кривиться. Небо было высоким и убийственно синим, солнце поливало золотом острые пики минаретов и приземистые купола мечетей, и их необычность производила на нее зловещее впечатление. Тот, кто одурачил их с Айше, был последним ветхим звеном, связывавшим день нынешний со старыми временами, и обязательно опять покажет когти.
За окнами уже совсем стемнело, и служанки зажгли лампы. Беззаботная обстановка, созданная выступлениями акробатов и женщины-силачки, сменилась напряженной тишиной. Нергиз окидывает пристальным взглядом зал, ищет полячку, ее платье цвета малахита, смотрит, чуть склонив голову к плечу, ощущает пелену в глазах, мутную, плотную, темную, безумие, пылающее багровым огнем в висках.
Артистка с лицом Пьеро, медленно скользя, двигалась по зале, а ее платье при этом так и сверкало ледяным блеском. С каждым шагом у нее в руках самым волшебным образом возникали все новые и новые предметы, перья, цветы, гранаты, фиги, яблоки появлялись то из складок платья, то из рукавов. Поравнявшись с тесно сидящими девушками, она у каждой извлекла из-за спины по вышитому платочку, сжала их в кулаке и развернула опять, теперь чудесным образом связанными вместе в шелковую струящуюся радугу. Из-за ушка одной из младших принцесс она вдруг вынула два яичка. А затем, подбросив в воздух, заставила их молниеносно исчезнуть, чтобы тут же снова появиться на коленях у самого младшего из детишек в виде двух квохчущих цыплят. Повелитель как будто решил полностью забыть Нилюфер, вычеркнуть возможно, устав в очередной попытке примирить своих кадын, а потому разрешил устроить веселье.
Сафие сидела на диване, подложив одну ногу под себя и изящно откинувшись на парчовые подушки, ее подбородок опирался на тонкое запястье. Ее наряд состоял из платья благороднейшего алого дамаста с шитым золотом корсажем и многочисленных драгоценностей. Длинные волосы были заплетены в косы и перевиты золотыми цепочками с нанизанными на них жемчужинами. Какой рассеянной она казалась и как опасно было, доверившись этому впечатлению, заблуждаться на сей счет!
Сафие держала цветок, мускусную розу темно-красного цвета, такого темного, что она казалась почти черной, — и вертела ее в пальцах. Ходили легенды, что всегда больше всех цветов любила розы, особенно розы Дамаска. Султан приказывал привозить их из Персии. И представить странно, как это было: по пустыне движется караван с поклажей, переложенной льдом, и везет одни только розы. Вид у султанши был совершенно безмятежный, но какое-то странное выражение будто витало у нее на лице — Нергиз попытался найти подходящее определение, — что-то похожее на глубокую сосредоточенность. На неусыпное внимание.
Каждый из собравшихся напряженно ждал, что будет дальше, но неожиданно оказалось, что случившееся не является частью подготовленного зрелища, — в распахнутые двери стремительно вбежали трое хранителей султанских жен, а один из них с толстой крепкой шеей крепко сжимал непонятного предназначения сверток.
— Смотрите! — причудливое эхо их визгливых голосов разносилось, наполняя собой комнату.— Смотрите все! Это сделал Нергиз-ага! Это его рук дело!
Гробовая тишина мгновенно воцарилась в зале. Даже старшие из женщин, всегда тщательно соблюдавшие достойное поведение, сейчас повскакивали на ноги. Некоторые из младших евнухов, те, что раньше молчаливо стояли в наружном коридоре, теперь стали наседать на передних, пытаясь войти. — Ах-х, ах-х, нет! — До нее доносилось их испуганное учащенное дыхание. — Неужели яд?
Когда обвинители поняли, что внимание устремлено только на них, внезапно испугались, движения их стали порывистыми, трясущимися руками развернули сверток, в котором находился какой-то предмет. Его подняли вверх, показывая всем. Это был маленький пузырек из желтого стекла.
— Нашего Хасана-агу, главного черного евнуха, отправили! — тем, как покачиваются белые колпаки над черными лицами, как возбужденно их обладатели кивают друг другу. — И его убийца находится здесь!
Тут цирюльница, гигантского роста негритянка, ростом и толщиной превосходившая даже алебардщиков султана, тоже принялась оглушительно визжать, тыча куда-то пальцем, издаваемые ею звуки напоминали жуткое мычание. Никто из собравшихся не оставался на месте, все помещение представлялось Нергизу сплошным водоворотом мечущихся тел, заломленных рук, пытающихся до него добраться. Он трижды проклял себя на за то, что не схоронил в саду этот пузырек с зельем, которым опоил Фатиму. Есть ли в мире больший дурень и осел ?
Бостанжи волокли его за шиворот по запутанным коридорам дворца Топкапы. Несчастный скопец едва успевал переставлять ноги. Когда его выволакивали, попытался разглядеть Айше, единственное, что останется с ним до тяжкой смерти, а что такая будет, теперь сомневаться не приходилось — чуть округлое лицо с маленьким подбородком и аккуратным носом, необычное и, по всеобщему признанию, не особенно очаровательное, слишком резкая, говорили одни, слишком маленькая, говорили другие, но ее яркость, ее пыл немедленно повергли его на колени. Ухаживать за ней было почти так же мучительно, как поддерживать приветливую беседу с ней — однако, вместо этого зацепил султаншу. Госпожа медленно подняла темно-красную розу, которую все еще держала в пальцах, и вдруг своим привычным ленивым жестом… оторвала цветок от ножки.
Удивительно, но даже поверженный, приговоренный, практически мертвец, нашёл в себе силы усмехнуться краешком губ. Выходит, он так был близок к правде! Бостанжи впали в ярость, приложив хорошенько Нергиза о стенку. Они явно ожидали совершенно иного поведения от пойманного преступника.
Комментарии :
1) Если честно, я не нашла прямых правил, чтобы делали в гареме с убийцей, но, вспоминая «Великолепный век» и как разделались со стражником, всего-то напавшем на Садыку (Викторию), то ничего хорошего. В османском гареме существовал целый ряд строгих ограничений и каждого, кто их нарушал, ждало суровое наказание. И часто смерть была самым легким и безболезненным из них.
Известно, что за связь с девушкой провинившегося евнуха кидали в темницу, где морили голодом и не давали даже воды. Для наказаний использовали горячий металл или иглы, а иногда запирали в темнице без света и окон наедине с крысами. В любом случае участь провинившихся евнухов была ужасна. В некоторых случаях, правда, султан мог убить слугу на месте.
Законы время от времени собирались и публиковались в «кануннаме» - сводах законов в форме кратких текстов, посвященных конкретным ситуациям, но без лишней деталировки. Эти своды затем распространялись по всей Османской империи. Среди историков есть разногласия по поводу того утверждал ли законы до их принятия глава мусульманских законоведов – шейхуль-ислам на предмет их соответствия шариату или нет. Большинство из них сходится на том, что это делалось лишь в случае, когда реально вставал вопрос соответствия какого-то закона шариату. Главным различием между обычным законом и положениями шариата было наказание преступников, которым полагалось фиксированная норма наказания (худуд), иногда бывая более жесткой, чем предписанная шариатом. Законом нельзя было назначить преступнику более легкое наказание, чем следовало по шариату за конкретное преступление. Так, например, вору нельзя было назначить наказание мягче, чем отрубание руки, но в некоторых случаях за воровство в особо крупных размерах из государственной казны некоторых чиновников подвергали смертной казни. Вообще по отношению к наказанию существовало два разных подхода: наказание за тяжкие преступления, предполагавшие смертную казнь или отсечение руки или ноги, тюремное заключение ссылку на галеры и прочее, применялось в случае убийства, воровства лошадей, рабов и неоднократного воровства (наказывалось повешением), нарушение общественного порядка и мятежи, неповиновение султану и распространение слухов, порочащих его, экспорт оружия во враждебные государства, впадение в ересь и вероотступничество.