Глава 10. (2/2)
— У Нее есть соглядатаи повсюду, как во дворце, так и за его стенами. В самых неожиданных местах. Она всю свою жизнь занималась тем, что плела собственную паутину. Создавала сеть — невидимую сеть — из преданных ей людей, тех, кто работал на нее. Здесь имеет право хотеть только Она, проклятая Сафие!
Ярость, с которой это произносилась, ушла, вдруг голос больной смолк, взгляд скользнул в сторону, и краем глаза заметив муху, ползшую по обшитой деревом стене, принялась следить за ней, отвернувшись от гостьи, и опять ее ногти судорожно заскребли кожу на руке. Потом, обессиленная, откинулась на подушки.
— Не думаю, что она в состоянии слышать, хатун. Не будем беспокоить госпожу, хорошо?
Увидев выражение изумленной полячки, маленькая черноокая служанка едко улыбнулась, и личико, в котором читалось, что-то настолько дикое, необузданное словно оживилось. Хоть установленные в гареме правила требовали такого декорума в поведении и общении, под внимательными и цепкими взглядами прислуги вся непринужденность их разговора растаяла. Почти в ту же минуту, выкапывая из прозрачного пузырька, некое лекарство челядинка подала Маргарите знак, что той следует уходить.
Голова шла кругом. Инстинктивно она сжалась и напряженным взглядом обвела комнату. Нет, ничего. Изразцы кажутся сейчас чуть поблекшими, но виной тому лишь сумрак ночи и игра теней. Жемчужина прикрыла глаза и потянула в себя воздух, всем телом — слухом, обонянием, даже кожей — впитывая в себя невидимое.
— Я тебя не видела раньше у Нилюфер… И это ведь не первый раз на сегодня, в малых дозах — лекарство, в больших — яд, может убить Ее Величество…Или ? Стража… — она не смогла подавить искушения поддразнить незнакомую служанку. Это оружие, которым надо пользоваться, своего рода охотничий прием, причем не хуже других.
— Прошу тебя именем Аллаха! Пожалуйста, я никогда не забуду, что ты для меня сделала... — прошипела отправительница разозленным зверьком. Какие необузданные чувства владели этим маленьким существом — гнев, страх, разочарование, что это было? Понять казалось невозможным. — Ты ничего не понимаешь. Так приказал главный черный евнух. Мне отрежут руки и ноги, если…
— Да, похоже на них…. — Маргарита наслаждалась бессильной яростью злодейки.
Действительно, зачем ей помогать этой дикарке? Разве опыт последних нескольких дней ничему не научил ее? Да эта красавица при первой же возможности утопит ее, как котенка. И глазом не моргнет. Но прежде чем она успела договорить, черноокая выпалила какое-то слово, которое сразу заставило замолчать.
— Что? Что ты говоришь?
— Дверь! Дверь в Птичник! Я сказала, что ты получишь ключ от Двери Птичника! Одна из старых дверей ведет в третий дворик, но теперь он почти никогда не используется, а раньше, если отодвинуть первый камень слава от входа, попадешь в Стамбул.
Их взгляды скрестились. Для расспросов времени не было. Маргарита слышала только страшный грохот в ушах, шум мчащейся по сосудам крови.
Этим же вечером, панночка, не глядя по сторонам, шла коридорами к заветной цели, и, хоть глаза ее были смиренно опущены в землю, ум и сердце теснились сомнениями. Прежде никогда бы не подумала, но она уже начинала скучать — нет, не по отвратительному месту, где пойдут на ложь, донос, бесстыдную лесть, воровство, но по людям, которые с ней жили. По ни к чему не обязывающей участливой болтовне Фатимы, советам Гюльбахар, с открытой душой принявшей строптивую ученицу, а, больше всего, по невозможному евнуху, такому, что на него и посмотреть бывало страшно: ходил мрачный, болезненно-зеленый, появляющийся словно из неоткуда.
Но сейчас все поменяло лица. И она стоит, чувствуя обнаженными лопатками холодный, царапающий камень, стараясь удержать в памяти своего спасителя, мужчину — о, да, несмотря на его разочарования, лишения и травмы! — мужчину, который стал не безразличен, заманил то ли готовностью претерпеть все на свете и ни разу не пожаловаться, то ли своим упрямством, то ли обаятельной, крайней редкой, случайно пойманной улыбкой.
Представила, как она будет стареть где-нибудь в вельможном Кракове, щеки покроются паутинкой морщин, так, что однажды не узнает себя в зеркальце, станет по привычке вглядываться в темноту, ждать мягких, по-кошачьи пружинистых шагов, забывая, что и Нергизу будет лет никак не меньше.
Разве она сможет это сделать? Разве такая смелость — не сумасшествие, и настолько жестока, что страдания Нилюфер не трогали ее? Вдруг попытка открыть дверь гарема — обернется чем-то непоправимым, чем-то худшим, чем сама смерть. Каким образом сумела отравительница овладеть ключом, притаившимся на груди княжны? Ей было страшно даже спросить об этом… И ключ казался девушке пылающим углем, который жег ее тело.
Впоследствии она так и не смогла сообразить, как очутилась у тайной двери. Не оглядываясь, она мчалась бесшумно и быстро, по коридорам и узким проходам, где большей частью царила кромешная тьма, а единственным источником освещения здесь была луна, но купол со сквозными отверстиями, пропускавшими ее свет, остался далеко позади. Может быть, пятнышко света ей просто померещилось? На ум пришли бесчисленные истории о тех несчастных неупокоенных, которые умерли от тоски во Дворце или были брошены по злому приказу в темные воды Босфора.
В первую минуту, подобно птице, забывшей от долгой жизни в клетке, как летать, она стояла у двери, не зная, что ей делать дальше. Маргарита бросила быстрый взгляд вокруг себя, сделала несколько неуверенных шажков. Как спокойно сейчас тут. Ни звука. Лишь лунный свет, да такой яркий, что она может разглядеть красный цвет своего платья. Никто не видит ее, никто не слышит. Девушка обернулась, чутко прислушалась, но залитые серебром сады по-прежнему были погружены в молчание.
За садами лежал спящий город, прекрасный, как сон. Никогда он не бывал так красив, как по ночам. Ее зоркие глаза различали неподвижные силуэты лодок и галер, торговые причалы на берегу, окруженные виноградниками дома поселившихся в Стамбуле европейцев.
Она знала, что мечты — опасная вещь. Даже слишком опасная вещь. Они могут возвести на новые вершины. Могут подарить крылья, помочь научиться верить в себя, но при всём этом уничтожить. Княжна боялась последнего, того, что делает вовсе не то, что хочет на самом деле, и едва не подпрыгнула не то от затаенной радости, не от испуга, почувствовав чье-то прикосновение к плечу.
Не было даже смысла спрашивать, как ее выследил и нашел этот чертовски странный евнух. Здесь нет ни победителей, ни проигравших. Только язвительность, словно яд на языке, и скрытый пожар, что горит между двумя.
— Что, ага? — выдыхает она и едва дергает головой, уворачивается от его ласковых пальцев и пронзительного взгляда. Только вот он прожигает, смотрит пытливо и долго. Княжна ощущает нервную дрожь, начинает молотить кулачками, скорее по воздуху, чем причиняя Нергизу хоть какой-нибудь вред.
— Хатун… — он аккуратно, совсем без злобы и как-то понимающее ее стремление бежать, обхватывает пальцами ее подбородок и заставляет посмотреть на себя. С трудом, но после всех встреченных передряг Маргаритка стала лучше понимать скудный язык его тела. Это было нелегко — слишком он был скрытен, часто держал себя будто все чувства в нем остыли и никогда больше не согреют кровь, только теперь в нем не было холодности.— У нас у всех свои демоны. Мы пытаемся бороться с ними и надеемся, что в один прекрасный день нам удастся от них избавиться. Пойдем обратно…
Сердце ее ударяет в основание горла и приходится сделать глубокий вдох, чтобы пульс так не бил в виски. Раскачиваясь из стороны в сторону, снова ведется на глупые игры, раззадоренные женскими эмоциями, какой-то глубинной обидой. Нергиз обнял ее и укрыл ее плащом. Он молчал, любые слова были ни к чему. Дрожь в теле утихла. Она ощутила внезапно удивительный покой, прижавшись к его груди, довольная, что все решено, и этот трудный вечер наконец-то подошел к своему концу.
Иногда люди привязываются друг к другу на всю жизнь, и эту связь не разрушит ничего. Никакая буря.