Глава 5. (1/2)
— Быстрее, аги, быстрее! Вы шевелитесь, как сонные мухи…О, Аллах, дай мне терпения! — источая запах розового масла, главный черный евнух сердито смотрел на своих подчиненных.
Ему было трудно угодить, и новенькие жили в постоянном страхе, как бы не навлечь на себя недовольство, что при его скверном характере могло случиться когда угодно. Он всегда был невысокого роста и страдал от лишнего веса, но многочисленные пороки — чревоугодие стояло отнюдь не на последнем месте — превратили его в настоящего жирного борова. Огромные груди и круглый живот дряблыми складками нависали на пояс шаровар. Казалось, главный евнух постоянно был здесь, строгий, нависающий как скала, продолжая изрыгать проклятия по адресу ленивых подопечных.
И причины, по которым этот толстяк волновался были хорошо известны, низшие рабы сами с испуганными лицами суетились, выполняя обычную поденную работу, лишь Нергиз глядел скорее долго и тяжело, но на его челе не дрогнула ни одна мускула, сохраняя прежнюю хладнокровность. В народе уже знали, что вот-вот в столицу с большой пышностью въедет или уже въехал принц Мехмед. И спрашивали друг друга: почему султан его вызвал? Может быть, его объявят наследником? И правда ли, что Падишах слег от переутомления?
Хотя в серале безраздельно господствует молчание, Нергиз не удержался от кривой усмешки, самый верный и исполнительный раб от всей души желал провалиться султану прямо в Ад, а если и не сейчас, то был уверен, черти приготовили Повелителю мира самый большой котел. С утра он шел по узким дорожкам Большого базара, пробиваясь сквозь толпы нетерпеливых покупателей, и понимал, что найдет здесь мало подходящего для дворца, хотя тысячи лавок торговали всем, включая доспехи, книги, ковры, шелка, тюрбаны и драгоценности. С годами установил приятельские отношения с некоторыми торговцами Старого Бедестана, и стоило только войти под своды залов, где лежали самые лучшие товары, как встречали почтительными поклонами. Тот, кто делает закупки для гарема, считается важным человеком. Нергиз останавливался то тут, то там, выпивал чашку кофе, прислушивался к сплетням и начинал торговаться за числившийся в списке товар. Нахождение на людях позволяло если не свести на нет, то на время одолеть гложущее навязчивое и нездоровое состояние.
Утро выдалось ясным и солнечным. Город проснулся с рассветом, и жители высыпали на улицы. Стамбул требовал грандиозного зрелища, и главный евнух приложил все усилия к тому, чтобы не разочаровать столицу, чтобы народ надолго запомнил въезд принца в город. Он надел высокие сапоги из мягкой золотистой замши, а на коротко остриженной голове красовался небольшой белый тюрбан с желтым бриллиантом величиной с куриное яйцо и пером белой цапли. Поверх великолепного персидского халата на плечи принца был наброшен белый шерстяной плащ с чеканной золотой пряжкой, полы которого стелились по крутым бокам жеребца. У него были квадратное лицо, тяжелая нижняя челюсть и пронзительные черные будто уголья глаза, взиравшие на мир из-под кустистых бровей, что делало его похожим на грозного льва.
Толпа взревела от восторга при виде красивого улыбающегося Мехмеда. Он изящно восседал на коне и продвигался вперед медленно, время от времени приветственно вскидывая руку в белой перчатке. Каждый жест сопровождался взрывом восторженных возгласов. Запустил руку в мешок, прицепленный к седлу, достал оттуда пригоршню монет и швырнул их в возбужденную, ревущую толпу. Следом за в двигалась его личная охрана, а дальше кадины и малыши. Люди мгновенно расступились, бросившись собирать деньги. Толпа радостно ревела, и каждый раз в том месте, куда падали монеты, образовывалась дикая свалка.
Мехмеда оставалось только пожалеть, наверняка при всей выдержки у притворщика уже болели скулы от не сходящей с лица улыбки. Поданным нужен был счастливый шехзаде, им легче верить в спокойствие империи.
Больше самого приезда после стольких лет из Манисы старшего сына, а также хлопот по размещению и устройству его Двора — да зрит Всевышний, сейчас самое тяжелое и неблагодарное занятие принесло бы только пользу, ибо временами в глубине некогда совершенно ледяной души Нергиз ощущал нечто, похожее на вину. Вину за то, что позволил себе чувствовать, и, более того, ищет этого, абсолютно не знает, сорвется ли вниз, или же обретёт крылья. Как будто бы та часть сознания, приобретенная в школе Эндеруне, сопротивлялась: ты не имеешь права, раб Династии! Ты должен страдать, мучиться, каяться и снова страдать!.. — Нергиза тревожила причина этого приезда.
Блистательная Порта знала уже двух великих султанов из династии древнего Османа: Мухаммеда II Завоевателя, покорившего Константинополь, и Великолепного Сулеймана. Империя и настоящее время процветала, но это было скорее наследие предшественников, чем заслуга нынешнего правителя. Благодаря тем немногим, не подкупленным еще Сафие слугам, он был извещен о государственных делах, но одно — быть извещенным, и совсем другое — участвовать в них самому.
Поэт, музыкант, а отнюдь не мудрый политик и не безжалостный воин, во Дворце он жил слишком привольно и легко, разрушая пороками свое здоровье, фаворитки менялись едва ли не еженощно, в зависимости от его настроения, и почти забыл о Мехмеде, которого мать произвела его на свет ради одной-единственной цели; чтобы однажды он занял трон, при том, что остальные были еще детьми. А это неминуемо означало, что к тому времени когда Повелитель отправится к своим праотцам, все его сыновья, за исключением Мехмеда, уже должны быть там и встречать его. Хотя жизнь самого Нергиза и не обещала сколько-нибудь смениться в лучшую сторону, но здравствование старого султана позволяло как можно дольше держаться в стороне от интриг алчных женщин, от того, чтобы нырнуть в политическую грязь не то, что по горло — по макушку.
Наблюдая за торжественным въездом и обменом приветствиями, Нергиз не разделял всеобщего ликования, подмечая, что этот разговор был чем-то вроде игры — властитель, лицо казалось бледнее на фоне покрашенной бороды и волос, а все тело — сморщенным, помедлил даровать свое благословение, естественно, не хотел стал пешкой в изощренной игре и впускать юного льва в столицу, но, по какой-то причине и не мог отказать, а, все пока еще гость в Топкапы, распростершись ниц, не мог не выразить своего почтения родителю, однако опоясывающего меча не снял.
— Эй… ага! Моя госпожа желает видеть тебя в своих покоях…— за спиной появилась закутанная с ног до головы фигурка, пробравшаяся к молодому хранителю ложа из толпы.
Эта одежда называлась феридже и представляла собой длинную робу с ниспадающими рукавами из светло-желтого шелка. Она тянулась от головы до плеч, а сзади к ней еще пристегивалась большая прямоугольная накидка до самой земли. Кроме того, незнакомка одела йасмак, то есть особую вуаль, состоящую из двух частей. Первая половинка закрывала нижнюю часть лица и падала на грудь, а другая закрывала лоб и волосы.
— Кто твоя госпожа, хатун ? — горло сипит холодом пополам с отвращением — чужой взгляд бьет не хуже пощечины. Молчание затягивается. Он обращается снова, но вместо ответа гурия под вуалью лишь статуей застывает напротив. Нергиз скалится — что ж, теперь она знает. Ей рассказали. То что нужно, необходимо. И правильно. Чужие мысли видны, как на ладони. Монстр, монстр, — пылает вокруг. Ему не привыкать. Ненависть и страх — он может вызывать лишь эти эмоции.
— Нилюфер-султан велела привести тебя, ага… — не сдавалась поводырка.
У султана было на настоящий момент постоянных избранниц, и все три прославились тем, что неустанно строили друг против друга закулисные интриги и всевозможные козни. Они усиленно заботились о своей внешности и не жалели карманных денег на драгоценности, духи или подкуп охраны. Сидя на своем троне с высоко поднятой головой и прямой спиной, Нилюфер выглядела бодрой и энергичной. В отличие от Сафие, эта горянка не сумела выпустить свои колючие щупальца за пределы гарема, но была более плодовита. Негритенок передал ей янтарную трубку, она зажгла ее раскаленным древесным углем, затянулась от усыпанного драгоценными камнями мундштука, выпустила дым и заговорила. Ее поведение стало постепенно меняться: карие глаза заблестели, угрюмое выражение сменила улыбка. Она начала удовлетворять собственное любопытство.
— Пойдем, ага, садись вместе с нами… — пригласила она, хлопая по подушке рядом с собой. — Персиковый шербет?
По ее вызову в гостиной появилась девушка-рабыня и передала Нергизу хрустальный бокал в золотой оправе.
— Ты честно работаешь, и знай, что твои усилия не остались незамеченными. Подобное прилежание не должно остаться без награды… — султанша уставилась на свою трубку.
В ответ вздохнул, склонившись.
— Благодарю госпожа, но я всего лишь исполняю мой долг.