Глава 2. (1/2)

На следующее утро Маргарита делала то же, что и остальные девушки: встала, свернула постельные принадлежности, положила их в ящик для одежды и вернула его на полку. Затем она облачилась в тонкую одежду, выданную ей, и вместе со всеми пошла на первую трапезу. Девушка отпила крепкого напитка горьковатого вкуса и чуть не выплюнула его. Откусив мягкого хлеба, она недовольно посмотрела на присыпанный чем-то острым мякиш, с тоской вспоминая тушеную квашеную капусту, вареники и галушки с творогом, которые так хорошо готовили в родном замке на кухне батюшки. А какое чудесное блюдо — тушеная в пиве свинина с перцем, мускатным орехом и можжевельником. Ничего этого не было в варварской Оттомании.

— Что случилось? — спросила молодая вероотступница Фатима, после того как отвела новоприбывшую в сторону. — Ты должна есть.

— Я не могу и не буду! — ответила она. — Такая пища не для меня.

Пленнице не удавалось сблизиться с другими рабынями, да она особо и не стремилась к этому. Она держалась в стороне и не понимала их девичьей болтовни. Во время еды расстояние на полу между ней и другими девушками увеличивалось. Если остальные хихикали, она не сомневалась, что стала предметом их насмешек.

Что касается русинки, которая первая подсела к ней и заговорила, то Маргарита предпочла бы не иметь дел с продавшей Христа, но вынужденная подруга служила ниточкой в новый мир, языком которого гордая полячка еще не владела, пребывая в осторожной тишине. Про себя она обычно твердила: «Это не люди, а настоящие дикари». Она ненавидела всех, всепроникающий запах кедра — дерева, из которого были выточены гаремные решетки, далекие крики и плач и запах мятного чая. Стражи менялись каждые два дня, верно, чтобы они не успевали проникнуться сочувствием к пленнице. Маргаритка опасалась, что и в самом деле сойдет с ума, ведь ее участь была хуже, чем пребывание в самом гнусном узилище, там хотя бы выходят на внутренний двор, а она была заключена в четырех стенах с узким окошком и не видела ничего, кроме лоскутка неба.

Большую часть времени несчастная пленница держалась в стороне, дулась и твердила, что ее скоро вызволят. Иногда просто лежала, свернувшись калачиком и закрыв глаза, погрузившись в полусон-полувидения о своей прошлой счастливой жизни на Родине. Опять летела к ней, обернувшись птицей, летела так быстро, как только позволяли ее уставшие, израненные крылья.

Отец Маргариты, князь по рождению, почти нищий по состоянию, из шляхтичей, привыкших проводить большую часть жизни на коне и в поле, наизнанку вывернулся, чтобы дать своим пятерым чадам великолепное будущее. Зная, что на деле властвует не король, избираемый Сеймом по произволу шляхты, а кучка богатых и влиятельных магнатских родов, покупающих и продающих голоса, как им заблагорассудится, сыновья были пристроены на обучение в дома маршалока, великого коронного кравчего и пятикратного старосты, а что до единственной дочери, все утро провертелась перед зеркалом в ожидании суженного, загоняла покоевых панн, то за душистой пудрой, то за особенным гребешком для ее густой шелковистой косы… В конце концов она так сама собой осталась довольна, что залюбовалась собственным отражением, задумчиво подперев щеку кулачком.

В тот день (о, Пан Иисус, как тяжело это вспоминать сейчас, когда от стены до стены – четыре шага, а в сердце – ад!) почти не отходила со своими холопками от большого, с цветными стеклами, стрельчатого окна в приемной зале. Вот они появились… Беседуя, идут через двор замка. Сейчас поднимутся по парадной лестнице, надо быть наготове.

Обещанный ей жених, воспитанник монастыря, Януш Калиновский, всю дорогу только и делал, что препирался с отцом, отстаивая свое желание остаться в обители. Родитель, однако, был груб с ним, а его ратники откровенно насмехались. Юноша же строил из себя мученика, готовящегося выдержать тяжелейшее испытание, но не изменить своим намерениям и тут же снова начинал твердить, что даже если его поставят перед алтарем, он будет без конца повторять «нет», ибо желает отказаться от оскверненной ужасами войны, развратом и жестокостью жизни в миру и всего себя посвятить Богу, книгам и умной беседе.

Маргаритка, не сумев скрыть легкого разочарования, подумала, что ее положение весьма печально, ведь пока что не очень хорошо знала мужчин. Стрелять глазками и поводить плечиками в танце, скакать верхом на охоте, опережая других — это одно. А вот сделаться жизненно необходимой мужчине, завладеть всеми его мыслями и чувствами так, чтобы он и помыслить не мог более ни о ком, — это совсем иное.

Впрочем, поймав взгляд Януша, сейчас же успокоилась, отправила в рот пригоршню изюма и с улыбкой взглянула на юношу. Что ни говори, а ее жених истинный красавчик. К тому же его бледные щеки так забавно темнеют румянцем, когда он теряется под ее взглядом… Главы семейств, стуча железным наручнем о столешницу, уже громогласно кричали: «Любо!» На вертелах жарились целиком туши баранов, рекой лились крепкий мед и местное терпкое виноградное вино. Столы ломились от свежих караваев и пирогов. К вечеру все развеселились и уже начинали по-доброму подшучивать, назначив дату свадьбы.

Какие дела вел отец с татарами прелестницу мало интересовало, потом до нее доходили слухи, что нанимал их для борьбы с буйными запорожскими куренями, и однажды попросту не заплатил. Точнее заплатил… слишком дорогую цену. Ничто не предвещало дурного. Поэтому когда кто-то крикнул, что начался пожар, поначалу никто ничего не понял. Счастливая Маргарита огляделась по сторонам и только сейчас увидела, что поместье занимается заревом с разных концов. По улице уже мчались на своих низкорослых мохнатых лошадях, оскалив зубы на желтых круглых лицах, свирепые татары… От страха и неожиданности пронзительно вскрикнула. От своего крика и проснулась…