Глава 5. …И его ужасные последствия (1/2)

С воспитанием Уэйна неожиданностей не возникло. Для начала я экспеллиармусом лишил брата волшебной палочки, от греха, а потом прочитал лекцию о правильном поведении наследников, родовых традициях воспитания и критериях уместности амбиций. Для доходчивости чтение нотации сопровождалось соответствующим физическим воздействием. Сначала руками, а потом и ногами. В общем, помня максиму ”пожалеть розги — испортить ребенка”, а также то, что у меня сейчас каждая секунда на счету, а я вынужден заниматься воспитанием здоровенного лба, отмудохал я брата ”по самое не балуйся”. У меня для этого были и причина, и желание, и соответствующий душевный настрой.

После окончания воспитательного процесса Уэйн поковылял в больничное крыло к Помфри, а я метнулся наверх, в башню Рейвенкло. Пир давно уже кончился, время — совсем позднее, так что ловить Мариэтту нужно было в факультетских помещениях. Ждать до завтра я не мог: быть может, именно сейчас она хвастается подругам своими амурными приключениями. Но на пути моих планов встала серьезнейшая преграда.

Дверь! Чертова загадывающая загадки дверь в гостиную Рейвенкло! Я безуспешно долбился в нее до полпервого ночи, и все это время ни один студент не вышел наружу! Ну что за невезуха!

Касательно же честного входа, то с этим у меня ничего не вышло. Или так совпало, или Хогвартс с Основателями решили надо мной подшутить, но в этот раз загадываемые загадки были какими-то совсем уж запредельно сложными. Например: ”Не могу я идти, только бежать. Могу я шептать, но при этом молчать. Кровать моя мне для сна не нужна. И ртом своим я не ем никогда”. Вот, блин, что это? Или же: ”Чтобы воспользоваться этим — это нужно выбросить, а чтобы прекратить — взять обратно”. Еще одна запомнившаяся загадка: ”Это величественнее Бога. Это хуже Дьявола. Богатые нуждаются в этом. У бедных это есть. Это вполне съедобно, но если есть постоянно — умрешь”. И еще: ”Я рождаюсь в полете, всю жизнь проживаю лежа, а умерев — убегаю прочь”. Ответом на эти загадки явно был какой-то определенный предмет, но догадаться, какой именно, я не смог.

Были и загадки-обманки. ”Что можно наполнить пустыми руками?” ”Я легче перышка, но даже самый сильный человек в мире не сможет сдержать меня больше пяти минут.” ”Представьте себе, что вы оказались в море и вас окружают несколько голодных акул. Какой простейший способ спастись?” Я чувствовал, что ответ на них должен быть парадоксален и прост, но дверь давала на каждую загадку всего по три попытки ответа и по пять минут максимум на размышления. Хочешь — думай, хочешь — цикли бесконечно загадки, выкрикивая первые попавшиеся слова в надежде, что случайно хоть одно окажется ответом. Пробовал я и так, и эдак, но в итоге просидел до ночи под дверью, после чего, засыпая на ходу, ни с чем ушел к себе.

Несмотря на поздний отход ко сну, проснулся я выспавшимся и хорошо отдохнувшим. Даже понежился немного в кровати… пока не вспомнил-понял, что вечером забыл завести будильник. Вскочил, занырнул в одежду, перекрыв все армейские нормативы, сбежал вниз, но, как оказалось, чуда не случилось. Я проспал и завтрак, и почти весь первый урок. Пришлось бегать по кабинетам и некультурно заглядывать внутрь в поисках седьмого курса рейвенкло на голодный желудок.

Мариэтта нашлась в подземельях. К сожалению, не в камере, распятая на цепях или прикованная к дыбе, а всего лишь за партой в кабинете зельеварения. Пришлось ждать конца урока Слизнорта и под взглядами семикурсниц, как деланно равнодушными, так и откровенно любопытными, отводить Эджкомб в сторонку для срочного разговора.

Пока болтал, из находящейся недалеко гостиной на следующий, общий для всех выбравших и допущенных к обучению по предмету ”Продвинутые чары” шестикурсников урок, стайкой выплыли слизеринки.

— Лорд Крэбб, вы тоже на чары? Не проводите нас?

Теоретически, отмазаться важным делом было бы можно, но девчонки обязательно затаили бы. И обиду, и любопытство. Пришлось мысленно пожертвовать следующими десятью минутами и пойти с ними, попутно общими фразами отвечая на бесчисленные вопросы и ”не замечая” кокетства Булстроуд.

Отвечая на очередной вопрос, начинающийся с томного ”Ах, Винсент…”, я рефлекторно бросил на нее оценивающий взгляд и… на пару секунд залип. И было отчего. Пухленькая девочка-подросток, что залазила ко мне на коленки в купе, за четыре года как-то незаметно превратилась в молодую женщину с воистину монументальными формами. Машинально я перевел взгляд на других девушек, одетых в весьма стильные мантии, иногда на мгновение дразняще подчеркивающие то, что должны были под своим балохонистым покроем скрывать, и с удивлением осознал поразительный факт. Вокруг меня уже совсем не те малявки, которыми можно умилиться и потрепать по голове, а максимум интимных действий — дернуть за косичку. Нет, теперь они вполне себе интересные девушки, вызывающие желание и пригодные к… ”Хм-м… Да что себе врать?! Вполне пригодные к траху!”

Естественно, скрыть такие взгляды от слизеринок, привычно оценивающих каждое движение собеседника, было нереально. И удовлетворенные, тонкие хищные улыбочки подтвердили, что открытие сезона охоты на меня только что состоялось. Ведь, будучи лордом, я до сих пор был не только холостым, но и помолвку еще ни с кем не заключил. Чем будоражил девушек ходящей на расстоянии вытянутой руки возможностью стать сразу не какой-то там миссис, а сразу леди.

”До этого меня спасало отсутствие ответного интереса, а теперь… У-у-у! Теперь еще и с этим проблемы будут! Чертова Эджкомб! Это все из-за нее! Если бы не ее… благодарность, я бы и думать ни о чем таком не думал!” — размышлял я, приветствуя подошедших к классу знакомых.

В общем, после такого прокола сбежать с урока означало бы расписаться в своей слабости, так что посетить продвинутые чары у Флитвика пришлось. Потом был обед, пропустить который мне не дал вопящий желудок. И только после обеда я, наконец, собрался с духом сделать то, что, по-хорошему, должен был сделать еще вчера вечером. ”Но сколько ни оттягивай конец, а явиться к Волдеморту нужно. Он будет очень недоволен вестями, что я принесу, а дополнительная задержка только добавит мне ”штрафных баллов”. Надеюсь, информация Дамблдора к Волдеморту не настолько срочная, чтобы наказывать промедлившего гонца…”

Еще на пятнадцать минут мою ”казнь” отсрочили авроры. Я как-то не принял во внимание, что в этом году школу впервые за все время стали нормально охранять, и не озаботился никакими документами на выход. Привычно, совсем не таясь, я подошел к главным воротам, где и был неожиданно для себя остановлен постом волшебников в красном. Суть последовавшего за этим длинного разговора можно передать двумя короткими фразами. Полной достоинства и гордости моей: ”Я лорд, имею право”, — и их глумливой: ”Нам насрать, у нас приказ. Обратитесь к нашему начальнику, ло-о-орд”.

Не знаю, до чего бы мы допререкались в итоге. У меня на аврорат ой какой зуб, а у пацанов в форме, явно сразу после (или вместо) учебки, в жопе играла молодость и синдром вахтера. Спасла ситуацию пробегающая мимо Нимфадора, которая отправила патронус Дамблдору.

Уже всего лишь полчаса спустя в краткие не заполненные болью и криком мгновения я думал, что лучше бы — не спасала. Лучше бы я сел в Азкабан за отстрел авроров, лучше бы я продолжал сидеть закованный в кресло в кабинете Дамблдора, чем испытывать это.

Все случилось, как обычно, совершенно неожиданно.

Предстал перед учителем. Сегодня он, судя по основным признакам, был в среднем настроении, так что ничего особо страшного меня не ожидало. Вежливо поздоровавшись, я передал учителю список-послание Дамблдора. Подставил глаза под легилименцию. Он через них глянул мою память. Сначала мельком, а потом очень внимательно. Заинтересовали его, как я и ожидал, воспоминания о разговоре с Дамблдором. Потом учитель внезапно прекратил чтение, странным взглядом, в котором помимо ярости мне на секунду померещился страх(?!), посмотрел на меня…

— Ты-ш-ш-ш! — почти на парселтанге, а может быть, и не почти, зашипел Волдеморт. ”Предельно взбешенный. Страшно взбешенный. Беспощадно взбешенный. Взбешенный сильнее, чем я когда либо видел”, — с ужасом успел осознать я. — Идиот! Тупоголовый кретин! Ты… — задохнувшись от ярости, Темный Лорд замолчал. Впрочем, что мне сказать, он нашел быстро: — Круцио! — и бешенство трансформировалось в боль. В мою боль.

Да, мне бывало худо. Да, Волдеморт уже не раз и не два откровенно вымещал на мне злобу, применяя круциатус. Да, каждая следующая пытка оказывалась тяжелее и больнее, что позволяло мне надеяться на то, что магическую пытку кого не такого лютого, как Темный Лорд, я смогу, пусть и с трудом, но выдержать. Да, бывало, ссался и блевал, но… Все, что было до этого, являлось всего лишь слабой тенью сегодняшней пытки.

Боль была совершенно неописуемой! Ощущения были — словно каждая клеточка моего тела одновременно горит и стынет от дикого холода. Будто сквозь нее пропускают киловольты и одновременно вырывают из тела. Крутило, рвало, ныло, болело даже то, что, казалось бы, в принципе не может болеть! Море… Нет, океан. Нет, не океан, а вселенная боли! И самое жуткое, что отличает магическую пытку от обычной — постоянно находишься в сознании. В благословенное забытье соскользнуть не получается никак.

Зря, очень зря я считал себя храбрым и стойким. Это не я крепкий, это просто меня до этого наказывали щадя. Привыкнуть и перетерпеть, если палач опытный, совершенно невозможно. Только сдаться и сделать, что от тебя требуют. Вот и я, на миллионной по внутреннему счету минуте пытки, сломался. Готов был на все. Рассказать Волдеморту абсолютно любую, даже самую страшную свою тайну, в том числе ”канон”. Дать какую угодно клятву. Признаться в чем угодно. Запытать или убить самым отвратительным способом кого укажут. Если бы не обездвиживающее проклятье, я бы голыми руками разорвал себе горло или вырвал бы сердце из груди, лишь бы сдохнуть и не испытывать больше муки. Все, что угодно, лишь бы только пытка прекратилась…

Не знаю, каким богам мне за это приносить дары, но каким-то чудом Волдеморт у меня так ничего и не спросил…

Очнулся я… никакой. Слабый и беспомощный настолько, что даже порадоваться тому факту, что вообще очнулся, а не присоединился к хогвартским призракам, сил не было. С некоторым страхом прислушался к телу. Болело все, но уже не так сильно, как под пыточным проклятьем. Можно было даже сказать, что совсем не болело… пока не попробовал открыть глаза и пошевелиться.

— У-у-ы-ы-ы, — не сдержавшись, застонал я.

— Очнулся? — послышался женский голос. Свет заслонило темное пятно. — Видишь меня?

Видеть — не видел, но этот голос и эти интонации ни с какими другими не спутаешь.

— Лес. Рей. Ж-ж? — попробовал произнести я фамилию самой преданной сторонницы Волдеморта.

— Так. Пей, — в губы ткнулось что-то холодное. Горлышко бутылочки было совсем узким. Как мне было отлично известно, тара такой формы применяется тогда, когда нужно было точно дозировать размер лекарственного средства. То есть зелье, что мне сейчас пихала в рот Белла, было очень сильным.

Лекарство подействовало далеко не сразу, но постепенно расплывчатая картинка сложилась во что-то более-менее удобоваримое. Судя по всему, я лежал в кровати в той каморке, что выделил в своем убежище Волдеморт нам на двоих с Хвостом в прошлом году. Правда, в отличие от последнего раза, когда я валялся в этой койке, сейчас у изголовья стоял двухэтажный столик, полностью заставленный всякими баночками, колбочками, бутылочками и фиалами.

— Ну? Теперь как? — спросила Белла, сидящая в наколдованном кресле напротив. Занята она была, если это не глюки после лекарств, вышивкой.

— Лучше, — просипел я. — Воды…