Вечер среды (2/2)

— Нас там кто-нибудь сожрет. Или маньяк убьёт.

— Во-первых, я почти уверена, что есть маньяки, которые могут и убить и сожрать нас, а во-вторых, поражаюсь твоей уверенности, что быть съеденным не равно умереть, а в-третьих, нас же двое, один точно выживет и, возможно, позовёт на помощь, — Чарли изо всех сил настаивала на своём, но непреклонность Билли и его слоновья упёртость вынудили её придумать второй вариант, который, по её нескромному мнению, был охренеть каким скучным, и вообще она не думала, что Билли такой зануда.

— Я зануда только потому, что хочу жить?

— Думаю, ты не хочешь знать мой ответ на твой вопрос.

Они бросили монетку. Выпал орёл, а Чарли загадывала решку, сыграть в два из трёх не вышло — Билли выронил монетку в лужу, случайно или нет, его совесть при любом раскладе ныть не будет. И под раздосадованный вздох Чарли они свернули на обочину, пойдя вдоль дороги длинным и неинтересным путём, оставляя лес, всех возможных маньяков, диких хищников и потенциальные приключения по другую сторону.

Дождь не прекращается ни на минуту. Земля под ногами постепенно превращается в грязевой поток, ледяная вода хлюпает в ботинках при каждом шаге, промокшие носки липнут к коже, а пряди волос — к шее и лбу. Усилившиеся порывы ветра пробирают до костей, сбивают дыхание и хлестают по лицу тяжёлыми каплями. Билли склоняет голову и краем глаза следит за Чарли. Согнувшись, она обхватила себя руками в попытках спрятаться от промозглости в тонком промокшем свитере, но ее тело продолжает дрожать, и в тусклом прерывающимся свете одинокостоящего фонарного столба взгляд цепляется за синеву, захватывающую цвет ее губ.

Билли вздыхает, во вздохе его скапливается вся обречённость мира — видит Бог, он не собирался этого делать — и подходит ближе к Алвин, почти вплотную, а она, расплохом вытянутая из своих мыслей, шарахается, голову поворачивает и морщится от непрерывающегося потока воды. Билли расстёгивает молнию и стягивает с себя кожанку, набрасывая её на плечи Чарли.

— А я говорила, что зачатки стриптизера в тебе имеются, Уильям. Конкурс мокрых маек решил мне устроить? — они останавливаются, а Чарли намекает на медленно лишающуюся цвета белую футболку, в которой Билли остался.

— Нет, только если ты не хочешь присоединиться, — он шепчет ей на ухо, подмигивает и не хочет оправдываться, но почему-то всё же это делает, — у тебя нос красный. Жалко стало.

Чарли усмехается, невольно касаясь кончика носа, глаза закатывает и поднимает куртку над головой, кивком приглашая Билли подлезть под неё, как под самодельный зонтик, взявшись за другой конец. Никто из них не знает, куда девать свободные руки. Чарли то приобнимет себя, задев Билли локтем, то опустит руку, то зацепит палец за шлёвку джинс, то хватается за лямку рюкзака, а Билли впервые неловко от нахождения рядом с девушкой, хотя это и не девушка вовсе, а доставучая Алвин, но он ощущает себя девственником случайно заглянувшим в бордель, когда рука Чарли ложится ему на талию.

— Не против? Так теплее, а то мы окочуримся на полпути, а ты последний, с кем я бы хотела умереть в один день.

Он не против, но решает, что Чарли это знать необязательно, и принимает вопрос риторическим, при этом не позволяя себе опустить руку также низко, положив вместо этого ее Чарли на плечо.

— Приму это, как спасибо Билли, что поделился курткой и не дал мне сдохнуть под дождём. И отвечу — отвали со своим «спасибо», Алвин.

Чарли цокает языком в ответ и они вновь продолжают путь, согреваясь в тишине собственных тел и дыханий, дождь глухо стучит по коже куртки и вода стекает по бокам. Они всё ещё промокшие насквозь, но губы Чарли снова розовеют, а дрожь постепенно сходит на нет. Они близки настолько, что Билли чувствует и слышит учащенность ее сердцебиения и путает его со своим, но плавающий с начала недели вопрос отвлекает и возвращает мысли к привычной точке, а внутренний голос подначивает спросить и Билли ему поддаётся:

— Что ты делала вечером в школе в прошлое воскресенье? — он смотрит, изучает ее профиль, видит, как в голове её закрутились шестерёнки, готовя выпустить стрелу очередной колкости, но та серьезность, с которой Чарли отвечает, заставляет Билли усомниться в идеи того, что за такой краткий срок он сумел прочитать ее от корки до корки.

— Я пришла на свидание, но тот, кто пригласил меня, не пришёл.

Алвин всегда производила одно впечатление. С первого дня и за два месяца пребывания Билли в Хокинсе это впечатление не менялось. Единственная стабильность в жизни Билли была связана именно с ней. Он мог ожидать чего угодно от Харрингтона, а Джейсон изо дня в день окунался с головой в новую идею и тянул Билли за собой, но Чарли — с того момента, как она подняла согнутый в раме велосипед, а Билли словил в зеркале заднего вида ее недовольство и раздражение, ничего не менялось в ее поведении, когда они пересекались в школе. Она не вписывалась в предпочтения Билли, навязанные многочисленными просмотрами фильмов и сформированные журналами для взрослых, но была симпатичной, приятной чисто внешне, пока рот не раскроет, и именно это Билли счёл решающим фактором того, что ни разу не замечал ее в компании парня, кроме одного.

— Это был Джейсон? — имя друга само соскользнуло с языка, а перед глазами проигрываются всевозможные упущенные моменты, потерянные в воспоминаниях разговоры, в которых бы могла упомянуться Чарли.

— Что? Нет! Фу, как тебе это могло в голову прийти? Мы же кузены, я помню его с пелёнок, — неожидаемо, но успокаивает.

— Харрингтон?

— Боишься, что парня твоего увести решила? Не бойся, он мой троюродный брат. Мы тут все через одного родня, и я, конечно, слышала, как некоторые сравнивают Хокинс с Алабамой, но чтоб настолько.

— Он тоже твой брат? Серьёзно?

— Нет, но видел бы ты сейчас своё лицо! Наши предки знакомы и мы, можно сказать, тоже росли вместе. Кто угодно, но не Стив. Оставь догадки, ты его не знаешь всё равно. Будто бы я первая, с кем так поступали, — Чарли трёт глаза, прогоняя усталость, и отмахивается, — я зла не держу, бывает, глупый розыгрыш. Но! Когда я увидела тебя на лестнице, то сразу решила — ты пришёл поиздеваться, а потом эта корова и стало вдвойне печально, что никто и посмеяться не пришёл надо мной, ауч, — она проводит пальцем по щеке, изображая слёзы и выпячивая нижнюю губу. В ее словах нет горечи разочарования или обиды, но взгляд Билли кричит о сожалении, которое очевидно ей нахуй не нужно.

Билли не знает, различила ли Чарли в темноте его обеспокоенность или же просто почувствовала холод неловкости взвалившегося молчания, но она толкает легонько его плечом в плечо и бросает ёмкое «Забей», а у Билли забить не получается, не выходит как-то, в силу характера, наверное, но он решает промолчать — лезть в жизнь Чарли желания не возникает, хоть они все ещё не квиты по уровню вываленной друг на друга информации, тут Билли лидирует на очков десять и это единственный раз, когда он был бы рад уступить пьедестал первого места Алвин, но для человека, который без умолку готов говорить с каждым, кто просто ей кивнёт или внимание обратит, она кажется скрытнее, чем сам Билли и любой его знакомый, даже о Харрингтоне он наслышан многим больше, чем о Алвин, а сейчас вдобавок он попался на её невольно закинутый крючок, продырявивший голову вопросами, ответы на которые и по крупицам не собрать, а от Чарли веет спокойствием, она указывает куда-то вдаль и говорит, что через два поворота они окажутся на нужной улице.

Пройдя домов десять, перебежав на красный и испугавшись енота, беспечно вылезавшего из мусорного бака, они оказываются около типичного двухэтажного дома, машины на подъездной дороге нет, свет в окнах не горит, а зелень газона бросается в глаза даже в глухой темени. Билли усмехается — не хватает лишь белого заборчика и дерева с качелями на заднем дворе для воплощения американской мечты. Алвин передаёт свой конец куртки в руки Билли и он старается укрыть их обоих от долбанного дождя, а Чарли роется в рюкзаке в поиске ключей, пока они идут по каменной дорожке к ступенькам.

Билли стоит на крыльце, когда Чарли заходит внутрь, оставляя дверь открытой — символическое приглашение войти, но он не решается, затыкает внутренний писк, взывающий к дилемме, и переминается с ноги на ногу, подпрыгивает, напяливая кожанку обратно, стряхивая с себя воду. Он не знает, чего ждёт, прислушивается к топоту ног, хлюпанью резиновой подошвы и скрежету когтей, бегущих следом. В коридоре загорается свет и Чарли появляется в дверном проеме.

— А ты чего не заходишь? Давай, я разогрею ужин, на всех хватит, — она придерживает дверную ручку и чуть прикрывает дверь, когда из-за её ног выглядывает пятнистая любопытная мордашка собаки, — это Барри и он не кусается. У тебя же, надеюсь, нет аллергии на шерсть? А то будет так неловко.

Билли отрицательно машет головой, заострив внимание на псе, тот так и норовит вылезти на улицу, но Чарли расставляет ноги и отгораживает путь, пёс в ответ скулит жалобно, громко, и грусть всего мира концентрируется в его взгляде, направленном на Алвин, а Билли забавляется от комичности положений — собака в холке, кажется, достает Чарли до бедра и без особых усилий он может вырваться на улицу, если захочет, а он хочет, но не двигается, лишь плачет, словно щенок, потерявший маму, но нашедший ее тут же в лице Чарли. Она хватает его за ошейник и оттягивает обратно в глубь дома, а Билли продолжает стоять в неизвестности ожидания, пока Чарли не возвращается, сжимая что-то в руках.

— Будь аккуратнее, — со стороны это звучит, как обыденная вежливость, с которой выпроваживаешь гостя, но Билли ясно, о какой аккуратности не так уж тонко намекает Чарли, и кивает в понимании для ее успокоения, несмотря на то, что пути возвращения домой у Билли разработанны и отточены до мелочей, вчера же вечером Чарли оказалась форс-мажором, который Билли не просчитал, но не выходит больше выдавливать злость за разбитую губу и шишку на лбу, косвенную вину на которые так и хотелось на нее свалить, хуй с ними, не впервой всё равно.

— А ты помалкивай, — грозит он ей и Чарли шуточно замыкает рот, выбрасывает ключ в горшок с цветами, и подходит ближе, опять сокращая расстояние между ними, чтобы накинуть Билли на плечи куртку, мужскую, старую, пропахшую одеколоном, и почти подходящую по размерам. Она говорит, что так он немного согреется, пока будет идти домой, раз отказался остаться у неё, Билли ёжится, дрожит от пробравшегося под кожу дождя и отрезвляющей разумом заботы, не находя ничего в ответ — слова растворяются на кончике языка, не успевая стать услышанными. Он, не снимая прилипшую к телу кожанку, просовывает руки в рукава, укрываясь в отданном тепле, надеясь, что невидимая соединяющая их с Чарли разумы нитка всё ещё не оборвана и что благодарность, бьющуюся в его сердце, она может услышать непроизносимой вслух.

— Пожалуйста, Уильям.

— Не зови меня так, бесит.

— Хорошо, я больше не буду звать тебя Уильямом, Уилли, — Чарли не отходит от него ни на шаг, не обращает внимания на скулёж за дверью и Билли готов поспорить, что любопытство соседей утоляется рисующейся двусмысленной картиной на крыльце дома Алвин, а Чарли подкидывает дрова в этот костёр, приобнимая Билли за плечи, — спасибо, что ты не пришёл тогда надо мной смеяться.

За своё относительно короткое существование Билли крал, получал, вымаливал и требовал множество поцелуев. Они были разными — страстными, болезненными, с кровью на губах и во рту, нежные, слюнявые, солёные от слёз и возбуждения, быстрые и до нехватки воздуха долгие, в губы, в шею и ниже, оставляющие после себя краснеющие следы зубов и синяки на коже, но конкретно этот поцелуй — оставленное не щеке лёгкое прикосновение холодных губ — не дал ему уснуть большую часть оставшейся ночи.

Кажется, он и до пролога не добрался.