7 (1/2)

В сырых стенах, укрепленных корнями деревьев, утопали человеческие останки и духи. Вольггерт не мог их видеть, но он ощущал их шкурой. Так много людей! Ясно, почему Чернобог проклял свою фаворитку на вечное скитание в подземельях. Столь кровожадные сущности способны нарушить равновесие сил не меньше, чем сам хаос.

За порядком равновесия требовалось постоянно следить. Зло провоцировало добро, и наоборот. Свет и Тьма, добро и зло, жизнь и смерть, такие вещи всегда шли рука об руку. Конфликтовали, как все братья и сестры, но являлись неделимыми.

Все же прочее, анархичное и беспорядочное, представляло собой хаос. Хаос опасен своей неуравновешенностью и непредсказуемостью, бессмысленным безумием и жестокостью. Несправедливой, не замотивированной, лишенной конечной цели жестокостью, граничившей разве что с безразличием ко всему сущему.

Хаосу плевать на смерть и на жизнь, он презирает и то, и другое. Его стремление привести все к разрушению, деструкции, распаду.

Именно поэтому светлые и темные существа, выходившие за рамки, подвергались проклятиям. Они слишком уж близко подбирались к развалу системы, необходимости и назначение которой не понимали до конца. Им казалось, они будут стоять на фундаменте нового мира, но, по факту, максимум, что они успели бы сделать прежде, чем титаны явились бы разбирать каждую тварь на молекулярные волокна, это немного постоять на руинах старого.

— С ним тебе ничего не грозит, — обнадежил торговец перед тем, как Вольггерт спустился за Хеллгом в нору. — Хранитель единственное, может, во всех временах и пространствах существо, кого Хокка избегает. Он ее просто достал. Теперь вообрази, как он силен. Хотя бы по части ухаживаний за дамами.

«Ненавижу свою работу», снова со вздохом подумал Вольггерт.

На минуту он задумался об этом, но от мыслей его отвлекло хриплое влажное дыхание неподалеку. Оно доносилось со сводчатого потолка, разглядеть который оказалось непросто.

Что-то оборотню подсказывало, это не Хеллгредх демонстрировал хроническое заболевание легких. Куда он, кстати, делся? Служитель Храма не слышал, как тот передвигался, и это вдруг очень его встревожило.

— Хеллгредх? — тихо позвал он.

Никто не отозвался, но влажное хрипение приблизилось. Что-то карабкалось прямо к нему, и карабкалось быстро.

— Имей в виду, создание, я служитель Храма. За меня отвечает такая личность, как Гарпия. Если со мной что-то случится…

Сильные длинные руки схватили его, как щенка, под передние лапы. Вольггерт оторвался от земли. Откуда-то издалека приплыл бледный белый огонек, и Вольггерт позорно, трусливо и громко завизжал, забившись в хватке страшной, очень страшной твари!

Хокка внешне напоминала что-то между врожденной уродиной, мутантом, хорошо разложившимся трупом, и совокупностью всех сложившихся стереотипов о ночных кошмарах. Длинные и жидкие темные волосы падали на вытянутое и скошенное лицо, и дальше по худым костлявым плечам, к ободранной юбке сарафана. Конечности ее были длинными, с выраженными крупными суставами, покрытые плохо зажившими ранами, коростами, темными черными пятнами. Но это все пережить было можно, а вот ее лицо!.. Сломанное, с большими воспаленными глазами разного размера, с носом-горбинкой и тонкими, почти невидимыми черными губами, размазанными от уха до уха. Вольггерт интуитивно знал, что за ними скрывается безразмерная скалистая пасть.

И точно. Когда тварь ему улыбнулась, наружу показались два ряда желтых заточенных зубов, часть из которых обломалась.

По краям черных губ потекли мутные слюни.

— Щенок, — голос Хокки булькал и хрипел, как если бы в ее груди скопилась влага. Когтистая рука перехватила его за холку, а другая стала деловито ощупывать упитанные бока оборотня. — Крыс в моем доме больше нет.

— Я не щенок! Я Вольггерт Вольгович, — не очень смело, скорее плаксиво проговорил оборотень.

Хокка склонила голову набок. Но так, как непропорциональная голова держалась на очень длинной и худой шее только благодаря честному слову, она как-то слишком завалилась, шея хрустнула. Видок у твари стал еще менее привлекательный.

— В оборотнях есть человеческая кровь. Это лучше, — согласилась она, раззявливая пасть.

Вольггерт понял, что вот-вот лишится чувств.

«Вот и все. И даже до юбилея не дожил», подумал он, зажмуриваясь, когда по норам разлетелся звонкий голос.

— Что за очарование, эти потрясающие гниющие корни. Так свое жилье могла обустроить только очень тонкая натура.

Хокка вдруг застыла с таким же выражением ужаса на лице, с каким на нее смотрел Вольггерт. Огонек заметался вокруг ее лица, создавая жуткие тени.

— Ты явился с ним?

Вольггерт кивнул, не найдя в себе сил на большее.

Хокка взвыла, отбрасывая оборотня в сторону и оборачиваясь на голос. Зеленое пламя окружало Хеллгредха таинственным, мистическим светом. Вольггерт открыл рот, когда увидел, как по нему стали проходить лиловые и белые всполохи. Нет, ну серьезно?

— Твоя красота ранит мое сердце, — сказал Хеллгредх, когда Хокка обратила к нему свой лик.

Вольггерту захотелось записаться на умотерапию к шарлошебникам, а также на курс гипноза и кристального стирания участков памяти. И еще проверить слух.

— У тебя нет сердца, — напомнила Хокка. — Что забыл ты в моих владениях?

— Я не мог соскучиться?

Хокка завыла, как раненная банши.

— Сколько лет ты еще будешь мучить меня?!

— А как долго ты будешь мне отказывать?

— Вечности.

Хеллгредх многозначительно промолчал.

Лазы содрогнулись, в них застонали потревоженные духи. Возможно, оборотню это только показалось, но некоторые застонали злорадно, словно радовались, что кто-то мучил и изводил их пленительницу так же, как когда-то она мучила их.

— Я сожру тебя, и закопаю кости во всех уголках нор. Нет, я вышвырну их обратно в твои подземелья, проклятыми, и ты будешь заперт в них, и будешь знать, как и когда какая собака глодает тебя.

— Агрессия — первый признак страсти, — кивнул Хеллгредх, хватаясь за живот вместо того, чтобы схватиться за сердце. — Я тоже чувствую это…

Хокка зарычала утробным рыком, и обратилась к Вольггерту. У того сердце в лапы ушло, когда тварь нависла над ним, стоя на четвереньках, как животное. Пускай сам он передвигался на четвереньках, но это совсем другое.