3 (1/2)

Почетное место служителя Храма, в отделе борьбы с межпространственными преступлениями, досталось Вольггерту благодаря заслугам его предка, знаменитого Вольга, колдуна-оборотня. Вольг участвовал в походе против смертных, случайно получивших дар истинного бессмертия, и осатаневших, и тем прославился.

Вольг творил на поле битвы страшные, но впечатляющие вещи. В обличии гигантского волка он мог разорвать напополам якра, быка, обитавшего в Тридевятом Царстве и Пустошах, размером не уступавшего крестьянскому домику. В обличии человека, крупного колдуна с черными, как ночь, глазами, он умело использовал против врага чернокнижничество, и мог воззвать из небытия духи мертвых для жестокого допроса, так что о нем говорили: «Не спрятаться и в Серых Землях».

Превзойти такого предка непросто, и с задачей этой пока не удалось справиться ни одному потомку Вольга… кроме, может, Вольггерта…

Загвоздка заключалась в том, что Вольггерт прославился не боевыми достижениями или ослепительной мощью, и не острым и живым умом, а своей невезучестью. Впрочем, кое-кто напротив считал его очень везучим!.. Да, порой ему приходилось непросто, и не счесть случаев, когда его шкура оказывалась в опасности, однако, простому оборотню удалось в течении жизни лично познакомиться с колоссальным количеством существ, известных в межпространстве дурной склонностью и изменению Полотна.

Встречи с такими личностями считали судьбоносными. Кто-то стремился к ним, кто-то их всячески избегал, но и в первом, и во втором случае, вряд ли удавалось повидаться хоть с одним из представителей бунтарей. Вольггерт же знал их великое множество.

И все они старались вставить ему палки в колеса.

Кто же такой он был, этот Вольггерт. Могущественный оборотень? Вряд ли. Колдун высшего сорта? Тоже нет. Ни в облике его, ни в ядре его души не наблюдалось уникальных черт, способных выделить его из толпы. Большинство, впервые видевших его, и вовсе принимали оборотня за собаку.

Это обстоятельство требует отдельного разъяснения.

Так уж вышло, начиная с праотца, все потомки Вольга страдали от недуга: любовного извращения. В мире, где чистота крови ценилась превыше всего, подобное становилось серьезной проблемой. Но Вольга это не смущало, на чужое мнение он плевать хотел, иначе не стал бы вовсе связываться с теми разделами чернокнижничества, что призывают дух в уже упокоенное, физическое тело, для допросов и прочих непотребных действий.

Женой Вольга стала ликантроп, создание близкое, но не идентичное оборотню по существу. Белая волчица с Острых Пик, гор, раскинувшихся кривым полумесяцем между Пустошами и мертвой долиной, не знала, что спуталась с колдуном, а не чистокровным волком. Обман обнаружился, когда на свет появились щенки: не ликантропы.

Белая волчица, не выдержав позора, но и не найдя в себе силы загрызть потомство, забрала двоих щенков с собой в Серые Земли, а оставшихся троих оставила на попечение Вольга. И, нужно сказать, тот от своих родительских обязанностей не отказался, пусть родитель из него вышел… не самый внимательный.

Он полагал, главная его задача — воспитать воинов, и с этим он отлично справился. Все, как один, сыновья Волга вышли воителями, заслугам их не имелось конца, но каждая из заслуг меркла на фоне их дурной репутации. Ведь все, как один, унаследовали от отца склонность к любовному извращению.

Порожденные ими мутанты расселились по земле, растя и набирая силу. В отличии от отца, братья своими отпрысками интересовались мало, и судьбу большинства из них проследить не представлялось никакой возможности. Разумеется, в таких условиях и речи не шло о генеалогическом древе, какое любит вести любая нежить, чтобы хвастаться друг перед другом тяжеленными толмутами, содержание которых свидетельствовало о кристальной чистоте крови.

Несмотря на то, что помет оборотней имел дурную славу бродяг и повес, а иные вовсе потерялись в вехах истории и вели бесславную жизнь, среди Вольговичей все же нашелся один достойный волк. Им оказался Святослав Вольгович.

Святослав Вольгович, подрабатывавший наемным охотником на распоясавшуюся нежить, а в те времена преступников среди неживого народа хватало, завоевал сердца множества князей, у которых находился в услужении. Доходило до того, что феодалы-соседи дрались за него, обманом старались заманить к себе на вечную службу, обещая несметные богатства. Но богатства, как таковые, Святослава не интересовали. Жизнь свою он посвятил истреблению скверны, поразившей множество живых и неживых сердец: расселившемуся после войны с драконами по Трицарству хаосу.

В шестьдесят восемь, что для оборотня не так много, он повстречал цыганскую оборотницу Раду, и они завели ребенка. Угро. Единственного в помете, скверного щенка.

Так же, как в его отце воплотились лучшие черты рода, в Угро воплотились самые худшие и низменные качества фамилии. Он не проявлял ровным счетом никакого интереса к наукам или военному ремеслу, попирал равновесие, да и все прочие столпы мироздания.

Дурной нрав и крепкая кровь сделали его обузой для всего неживого сообщества. В первые тридцать лет жизни Угро Святослав держал его в крепкой узде, так что Угро даже удалось обратить на себя внимание Храма, и поступить на службу к Гарпии, ну а там он уже наворотил дел… Для начала, обучил местных дурным развлечениям, вроде игры в кости. В Храме работа встала на целый месяц, что немыслимо, потому что служители выясняли, кто, кому и сколько должен. Считали монетами, годами жизни и благополучия, артефактами и клятвами, что значительно усложняло задачу произвести верные и равноценные вычисления.

Словно этого ему было мало, Угро на очередном задании (Гарпия, рассчитывая избавиться от смутьяна, отправила его в самые чертоги теневого мира) напел мойрам, что их ткачество никто не ценит, и зря они стараются. Полотно все равно нарушается, в нем появляются петли и дыры, и краше оно от этого не становится. Разъяренные мойры забастовали, и наплели в Полотне таких бедствий, что бардак творился следующие пятьдесят лет, и не нашлось в Храме ни одного служителя, что не потратил бы кровно заработанные на талисман-проклятие в честь Угро, прикрепленный к воротам покоев Чернобога. (Считалось, что Чернобог читает такие молитвы, и иногда выборочно проклинает особо прогневавших общественность; проклятия же его обладали великой силой, и не стирались веками).

Наконец, Угро совершил тотальную ошибку, рассказав шарлошебникам, что одна из сестричек мойр страдает от зависимости к горячительным напиткам. Лукавые подонки не упустили случая найти в этой трагедии свою выгоду, и стали подмасливаться к ведьме, за бутылочку-другую Ядреной Воды выуживая у нее информацию о судьбе миров. Пророчества мойры стоили баснословно, и шарлошебники богатели, в то время, как остальные миры погружались в хаос. Кто станет покупать судьбаносные пророчества, если не эгоцентричные герои, темные колдуны, и прочие личности с необоснованной манией величия?..

Из Храма Угро выпнули, как шелудивого пса. Следующие двадцать лет оборотень скитался по крепостям, подрабатывая наемным воином, пока не спился и не растерял остатки своего достоинства. Казалось, на этом его существование обязывалось медленно угаснуть, а воспоминания о нем обратиться в дурную молву, но перед забвением Угро все-таки успел сделать еще одно дело…

Он влюбился. Влюбился горячо и страстно, в придворную борзую, едва обратившуюся из щенка во взрослую суку. Собака родила ему семь щенков, пять из которых оказались обыкновенными смертными дворовыми псами, но очень крупными и умными, а еще двое — оборотнями. И Вольггерт был одним из этих оборотней. Другой же — его брат-близнец.

Сам он отца практически не помнил. Тот долго добился от матери эмоциональной отдачи, но собаку мужские нюни мало интересовали. Она была сукой деловой, погруженной в реальные проблемы. Где спрятать кость, как не дать щенкам стать жертвой змей и вороватой лесной нежити, как прокормить эту копошащуюся скулящую свору, и себя… и так день за днем, неделя за неделей.

Не выдержав полного отсутствия лирическо-драматической направленности в структуре личности своей возлюбленной, Угро отправился в очередной запой за тридевять земель, и там бесследно исчез. Что с ним приключилось, никто не знал.

Впоследствии дети его обрели дом и семью. Четверо щенков пристроились к людям, с которыми прожили долгую и счастливую жизнь. Один предпочел скитаться по лесам, и совсем одичал. Иногда его принимали за карликового серого волка, а известно, что серые волки отличались от обыкновенных своими габаритами.

Братья-близнецы, Вольггерт и Треггьлов, как единственные унаследовавшие дар оборотничества, отделились от семьи, где их мало понимали, и нашли свое пристанище на опушке леса, в маленькой заброшенной хижине неподалеку от небольшого крестьянского поселения.

Треггьлов в двадцать вторую весну своей жизни прошел через неправильное обращение, и обратно стать собакой уже не смог, а Вольггерт продолжал обращаться, как и в детстве, два раза в год, а в остальное время пребывал в собачьей форме.

Выживали братья тем, что продавали смертным отвары и снадобья. Облик Треггьлова как нельзя лучше подходил к этому занятию: оборотень по природе, он обладал несколько вытянутыми ушами, округленным разрезом глаз, и острыми клыками. В его внешности просматривалось что-то животное, и люди считали это лучшим доказательством того, что живущий на опушке леса таинственный мужчина, умевший говорить с животными, обладал даром ворожбы.

Это длилось сорок лет, и так бы и продолжалось, если бы брата не схватила лихорадка, проснувшаяся в нем после пробы одного гриба. Гриб вызвал сильнейшее отравление, и двенадцать дней спустя брат Вольггерта почил, горюя, что оставляет оборотня одного. Вольггерт хоть и старался его утешить, сам понимал, что после разлуки с близнецом жизнь его лихо перевернется.

Похоронив Треггьлова, Вольггерт двинулся в путь. Он не знал, куда направлялся, но в хижине оставаться более не мог. Все там напоминало о брате.

Скитаясь по свету, он смотрел на то, что творилось в Пустошах, и понимал, что мир на самом деле так неприветлив и жесток к отличавшимся от прочих существам, как говорила его покойная мать. Куда бы оборотень ни сунулся, всюду его ожидали разочарования. В конце концов он дошел до того, что перевоплощался за деньги!.. А перевоплощение оборотня дело личное, глубоко интимное, как ни посмотри.

Кто знает, что бы с ним стало, если бы однажды на цирковое объявление «об удивительном перевоплощении» не явился громадный мужчина с косматой седой бородой и черными глазами. Мужчина тот оказался Святославом Вольговичем, и он сразу признал в унижающемся ради куска хлеба оборотне родную кровь.

Забрав Вольггерта из цирка, и надавав ему отеческих тумаков, Святослав Вольгович все же рассмотрел в нем потенциал, и не стал просто так пугать, а взял к себе на содержание за помощь по хозяйству. К старости он стал слеп, и тяжело проходил через обращение, так что ему требовался в доме кто-то, кто мог бы постоянно находиться подле него, присматривая за домом и за его здоровьем.

Не успел Вольггерт возрадоваться, что обрел семью, Святослав Вольгович стал сдавать, и мысли его обратились к Серым Землям. Перед смертью он предложил Вольггерту либо остаться в его доме и жить одному, либо отправиться в Храм, чтобы искупить грехи своего отца и сослужить межпространству добрую службу.

— Я вижу, ты похож на меня куда больше, чем твой отец, и тебе я смогу завещать свое дело со спокойным сердцем.

Эти слова оборотня глубоко тронули, и он согласился.

Так он и очутился в Храме.

Поначалу Гарпия относилась к нему с предельной осторожностью, но позже поняла его мотивы, и успокоилась. Более того, как Птица древняя и мудрая, она углядела в Вольггерте те таланты, что он сам в себе усмотреть не мог, так что скоро стала доверять ему непосильные, казалось бы, для такого мелкого существа задания.

Другие называли их «грязными делами», посмеивались над оборотнем, но он-то прекрасно понимал, как в контексте мироздания важны подобные мелочи и «зачищения», так что работу свою выполнял безропотно, и это делало его еще более ценным кадром в глазах Птицы.

Именно поэтому, не успела по Храму разойтись молва о Цветущей Луне, Гарпия вызвала его к себе в кабинет. Когда Вольггерт явился, она уже ждала его за столом, представлявшим собой непревзойденное произведение искусства. Вырезанный из белдрева, не росшего больше ни в одном из пространств, он заключал в себе магию. По столешнице его плыли резные облака, а в облаках купались огнедышащие ящеры, спускавшиеся к прыгавшим по верхушкам гор оборотням-лисицам и демонам. У подножия гор раскинулся Дремучий Лес, а дальше над низинами и впадинами, означавшими водоемы и болота, пруды, моря и океаны, возвышались равнины и холмы, усыпанные поселениями и храмами.

Будь у оборотня больше времени, он бы обязательно рассмотрел творение искусства внимательней, но Гарпия явно находилась на взводе, и злить ее сильнее Вольггерту не хотелось. Последствия были непредсказуемы. Все в Храме знали вспыльчивый нрав Птицы, способной в припадке раздражения случайно испепелить попавшегося под горячую руку служителя.

Вольггерт подозревал, причиной дурного настроения Гарпии являлся Кишка: титан, славно работавший на Храм в течении сотен тысяч лет, если верить табличкам из глухих отсеков хранилища памяти.

Титан не обладал полноценным телом в одном измерении, он раскинулся на множество различных пространств, так что целиком его никто не видел. В Храме считали, что Кишка представлял собой бесчисленное множество труб, порталов, и те и являлись в совокупности его истинным обликом. Скорее всего, так оно и было.

В иное время по этим порталам путешествовали. Путешествия оказывались малоприятными, но, по крайней мере, до конечного пункта назначения служители худо-бедно добиралась, но однажды случилось нечто. Неожиданно для всех, и к большому стрессу Гарпии, Кишка подцепил невиданную хворь, окрасился в розовый цвет, и плевался мерцающими соплями. Всякий же, кто попадал в его нутро с намерением выйти в заданной порталу точке, неизменно оказывался застигнут врасплох: портал переносил путешественников на верхушки острых скал, или телепортировал в небо, на высоту птичьего полета, или направлял в логово разъяренных и голодных гулей… Однажды оборотень из отдела устранения исторических казусов попал его стараниями в бордель, в постель к развлекающейся пятерке молодых и горячих тел, и его по ошибке приняли за участника встречи. Говорить об этом без содрогания в голосе он не мог. Выяснить достоверно, положительные впечатления или все же отрицательные вызвала в нем та ошибка, по сей день не удалось.

Порталом перестали пользоваться, но из Храма он не убрался. Гарпия лично присматривала за ним, как за спятившим общим дедушкой. Будто ей забот было мало!.. В ее подчинении находилась целая тьма спятившей нежити, не подозревающей о существовании дисциплины! Увы, на Птицу эту миссию возложили боги Старшего Пантеона, а им перечить хранительница Храма не могла.

— Не могу сказать, что рада видеть тебя, но ты единственный, к кому я теперь смогла бы обратиться, — не церемонясь, приступила к делу Птица.

Она собиралась продолжить речь, но ей помешал титан. Сложившись в гармошку, он со свистом вобрал внутрь тоннеля воздух, закряхтел, и… чихнул. Огромный розовый мерцающий ком «выстрелил», и, пролетев метров двадцать, с грохотом врезался в стеллаж с редчайшими книгами, размазавшись по кожаным корешкам.

На мгновение Гарпия застыла, как каменное изваяние, не понимая, что ей следовало сделать: впасть в бешенство, потребовать успокоительного, или покончить с бессмертием самоубийством, чтобы больше никогда этого бардака не видеть. Все эти размышления отчетливо проступили на ее лице, но остановилась она все же на четвертом варианте: помассировав суставом длинного и птицеподобного пальца точку между бровей, глубоко вдохнула и выдохнула, и вернулась к теме разговора:

— Следишь ли ты за календарями подотчетных нам пространств? — невозмутимо поинтересовалась она, стряхивая с сизого крыла брызги розовой слизи.

— Есть ли в этом смысл? Мы работаем во всех временах, считая прошлое. А будущее все равно подотчетно Серым Землям.

— Именно, — недовольно кивнула Гарпия. — Будущим управляет Полотно. Недавно оно показало, обязана случиться трагедия.

— Очередная?..

Гарпия зыркнула на служителя. Напоминание о том, что у них едва ли не каждый час намечалась трагедия, обязанная ввернуть межпространства в пучины хаоса, ее явно нервировало.

Вольггерт прикусил язык. Как говорил его дед: «Не буди Лихо, пока оно относительно тихо».

— Тринадцать Феодалов важные элементы нашей системы. Тебе ведь известно о них?

— Существует тринадцать родов потенциальных мироубийц. От разлома Первой Стены нас отделяют только их феодалы, не позволяющие своим подопечным вероломно крушить систему миропорядка, и тьме возобладать над светом, и наоборот, — припомнил Вольггерт, что знал. — А причем тут они? Кто-то из феодалов помешался?..

— Хуже, — мрачно припечатала Гарпия. Желтые глаза недобро блеснули. — Срок Тринадцатого Феодала, он же — граф драконов, подходит к концу. По сути, последний Феодал не наследник первой крови, а назначенный Древним регент, обязывавшийся воспитать наследников Древнего будущими правителями. Вот, незадача, сын Древнего умер, а внук — мутант, да еще и не располагающий достаточной силой.

— С драконами всегда много проблем, — согласился Вольггерт. — Но ведь их камень признает только наследника рода. Я считал, что Тринадцатый чистокровный!

— Кровь его чиста, но она идет не от прямой линии Мора. Как и ты, многие драконы веками думали, что все работает именно так, что упрощало задачу манипулировать ими. Теперь им известно, что для владения истинным бессмертием необходимо лишь пробудить остатки камня кровью истинного наследника, а позже его можно передать и третьему лицу.

— Наследники Мора по прямой линии связаны по рукам и ногам клятвой перед Чернобогом, а другие — нет.

— Замечательно, Вольггерт. Я знала, что верно выбрала себе помощника.

— Выходит, что если камень попадет не в те руки, может повториться война с драконами?..

— Или хуже.

— И что мы можем сделать?

— Пьяная мойра нашептала мне, что мальчик не такой, как другие драконы. Его бабка, Владвена Безжалостная, выкрала его из родового гнезда, опасаясь того, что алчные члены семейства постараются заполучить камень обманом, и овладеть им. Камень, я полагаю, выкрала она же. И, что-то мне подсказывает, по указанию все той же мойры…

— Как это, выкрала? — не понял Вольггерт. Артефакты такой редкости и мощи охраняются, как зеница ока. Подобраться к ним не в ритуальных целях практически невозможно. Желающего обязательно настигнет кара, и кара эта зачастую жестока, крайне жестока.

— Недооценивать ее уж явно не стоит. Больше беспокойства у меня вызывает ее внук. Мало того, что он не способный, так его ожидает темное будущее, полное лишений и страхов. Такой может стать для нас проблемой не меньшей, чем побочный родственник, добравшийся до власти.

— И что в такой ситуации может сделать Храм?..

Наконец, они подошли к сути вопроса. Вольггерт заметил, как на мгновение глаза Птицы сверкнули, а плечи дернулись, словно она пребывала в большом волнении, но внешне это более никак не выразилось. Оборотень про себя решил, что ему показалось.

— Только тебе, Вольггерт, наследник Вольга, я могу доверить это дело. Камень и кровь мальчика должны оказаться у нас прежде, чем у драконов. Завладев им, мы станем Тринадцатым Феодалом.

У Вольггерта челюсть отвисла. Он долго заглядывал в лицо Гарпии, силясь понять, подшучивала она над ним, или нет.

— Но ведь в Вас нет ни капли от крови дракона!..

— Она мне не потребуется. Я полагаю, она и вовсе нужна лишь для того, чтобы пробудить рубин, не более. Камень, по своей природе, неразумен. Ему все равно, кого наделять силой.

— Но… Зачем Вам становиться Тринадцатым Графом? Мало ли у Вас бед?

Гарпия ухмыльнулась:

— Драконы давно наводили беспорядки, и обратили против себя слишком много народов, племен и родов. Мы используем их разрушительную силу в правильном русле. Пусть работают на Храм, станут нашей бессмертной армией, нашей защитой перед лицом хаоса. Ты представляешь, как это повлияет на мировой порядок? Высшая нечисть под нашим контролем. Это же золотая яблоня, дарующая немыслимую силу.

— Вы бесспорно правы, но это сломает все укрепившиеся устои! Возникнет недопонимание. двенадцать Феодалов не одобрят Вашу идею, ведь могут подумать, что они станут следующими жертвами Вашего коварства.

— Об этом не беспокойся, Вольггерт, — отмахнулась Гарпия. — Твое дело отыскать камень и мальчика. Желательно привести его сюда, но, если не выйдет… Достаточно и склянки с его кровью.

— И где же мне его искать? Мы знаем, в каком он пространстве?

— Лучше! Я уже почти его нашла, но дальше меня не пускает барьер, и раз так, значит, он точно скрывается под покровительством славянской нежити, еще одной больной мозоли на моем израненном теле. Как только я заполучу артефакт Тринадцатого Феодала, в следующий же миг займусь этой проблемой.

Поняв, что проговорила последнее вслух, Гарпия откашлялась, вернув лицу бесстрастное выражение.

— Это наша единственная возможность сохранить равновесие, и мы должны использовать ее.

Удерживая мнение при себе, Вольггерт принял задание к исполнению, и покинул кабинет Гарпии. Он так задумался, что отправился к архиву через южное крыло, которое в иное время старательно избегал. Дело в том, что пол южного крыла устилал стеклянный пол, позволяя обозреть творившееся под Храмом, медленно лавирующим в облаках.

А творилось там следующее: под потолком клубились серые грозовые облака, в которых вспыхивали и угасали белые молнии. Под южной частью Храма небо всегда дождило. Поговаривали, в этом имелась прямая вина шарлошебников, но те, разумеется, в содеянном сознаваться наотрез отказывались. Порчи наводить они умели не в пример лучше, чем снимать их, а потому не желали брать на себя ответственность по устранению проблемы, заранее предвидя провал.