93. Поттер (2/2)
— Ее фамилию я знаю, Чарли называл, но имя-то у девочки есть?
Конечно, есть. Эванс. Он чуял, что когда-нибудь ему придется назвать ее настоящим именем, но все время откладывал. Джеймс так и не научился произносить его вслух.
— Какая разница, как ее зовут. Важно то, что на таких, как она, спустили министерских собак, и чтобы я мог хоть что-то сделать, мне нужна твоя помощь. Мне и Бродяге. Я прошу тебя прикрыть нас. Помоги Минерве прикрыть нас — вот и все. Дальше мы сами. Никакого риска для тебя или папы.
Ее лоб мигом перечеркнула морщина.
— За нами уже следят, — отрывисто сообщила мама, и Джеймс крепче вцепился в фарфоровую завитушку, служившую чашке ручкой. — Еще с тех пор, как погиб сын Колдуэлла. Ты мудро поступаешь, скрываясь до поры до времени. За Оливером тоже присматривают, в последние две недели особенно пристально. Он себя скомпрометировал во время январского нападения…
— …когда привел стажеров на помощь, — едва слышно закончил за нее Джеймс, и мама кивнула:
— Экройд темнит. Он не настаивает на снятии Чарли и Долиша с постов, но делает все, чтобы они оставались беспомощными.
— Почему? — насторожился он. — Проще простого же. Только они и мешают ему полностью подмять под себя отдел магического правопорядка.
— Мы не знаем точно. Не скажу, что меня расстраивает подобная нерасторопность, — хмыкнула мама. — И, думаю, папе не стоит подавать министру эту и без того очевидную идею. Чем больше у нас времени, чтобы подготовиться к удару, тем выше вероятность, что мы сможем его смягчить. — Она наконец сделала первый глоток из своей чашечки и поморщилась. — Я сегодня же свяжусь с Минервой, и мы придумаем, какую ложь скормить проверяющим, если таковые явятся в Хогвартс. Об этом можешь не думать больше. Все будут пребывать в уверенности, что вы с Сириусом находитесь в госпитале после неудачной дуэли. Вы и все, кому нужно это прикрытие.
Джеймс вздохнул свободнее.
— Спасибо, мам.
— Тебя ведь бесполезно убеждать, что лучше держаться подальше, да? — Вряд ли это утверждение можно было считать вопросом. Мама дотянулась и дотронулась до его щеки. — Я не буду причитать, заламывать руки и говорить, что тебе рано ввязываться в это дерьмо, — заявила она, будто Джеймс требовал закатить истерику для порядка. — Ты уже взрослый, ты наполовину Блэк и ты влюблен. Ужасное сочетание. Почти катастрофическое. Я успела попрощаться с тобой, когда тебе грозил Азкабан, но ты выбрался, Джеймс, и я верю, что на этот раз тоже сумеешь. Что вы с Сириусом справитесь. Его-то куда понесло? — проворчала мама.
Джеймс заговорщически улыбнулся, на мгновение позабыв, как все серьезно, и наморщил нос:
— Туда же. У Эванс подруга есть, будто рождена специально для него… — вдаваться в подробности он не стал, просто скорчил физиономию типа «ну, ты понимаешь».
— Джеймс, почему ты зовешь ее по фамилии? — искренне удивилась мама, и он растерялся. Вот как ей объяснить.
— Не знаю… мы же однокурсники, я начал ее так называть в детстве, и теперь мне кажется, если назову по имени, она испугается или подумает какую-нибудь тупость.
Мама настолько понимающе улыбнулась, что Джеймсу захотелось провалиться сквозь землю. И заодно не допивать эти помои, гордо именуемые кофе.
— Догадается еще, не дай Мерлин, да? — она прикусила кончик большого пальца. Мама всегда так делала, когда ее кто-то забавлял. — Поймет, что ты не от скуки с ней заигрываешь. Ужас-то какой. — Джеймс не обиделся только потому, что мама часто его подъебывала, но так, беззлобно. — Не стоит стыдиться того, что чувствуешь, Джеймс, — обычным тоном сказала она. — Попытки Чарли выглядеть неприступным бесили меня весь пятый курс.
— И тем не менее через два года ты вышла за него, — напомнил Джеймс.
— Это ведь он строил из себя недотрогу, а не я, — пожала плечами мама. — Береги себя, ладно? С завтрашнего дня я буду проверять нижний ящик своего стола ежедневно в полдень. Ты понял?
— Я понял.
— Если что-нибудь потребуется тебе или Сириусу…
— Я понял, мам, спасибо.
— Я расскажу отцу о нашей встрече.
— Я не сомневался. Передай ему, что я болею за него, несмотря ни на что. Еще, мам… — Джеймс сглотнул и решил, что самое время сказать ей то, о чем думал последние пару недель. — Ты молодец, что житья мне летом не давала. Твое упрямство спасло несколько жизней.
— Я тобой горжусь, — тихо произнесла она и, снова дотянувшись до него, провела рукой по волосам. — Нам пора. Не исчезай, Джеймс. Конечно, я, как всякая приличная мать, должна была приказать тебе вернуться в школу и продолжать ходить на занятия, но я понимаю, что это бесполезная трата времени. В конце концов, мое упрямство досталось тебе целиком, ни капли по пути не потерялось. Поэтому я просто прошу быть на связи.
— За меня не волнуйся, — быстро сказал Джеймс, обнимая ее на прощание. Мама была чуть выше, чем Эванс, и такая же стройная. — Главное береги себя. И папу.
Когда он, выждав пару минут, покинул кафе, мамы и след простыл. Джеймс смешался с толпой, но мантию надевать не стал. Бушевавший на улице ураганный ветер мог запросто снести полы мантии в сторону, и какой-нибудь маггл увидел бы руку или ногу, висящую в воздухе.
Джеймс огляделся, нашел часы на одном из фасадов здания и подумал, что вполне успевает заскочить в пару местных магазинчиков.
В Годрикову впадину он вернулся с наступлением темноты. Просто снег сменился мокрым снегом, полы мантии заледенели, руки замерзли, спасали только Импервиус и Согревающие чары.
— Я все устроил, — с воодушевлением сообщил Джеймс, хватая Эванс за руку и разворачивая к себе. Она выглядела растерянной и встревоженной одновременно. — Теперь мы с Бродягой официально при смерти.
— Жутко звучит, — поморщилась та, стряхивая с его плеч крупинки льда.
— Я тебе шампунь принес, — невпопад сказал он, порылся в пакете и продемонстрировал ей банку.
Эванс вроде не жаловалась, но позавчера, приняв ванну, она с трудом расчесала волосы. Объяснила между делом, что пряди путаются, если вымыть мылом, и становятся как мочалка. Джеймс ночью специально потрогал их и не заметил разницы, но Эванс, наверное, виднее.
Она хотела что-то сказать, но в эту самую секунду позади нее кто-то запищал.
Эванс испуганно глянула на Джеймса, развернулась, наклонилась и подобрала с пола нечто, напоминавшее комок свалявшейся шерсти. Комок мяукнул.
Котенок был тощий и ободранный. Будто кто-то специально выщипывал клочья. Наверное, забился в щель, чтобы укрыться от непогоды. Набрел на этот брошенный дом — такой же, как он сам.
Эванс прижимала его к груди, и даже в ее тонких, как у лукотруса, пальцах кот казался мелким.
— Откуда он взялся? — Джеймс подошел ближе и внимательно осмотрел его.
Эванс могла не знать, потому что не ходила на уроки Кеттлберна, но в магическом мире существовали твари, которые прикидывались безобидными домашними питомцами, поселялись в семьях магглов, а в результате душили своих хозяев во сне.
— Нашла на кухне. Не знаю, как он туда попал. Хотя щели здесь огромные, пролез как-то. Мы не можем его выгнать, — сказала Эванс, будто Джеймс настаивал на этом. — Он совсем маленький, замерзнет или сгинет от голода.
— Я просто проверю, ладно? — Джеймс аккуратно, но решительно отнял у нее кота и занес над ним палочку. Тот стоически вынес все манипуляции и громко, протяжно заорал, когда все закончилось. — Похоже, это действительно кот. — Джеймс заглянул под хвост и с ухмылкой добавил: — Вернее кошка.
Эванс захихикала, уселась на стол и поскребла по дереву пальцами, чтобы приманить ее.
— Как назовем? Могу я надеяться, что ты согласишься на Минерву? — широко ухмыльнулся Джеймс, представляя рожу Бродяги, когда тот узнает.
Он выпотрошил пакет, добыв оттуда сэндвичи, коробку с дюжиной яиц, хлеб, сок и плитку шоколада. Желудок требовал жрать, и Джеймс, присев на краешек стола, так, чтобы оказаться рядом с Эванс, с удовольствием впился зубами в бутерброд.
Его левое колено почти касалось ее ноги, Грязнуля — так он временно обозвал найденыша про себя, пока они не утвердили Минерву — в очередной раз пискнула, Джеймс запоздало опомнился и протянул Эванс слегка помявшуюся в пути шоколадку.
Та поблагодарила, медленно развернула ее, будто пальцы плохо слушались — наверное, от холода, — разломила на части и без слов предложила угощаться, но Джеймс помотал головой. Эванс приманила жестяную миску и вытряхнула туда шоколадные осколки.
Откусив от бутерброда еще один значительный кусок, он услышал настойчивое мяуканье и удивленно обернулся. Девка оказалась боевая и требовала свою долю.
— Слушай, красотка, а для тебя я ничего не припас, но ты можешь рассчитывать на кусок курицы из моего сэндвича. Хочешь? Или ты еще слишком мелкая для этого?
Эванс смотрела на него, все еще сжимая в руке обертку — точно так же, как десять минут назад крепко держала Грязнулю.
— Ты чего? Не вкусно? — Джеймс думал, что все маггловские сладости примерно одинаковые и, вспомнив, что они уже который день живут на овсянке и яичнице, прихватил с витрины одну из разноцветных плиток наугад. — Я не слишком-то разбираюсь в этих шоколадках, это же не «Сладкое королевство». Меня счастливая рожа пса на обертке подкупила, хотя я точно знаю, что собаки терпеть не могут сладкое. Один мой знакомый пес так точно…
— Люблю тебя.
Будь их здесь больше, чем двое, Джеймс не поверил бы, что эти слова произнесла Эванс. Но он видел ее рот и мог поклясться, что ему не послышалось.
— Да? — тупо переспросил Джеймс.
Бродяга в его башке закатил глаза, прикрыл их рукой и остался вот так стоять.
«Сохатый, ты осел, — глухо проговорил он, не отнимая ладони ото лба. — На месте Эванс я бы немедленно взял свои слова обратно и передумал тебя любить».
Но Эванс ничего такого не сделала. Она отвела взгляд и, чтобы занять руки, погладила Грязнулю.
Джеймс подумал, что нужно сейчас же сказать «я тебя тоже», но представил, как избито это будет выглядеть. Как если бы она заказала в «Трех метлах» сливочное пиво, а он попросил принести два, потому что тоже захотел именно его.
Джеймс понятия не имел, как отвечают в таких случаях, чтобы вышло остроумно и не слишком сопливо, и главное — чтобы не стало очевидно, как давно и как сильно ему не терпелось заполучить это признание.
Девки иногда шептали, что любят его — но это было после траха, а после траха, утверждал Бродяга, не считается. Значит, и отвечать нужды не было.
Джеймс оторвал задницу от стола и подступил к Эванс вплотную. Она снова посмотрела на него.
Где-то за сотни лет отсюда поверхность темного пруда разгладилась, люди оставили его тело в покое и разошлись по домам. Он поднес руки к лицу и обнаружил, что они становятся бледными, почти прозрачными и не такими плотными, как обычно. Как у инфернала.
«Теперь ты никуда не денешься, — прошептала ведьма-утопленница. — Инферналов не жалуют там, наверху, придется тебе остаться здесь, со мной».
И он охотно остался.
— Это самое крутое, что я слышал, — просто сказал Джеймс, а дальше пришлось сделать титаническое усилие, прежде чем выдохнуть: — Лили.
Ей, судя по широко распахнутым глазам — самым охуенным глазам, в которые ему доводилось смотреть, — собственное имя тоже казалось неуместным. Как дракон в совятне. А фамилия звучала как удар плетью. И рассекала плоть до кости.
— Мне больше нравится «Эванс», — она закусила губу с намеком на улыбку и чуть наморщила нос, потеребив пуговицу его рубашки, потом улыбнулась шире, намного шире, будто вспомнила потрясающую шутку: — Но попытка засчитана.
— Я репетировал, — проворчал Джеймс, нагло ухмыляясь, чтобы Эванс никогда не догадалась, что это чистая правда. Он не предполагал, что произнесет ее имя вслух здесь и сейчас, но он правда репетировал, не так давно. — Мак-Мак вон тоже не больно-то преуспела.
Мэри, сколько Джеймс помнил, звала ее Эванс.
Он украдкой вытер руки о брюки и одновременно запустил все десять пальцев в волосы Эванс, обхватив ладонями лицо. Будто, держась вот так, не терял надежды сохранить твердую почву под ногами.
Но отсутствие твердой почвы для опытного ловца вряд ли может считаться проблемой.
«Не вздумай ее трахать сейчас, все испортишь», — занудно протянул бесплотный Бродяга, отнял наконец руку ото лба и бесшумно свалил.
Джеймс и не собирался. И даже когда у него встал, пока они с Эванс сосались, — все равно не собирался.
Грязнуля, забытая и до сих пор голодная, нахально напомнила о себе. Джеймс ведь обещал ей кусок курицы. Но ни он, ни Эванс не сделали ни единой попытки прерваться и накормить ее. Слишком хорошо, чтобы закончить так быстро.
Кто-то постучал, и Джеймс невольно подумал, что вконец озверевшая кошка гремит миской с шоколадом.
— Крошшер вернулся, — едва слышно пробормотала Эванс.
Джеймс не сразу сообразил, кто такой Крошшер — настолько увлекся ее ртом. Он казался еще лучше, потому что именно этим ртом Эванс сказала, что любит его.
Она, помешкав несколько секунд, будто забыла, куда дела палочку, достала ее и направила на защелку. Крошшер, вспорхнув, уселся Джеймсу на плечо.
Бродяга нацарапал всего несколько цифр и пару слов.
Ноль, два, два, один, потом схематичный рисунок солнца — и дальше что-то на французском.
Джеймс с надеждой поглядел на Эванс, но та покачала головой:
— Это просто словосочетание. На название не похоже. Не припомню такого места в Лондоне, но надо глянуть карту.
Джеймс никогда не пасовал перед трудностями, но всякие загадки и ребусы с детства терпеть не мог. И Бродяга об этом прекрасно знал, говнюк. Джеймс поморщился и обреченно вздохнул.
Ну вот куда этот хер собачий свалил из его башки, когда он так нужен?