93. Поттер (1/2)

Ты уже взрослый, ты наполовину Блэк и ты влюблен. Ужасное сочетание.</p>

— Возвращайся скорее.

Эванс уже четвертый день говорила одни и те же слова, прежде чем Джеймс отпускал ее после поцелуя и набрасывал на себя мантию-невидимку.

Он вообще не хотел никуда уходить.

Эванс спала в его футболке, которую Джеймс прихватил в числе других мелочей, и он с удовольствием надевал ее утром. Вместе с запахом Эванс и полдюжиной длинных темно-рыжих волос.

Оставить бы Эванс в кровати и весь день трепаться о квиддиче, глядя на ее голые сиськи. Вместо того чтобы вставать ни свет ни заря, наскоро умываться, завтракать и снова тащиться в Лондон.

«В госпитале им точно помогут», — написал Лунатик с намеком, что в больнице есть кто-то, на кого можно положиться. Звучало как «этих психов вылечат в Мунго. Там все лечат».

Джеймса там знали многие, но рассчитывать стоило только на маму.

По легенде Минервы, они на пару с Бродягой валялись без сознания в школе, и потому Джеймс не мог явиться в больницу открыто. Он собирался улучить момент, когда мама хоть на минуту останется одна, и договориться с ней о встрече где-нибудь в маггловской части Лондона. Но ни разу за три дня ему не повезло.

Аппарируя на окраину Годриковой впадины, он решил, что завтра пойдет на небольшой риск и оставит записку. Сколько можно топтаться на месте. Кто знает, когда именно министерству взбредет в голову провести обыск в Хогвартсе — и они обнаружат, что Минерва всех ловко наебала.

— А как твоя мама сможет помочь? — спросила Эванс, пока Джеймс уплетал приготовленный ею ужин.

— Убедит всех, что мы с Бродягой при смерти, например. Валяемся где-нибудь на минус первом этаже, туда пускают только ближайших родственников. Нужно же как-то объяснить наше отсутствие на занятиях. Учитывая указ… какой там у него номер?.. такая история не помешает. Когда тебя считают мертвым — или почти мертвым — легче проворачивать дела.

Вчера Крошшер снова прилетел с очередной бредовой запиской от Лунатика. Некоторое время они с Эванс потратили, чтобы верно ее истолковать, и пришли к заключению, что Бродяга тоже вышел на связь, что Мак-Мак с ним, и у них все нормально.

Джеймс убедился, что Эванс вздохнула с облегчением, и сам воспрял духом.

На этот раз он не отпустил Крошшера обратно, а привязал к лапке заранее заготовленное письмо для Сириуса и велел найти его.

Оставалось лишь ждать.

— Как думаешь, много времени потребуется?

После ужина Джеймс забрался на кровать, вытянулся на спине, а Эванс сидела рядом на коленях и водила пальцем по его руке. Там, где выступал бицепс. Джеймс поглаживал ее коленки, упирающиеся ему в бок.

— Думаю, пара-тройка дней. Крошшер шустрый, но надо делать скидку на то, что точного адреса нет. Это ведь не так долго, да? Используем это время, чтобы обеспечить нам с Бродягой алиби. Руки у нас будут развязаны, мы смотаемся в Хогвартс, соберем народ и будем действовать.

— Как? — тихо спросила Эванс. — Что тут можно сделать? Это же… правительство. На его стороне закон, и авроры, и дементоры, и эти невыразимцы, и все что угодно. Даже если весь Хогвартс — а этого никогда не будет — встанет на нашу защиту, мы не сумеем сладить с министерством.

— Значит, придется заменить его другим министерством, — упрямо произнес Джеймс, подложив свободную руку под голову. — Такое бывало и не раз. Министр не вечен, он выбирается. Главное — привлечь на нашу сторону как можно больше людей. Да их уже полно. Вспомни, мы ведь смогли отразить атаку Пожирателей в январе, хотя министерство и не думало нам помогать. Многие запуганы, но нельзя же жить в страхе постоянно.

По лицу Эванс он видел, что не до конца убедил ее.

— Те, кто выступает против магглов в магическом мире, просто не хотят признавать, что вы лучше. Десятки поколений кровосмесительных браков привели к тому, что многие из чистокровных колдунов палочку толком держать не умеют. По идее у них на одиннадцать лет больше времени, чтобы преуспеть в колдовстве, у них есть родители, способные чему-то научить, но в итоге большинство не становятся выдающимися магами. Сдают экзамены кое-как, занимают бесполезные министерские должности и ищут виноватых в своей никчемности. Им бы гораздо проще жилось в мире, где абсолютно все такие же посредственные, как они. Посмотри на Мак-Мак, она играет в квиддич лучше, чем целая слизеринская сборная. Только ей не говори, что я так сказал, — спохватился Джеймс, и Эванс смешно наморщила нос. — Ты варишь такие зелья, какие умеет не каждый целитель-стажер. Я не говорю уже об этих ваших штуках, которые не имеют отношения к магии, — пробурчал он, вспомнив, как Крессвелл лапал ее при всем народе. Несмотря ни на что, Джеймс искренне надеялся, что ему тоже удалось выскочить из министерского капкана. — Они боятся того, на что вы способны.

— А ты, значит, не боишься? — коварно улыбнулась Эванс и улеглась рядом. Джеймс нашарил ее пальцы. — И на что мы, по-твоему, еще способны?

— Я люблю свою комнату. Нет, погоди, я не с того начал, — усмехнулся он, поймав ее недоуменный взгляд. — Бродяга говорит, что мне стоило родиться леди, причем сразу старой и капризной. Сам он спокойно ночевал бы в парке или под мостом, накрывшись мантией. Ну, он Бродяга, понимаешь? Ему хорошо, пока он в пути. Как таких называют? Кочевники? А я привык жить в нормальном доме, мне нравится моя кровать в факультетской спальне и сама спальня тоже ничего так. Место, где я родился и вырос, всего в нескольких милях отсюда, и воспоминание о нем не вызывает у меня желания выброситься в окно — в отличие от Сириуса. — Джеймс повернулся на бок, обнял Эванс и притянул ее к себе. — Но я живу здесь, — шептал он в паре дюймов от ее лица, — камин работает только благодаря магии, каждый день мы латаем щели в стенах, и все равно здешние сквозняки способны дать фору хогвартским. Я таскаюсь в этот сраный магазин и пытаюсь разобраться, сколько в одном фунте пенсов. И мне… — он фыркнул, будто собирался сказать вслух самую абсурдную вещь в своей жизни, — почти стыдно, что я до сих пор этого не знаю. Ну что за дерьмо, Эванс. И все равно я хочу быть здесь. Если это не какая-то твоя особенная способность, то я даже не знаю, что это.

Эванс сама прижалась к его губам, едва Джеймс договорил.

Вот и ответ, пожалуй.

Джеймсу нравилось, что Эванс встречает его, едва заслышав шорох мантии. Нравилось целоваться с ней на пороге. А особенно — то, как она мяла футболку на его груди, приподнимаясь на носки, чтобы дотянуться до рта. Наконец-то Джеймс в полной мере чувствовал, что правда намного перерос ее. Не то что на пятом курсе. Казалось, это было сто лет назад.

Перед сном она пересказала ему легенду о Робине Гуде и еще парочку. Эти истории были гораздо интереснее сказок Барда Биддля, а может, ему просто нравился голос Эванс.

— Расскажи еще что-нибудь, — попросил Джеймс, обнимая ее под одеялом. Прежде чем улечься, он заставил огонь в камине разгореться ярче и сотворил несколько банок с синеватым пламенем, но в комнате все равно было зябко. Хотя густые эвансовские волосы согревали лучше любого свитера. Их было так много, что без труда получилось бы укутаться вдвоем.

— Могу рассказать, как нас с Мэри чуть было не застукала Пинс, когда мы разнесли туалет на четвертом этаже два года назад, — сонно пробормотала Эванс.

— Разве Пинс покидает библиотеку хоть на минуту? Мне кажется, она приросла к своему стулу еще в пятидесятые.

— Ну вот пописать, как оказалось, выходит все-таки, — прыснула Эванс, и Джеймс прижался к ее носу своим.

— Есть мнение, что ей просто приглянулся Филч.

— Держу пари, это мнение Блэка.

— Вообще-то Лунатика, — загадочно произнес он и улыбнулся, хотя в темноте Эванс вряд ли рассмотрела его ухмылку. — Он не такой приличный, как ты думаешь.

— Ты про то, что Ремус оборотень, или про то, что он тоже трахается, как все?

Джеймс замер, не сразу сообразив, как реагировать: пытаться отрицать или сделать вид, что однокурсник-оборотень это обычное в Хогвартсе дело.

— Я давно знаю, — тихо пояснила Эванс. — Странно, что никто больше не догадался. Хотя возможно все дело в том, что Ремус не похож на тех дикарей, которых в учебниках по защите малюют. Ногти стрижет и моется регулярно.

— И ты… ну, нормально к этому относишься? — он решил, что мести хвостом тут неуместно. Джеймсу вообще с каждым днем становилось все сложнее держать свои тайны при себе.

— Ненормально то, что с этим ничего нельзя поделать. Это ведь магический мир, разве здесь не должны исцелять любые болезни? Мадам Помфри одним взмахом может восстановить сломанную кость, но нет никакого средства от ликантропии или от драконьей оспы — почему так?

— Однажды в детстве я задал маме этот вопрос. Она ответила, что мы «всего лишь волшебники». Что бы это ни значило.

Эванс притихла, Джеймс тоже замолчал. Ветер усиливался, но его вой скорее усыплял, чем мешал.

На следующий день они проснулись от звука удара.

Джеймс подскочил, пытаясь одновременно нашарить палочку и очки, но быстро понял, что никто не собирался на них нападать, кроме непогоды.

Ветер завывал так, что поскрипывало окно. Ледяной дождь барабанил в стекло, будто кто-то запустил в него Оппуньо.

Эванс тоже скатилась с кровати и схватила палочку. Она стояла посреди комнаты в футболке вдвое больше нужного ей размера и в трусах, которые на ней точно были, но Джеймс их не видел. Зато видел худые ноги — одну из них до сих пор плотно облегала повязка, — тонкие руки, торчащие из рукавов, и красноватую вмятину на лбу после сна.

— Просто ветер, — бодро сказал Джеймс, чтобы Эванс не подумала, будто он обосрался от испуга.

— Мне почудилось, что крыша падает, — вздохнула она, вернулась в постель и натянула одеяло по самый нос. — Может, не пойдешь никуда сегодня? В такую погоду разве не опасно аппарировать?

Он еле-еле заставил себя отказаться от предложения Эванс.

Присоединиться бы к ней сейчас и пролежать так до самого вечера. Может, так и сделать? Что ему мешает? Прекрасный шанс согреть замерзшие руки о сиськи под футболкой. Эванс, вероятно, позволит, раз сама зовет.

Джеймсу вот уже пару ночей так хотелось потрахаться, что ныли зубы. Почему они вообще ноют? Должны же ныть яйца по идее. Он едва сдерживался, чтобы не попросить Эванс взять в рот.

Джеймс надеялся, что она сама сообщит, когда уже можно будет лезть к ней в трусы, и не придется задавать все эти неудобные вопросы.

— Надо идти. Время уходит. — Он быстро надел брюки и рубашку. — Если повезет, сегодня же поговорю с мамой, и одной проблемой станет меньше.

Ему повезло.

В госпитале Джеймс осторожно толкнул дверь, украшенную сверкающей табличкой с надписью «Главный целитель», и положил в огромную книгу, куда мама записывала ежедневные дела, короткую записку.

Сам он выбрался в коридор и под прикрытием мантии беспрепятственно спустился в подвал. Через полчаса серебристая пантера, окропив светом кладовку с запасами зелий, где прятался Джеймс, сообщила, что мама будет ждать его через час в кафе недалеко от Кингс-Кросс. Она не больно-то жаловала районы, населенные магглами, и плохо их знала, поэтому выбор места не стал неожиданностью.

Джеймс предпочел не медлить и сразу отправиться по указанному адресу, чтобы оценить обстановку.

Кафе оказалось небольшим, всего на восемь кабинок. Он пристроился у стены напротив входа, чтобы не упустить маму из вида, и принялся наблюдать за посетителями. Вроде не обнаружил никого подозрительного. Обычные магглы, забежавшие на ланч.

Ровно в назначенное время что-то звякнуло, дверь приоткрылась, впуская гостью, закутанную в плащ — благо, погода была самая подходящая. Мама не зря вот уже тридцать лет была замужем за главой отдела магического правопорядка, а прежде — начальником аврората. Перед визитом в маггловский район она трансфигурировала мантию, припрятала палочку и даже предусмотрительно сотворила себе сумочку. Джеймс слышал то ли от Долиша, то ли от кого-то из стажеров, что в аврорский курс скрытности и маскировки входит несколько лекций о том, как прикинуться магглом. Наверняка именно из него можно было почерпнуть знание, что женщины у магглов не выходят из дома без сумочки, куда можно поместить жизненно необходимый им хлам.

Проследив, какую кабинку займет мама, Джеймс подобрался к двери, приоткрыл ее, шустро скинул мантию, захлопнул — и таким образом создал впечатление, будто только что заглянул в кафе.

— Можно с вами познакомиться, мисс? — с лукавой улыбкой произнес он, забираясь в кабинку и целуя ее в щеку.

В магическом мире многие знали миссис Поттер, «отличного целителя и супругу Чарльза», в лицо, но в маггловской части Лондона маму часто принимали за юную девушку. Красивую к тому же.

— Вы невероятно привлекательны, молодой человек, — подыграла мама, хитро прищурившись, — но я замужем.

— Повезло ему, а.

— Ты в порядке, Джеймс? — одним махом стерев улыбку с лица, встревоженно спросила она и протянула руку через стол. Он крепко сжал ее пальцы. — Что за срочность и таинственность? И почему ты не в школе? — спохватилась мама, строго поглядев на него.

Джеймс решил начать с самого простого:

— Я в порядке, мам. А срочность и таинственность связаны как раз с тем, что я не в школе.

Он коротко пересказал ей события воскресенья и последних дней, постарался донести, насколько важно для него оставаться на свободе, вне замка, где шагу не дадут ступить, но мама, кажется, и не думала гнать его обратно в Хогвартс.

Она покусала нижнюю губу, крепко задумавшись, и задала первый вопрос:

— Папа в курсе? Или вы до сих пор в ссоре? Ну что ты так смотришь, Джеймс, — мама закатила глаза. — Мы спим в одной кровати, я знаю о Чарли даже то, что не хотела бы знать.

Джеймс невольно вспомнил их с Эванс болтовню перед сном. За эту неделю они сказали друг другу больше, чем за предыдущие полгода. Пожалуй, мама права.

— Нет, я с ним не связывался. Вряд ли папа сможет помочь сейчас. У них с Долишем была возможность, еще до того, как все это началось, но они ее бездарно просрали.

— Согласись, что у тебя недостаточно информации, чтобы делать такие безапелляционные заявления, — дипломатично, но с твердо сказала мама.

— Так точно, — невесело усмехнулся Джеймс. — Он мне не докладывается. Приходится делать выводы из того, что есть.

— Почему ты зол на него, Джеймс?

Сколько он себя помнил, мама всегда звала его полным именем, без всяких слюнявых прозвищ или идиотских сокращений, хотя любила его безмерно.

— Не делай вид, что не знаешь, — бросил Джеймс, раздражаясь.

— Я бы хотела услышать твою версию.

Внешне он был копией матери, так что лгать ей в глаза было равносильно тому, если бы Джеймс лгал самому себе. Да она уже все знала — еще со времен истории с судебным разбирательством, — просто хотела услышать подтверждение от него.

Он открыл рот, но не мог найти подходящие слова. Даже с Бродягой сложно было обсуждать это, а с матерью тем более.

Джеймс сделал глоток из крохотной чашки, которую пару минут назад поставила перед ним официантка, и глубоко вздохнул.

— Как ее зовут? — легко спросила мама, будто беседовала с пациентом пятого этажа. Примерно таким же тоном она задавала вопросы, когда хотела подтолкнуть больного к заранее известному ответу.

— Ее фамилия тебе ничего не скажет, — ощетинился Джеймс, будто мама заявила, что хочет взглянуть на родословную Эвансов.