81-а. Люпин (1/2)

Джеймс молчал с тех самых пор, как они покинули Большой зал.

День катился к вечеру, и Ремус уже начал подозревать, что Сохатого настигло чье-то лихое заклятие немоты.

— Ты в порядке? — тихо спросил он, чтобы Сириус не слышал. Но тот все равно услышал.

У Ремуса ближе к полнолунию слух тоже обострялся. И нюх, и зрение, и осязание.

Он даже сексом предпочитал заниматься именно в это время, все остальные разы казались утомительными, бесполезными и приносили скорее облегчение от того, что все наконец закончилось, нежели удовольствие.

А Бродяга ни на минуту не прекращал быть псом. Даже в человечьем обличье. Поэтому чуял даже едва различимый шепот.

Если ты животное по сути своей, сколько ни вставай на две ноги, им и останешься.

— А почему это он должен быть не в порядке? — громко спросил Сириус, не глядя ни на кого из них. — Я что, выебал Эванс в Большом зале, не спросив разрешения?

Будто, спроси он разрешение, этот поступок стал бы менее преступным в глазах Джеймса.

— Кто ж знал, что она и такое выделывать умеет? Может, ты все же познакомишься с ней поближе, а, Сохатый? — издевательски предложил Бродяга. — Чтобы мы все не чувствовали себя идиотами, когда Эванс вновь продемонстрирует что-нибудь эдакое. Ты трепаться с ней не пробовал после того, как слазишь с нее? Попробуй, друг, тебе понравится. И пользы от этого целый вагон. Нет, целых два вагона — для тебя лично и для общества в целом.

Джеймс упрямо молчал и продолжал шагать рядом с Ремусом.

— Да не собираюсь я ее прогуливать, придурок, — вскипел Бродяга, не добившись реакции. — Ну, даже такой отсталый мудила, как ты, должен был сообразить, что они с Мак-Мак сделали это исключительно для того, чтобы позлить Моран и Ринальди.

— И наебать тебя на пять галлеонов, — вставил Ремус. Ему все же показалось, что золото для Мэри значило чуть больше, чем возможность поржать над девчонками.

— И наебать меня на пять галлеонов, разумеется, — охотно согласился Бродяга, радостный, что хоть кто-то, кроме него, подал голос.

Иногда Ремусу хотелось иметь хотя бы половину твердолобости Джеймса и треть самоуверенности Сириуса.

Но пока у него была лишь добрая четверть застенчивости Питера и целое ощущение неполноценности — его собственное.

После позавчерашнего превращения он до сих пор чувствовал себя неважно.

Ныли зубы — они всегда ныли на третий день, ломило тело — но к этому Ремус привык, а еще постоянно хотелось ссать, как будто мочевой пузырь во время трансформации сжимался до размера грецкого ореха и не сразу приходил в норму.

— Лунатик, ну а ты чего такой смурной? — полез к нему Бродяга, так и не сумев вывести Джеймса на диалог. — Только не говори, что я и на твою девку успел покуситься, — ядовито велел он. — Чесслово, я не специально, — он приложил руку к груди, будто клялся.

«Моей девке ты даром не нужен, — уныло подумал Ремус. — Впрочем, я тоже».

Зря Джеймс все это затеял.

Уговорил Ханну быть его парой на балу.

Только раздразнил.

Джеймсу вообще не свойственно думать о последствиях, особенно если дело хотя бы малейшим образом касается Лили.

А Ремус не нашел ни весомых аргументов, ни душевных сил, чтобы упереться и не идти у него на поводу.

Он так и не научился отказывать друзьям.

Сохатый мог с таким же успехом рассказать Ремусу о том, что в госпитале Святого Мунго под руководством миссис Поттер придумали секретное лекарство от ликантропии, а потом заявить, что наебал.

Он никогда бы так не сделал, конечно. Джеймс осел временами, но над такими вещами не шутит обычно.

— У меня нет девки, — отозвался Ремус таким тоном, будто этот факт ничего для него не значил. — Потому что моя потенциальная девка интересуется тем же хером, что твоя.

— Какая — моя? — Бродяга то ли правда не понял, то прикинулся тупым, чтобы замять тему. Но он сам начал.

— Твоя потенциальная девка, — с готовностью пояснил он. — И имя обладателя хера ты тоже прекрасно знаешь. Не будем произносить его вслух, иначе сбегутся курицы и начнут восторженно кудахтать.

— Слушай, Лунатик, а может, вам с Сохатым объединиться и создать клуб ненавистников Прюитта, а? Или сообщество завистников Прюитта. Или Орден тех, кому девка не дала из-за Прюитта. Ой, я, кажется, произнес это вслух. — Когда Сириус вот так, как индюк, дергал подбородком взад-вперед, это означало высшую степень вредности. — Что за привычка, бля, замалчивать имена. Вот уж кому стоит плевать в его сторону, так это мне, разве нет? Но я, если ты не успел заметить, не дергаюсь. Не собираюсь сражаться с ветряными мельницами. Я же не идиот.

— Что это значит? — раскрыл рот Джеймс — впервые за все время. — Очередное маггловское выражение?

— Типа да, — насторожился Бродяга.

Сохатый так внимательно разглядывал его, будто подозревал, что в шкуру Сириуса влез кто-то другой. Глядел-глядел, потом сглотнул и поперся дальше.

Бродяга скорчил красноречивую рожу, которая без всяких слов говорила, как его бесит подобное поведение.

Когда они дошли до гобелена, за которым начинался самый короткий путь в гостиную, Джеймс остановился.

— Ты чего? — Питер, при ходьбе глядевший исключительно себе под ноги, налетел на него.

— Я наказан сегодня, пойду дощечки драить в Зале Почета. Кажется, я уже наизусть помню все до единого имена, выгравированные на них.

А Ремус каждый раз недоумевал, как эти таблички успевают так быстро покрыться грязью, учитывая количество проштрафившихся студентов.

— Наказан? Без меня? — Бродяга так искренне удивился, что даже, кажется, забыл, насколько Джеймс его в данный момент бесит.

— Ты был в лазарете, — сказал Сохатый с таким лицом, будто всем сердцем жалел, что Сириус все же вышел оттуда живым. И что он сам этому поспособствовал.

Ремус даже предположил, что его подводит не только мочевой пузырь, но и глаза.

Ну не мог Джеймс желать Бродяге сдохнуть.

— Мог бы сказать, что я симулирую, а на самом деле руковожу операцией, — ворчливо пошутил тот, но Сохатый даже не улыбнулся.

Когда он ушел, Сириус долго смотрел ему вслед, потом фыркнул, поглядел на Ремуса и взвыл:

— Ты можешь объяснить мне, что произошло?

— Если я правильно понял, он опасается, что ты пойдешь на свидание с Лили и на этом свидании залезешь к ней в трусы. Потому что ты всегда так делаешь на свиданиях.

— Но не с Эванс, — вытаращил глаза Бродяга. — Я что, самоубийца? Да она мне даже не нравится. Что? — он раздраженно уставился на Ремуса. — Она блядски красивая, спору нет — только Сохатому не говори, что я сказал «блядски» — но как девка она мне не нравится.

Ремус допускал, что давняя одержимость Джеймса Лили и стала причиной выборочной импотенции Сириуса. Хотя сам он об этом, скорее всего, даже не подозревал.

— Вот что я буду делать с ней на свидании, ты мне скажи? Обсуждать «Дон Кихота»? Ставлю на то, что она не знает ни одной команды по квиддичу.

— Зато она может рассказать тебе про магглов, — заметил Ремус. — Ты вроде интересуешься.