62-а. Эванс (1/2)

Я не собиралась подслушивать.

Я уже достаточно подслушала в тот вечер.

Я просто шла к Фебу, потому что он выглядел измученным. И дал понять, что я ему нужна.

К тому же у меня за весь вечер не было возможности поздравить Фабиана с победой в его первом матче.

А еще мы завели привычку целовать друг друга на ночь. Вдобавок к той, следуя которой, обнимали друг друга с утра.

Из башки не шли слова Шмэри.

Бред какой-то. Какая Фебу разница, скольких трахнет Поттер, кроме меня? Делать Фабиану больше нечего, как следить за его чистоплотностью. Ему бы за своими аппетитами поспеть.

С другой стороны, вряд ли Фебу захотелось выебать именно Бут. Я никогда не замечала в нем интереса к ней. Взял бы вместо Алисии любую другую, если не терпелось с двумя сразу.

Да вот хоть Шмэри, которая совсем не против попробовать втроем, как оказалось.

Как это вообще происходит, невольно подумала я, пока кралась по лестнице в самую дальнюю мужскую спальню.

Я не представляла, что в раздевалке или в ванной, пока я была под Поттером, могла находиться еще какая-то девка. И не просто находиться, а для того, чтобы он ее тоже выебал. У меня на глазах.

Я поморщилась, стоило вообразить такое.

Я так точно не хочу.

Не хочу, чтобы Поттер смотрел на кого-то другого, как на меня. С таким же… нетерпением.

Я поймала себя на мысли, что мне нравится доставлять ему удовольствие. Нравится, как он забывает обо всем, когда хочет засосать меня. Как в тот день, на трансфигурации.

Порой мне даже казалось, что Поттер в меня влюблен. Временами. Ненадолго.

Или влюблен в мою грудь, например. Или в ноги.

Феб говорил, что они потрясающие.

Мамина подруга заметила как-то, что мужчины, когда подрасту, будут сходить по мне с ума. Я тогда не поняла, что это означает. У меня тогда и сисек-то не было.

Не знаю, можно ли считать, что я уже подросла, а Поттера и Феба — мужчинами. Они ведь еще в школе учатся. Мы все еще учимся.

Но Феб уже почти взрослый. А Поттер… Я вспомнила пару случаев, когда Поттер смотрел на меня точно так же, как Фабиан смотрит по вечерам.

Я миновала спальню Дирка и его однокурсников и сквозь отдаленный гул толпы, доносившийся из гостиной, услышала:

«...она мне нравится. Ничего не могу с собой поделать».

Я не собиралась подслушивать.

Но покажите мне хоть одну девочку в Хогвартсе, которой не стало бы любопытно, на кого же запал Сириус Блэк, никогда и никому не уделявший большего внимания, чем всем остальным.

Замерев около соседней со спальней Феба двери, я навострила уши. Медоуз лопнет от досады, когда узнает новость второй, а не первой, как обычно.

Но Блэк больше ничего не сказал. И не назвал имени.

«Бродяга, я запал на Эванс».

Эти слова я скорее придумала, чем услышала.

Эти слова кто-то произнес голосом Поттера.

Их не мог произнести сам Поттер, потому что он никогда не сказал бы такое всерьез.

Он признался бы, что хочет меня, или что у меня годная задница, или что я ему нравлюсь.

Поттер уже говорил, что я ему нравлюсь, когда в прошлом году приглашал на прогулку. Наверное, думал, что это станет причиной, по которой я соглашусь.

Я чувствовала, как горят щеки.

Если Поттер не шутил сейчас, зачем он перепихнулся с Флаффи?

Я подавила безумное желание распахнуть дверь и задать ему этот вопрос.

А зачем ты сосешься с Фабианом, если все время думаешь о Поттере, а, Эванс? Думаешь ведь. Ну, за исключением тех минут по вечерам, когда ты с Прюиттом.

Это не одно и то же.

Поттер уложил Фьорд от скуки, наверное.

А мы с Фебом целуемся, потому что наша привязанность настолько сильна, что иных способов справиться с ней уже не осталось. Когда он касается моего рта, нытье в подреберье из-за предстоящей через полгода разлуки утихает, и мы живем следующий день, зная, что все еще есть друг у друга. Что мы рядом, а значит, все как всегда.

Эти поцелуи никогда не помешают Фебу потрахаться с очередной девицей, а меня не избавят от назойливой тяги к Поттеру.

На лестнице послышались шаги. Я едва успела прошмыгнуть к спальне Феба и закрыть за собой дверь.

Шум воды подсказал, что Фабиан в уборной. Я пересекла комнату и, оперевшись руками на подоконник, глянула на свое отражение в темном окне. Как на фотографию в заснеженной рамке.

Отражение смущенно дернуло уголком губ.

Я хотела поверить словам Поттера.

Окажись они правдой, мне было бы легче смотреть ему в глаза. И сказать ему что-нибудь подобное тоже стало бы проще.

Я машинально поправила подвеску на шее и глянула на свои дрожащие руки.

Меня трясло, пока не вышел Фабиан и не помог унять дрожь, крепко прижав к себе.

Я вдыхала его запах, а сама пыталась собрать дюжину мыслей, которые рассыпались внутри башки, словно сушеные жуки по каменному полу.

Феб убежден, что любит меня с детства. И я верю ему. Да все верят, стоит ему только рот раскрыть. Я узнала об этом недавно, но помню, что почти всю мою жизнь я провела с Фабианом, и он каждый день касался меня — хоть пальцем в живот, но ткнет. Ему хотелось быть как можно ближе. Он даже на диван в гостиной всегда садился так, чтобы прижаться ко мне.

Если Поттер пару минут назад не соврал, почему он ведет себя по-другому?

Совсем не так, как Фабиан.

Как будто ему все это не интересно.

Почему не обнимает меня с той же готовностью, но без всяких попыток забраться под рубашку.

Почему не целует при встрече и не подмигивает в коридорах, как Феб.

Почему не улыбается в гостиной.

И почему ему было плевать, когда Голдстейн подкатил ко мне во время ужина в воскресенье и громко поинтересовался, где бы я хотела встретиться перед вечеринкой Горация.

Мог ведь заявить, что сам пойдет со мной — наглости Поттеру не занимать. При желании он стену лбом прошибет.

Он делал так на пятом курсе. Однажды подошел к нам с Колдуэллом, встал прямо между нами, сделав вид, что Дэннису не существует, и пригласил меня в Хогсмид. Еще добавил, что собирается сосаться со мной в «Трех метлах». И огреб по морде, само собой.

Вчера ничего такого Поттеру не грозило, но он лишь скривился и проводил Голдстейна взглядом, полным отвращения.

К утру понедельника идти ни к какому Горацию не хотелось, особенно в такой компании. Настолько не хотелось, что даже аппетит пропал.

Но и посмешищем становиться я не собиралась.

Представляю ехидные рожи каких-нибудь Марлин или Кэндис, когда те узнают, что я в последний момент дала Голдстейну от ворот поворот.

— Что, Эванс, — проницательно протянула Шмэри за обедом, — невеселые перспективы, а? Тебе презервативы дать или у Голдстейна свои?

— Я не собираюсь с ним трахаться, — я закатила глаза. Приходилось объяснять очевидные вещи.

— А он с тобой наверняка собирается, — хмыкнула она, понизив голос, потому что приперлась Маккинон и уселась рядом с нами. Вид у Марлин при этом был такой, будто ее снова назначили старостой. Я даже значок на груди на всякий случай потрогала. — Чего это у тебя такая рожа сияющая? — с подозрением прищурилась Шмэри, указав на нее вилкой.

Она вела себя довольно прилично с Марлин уже почти целые сутки. Шмэри была способна на сострадание, когда это действительно требовалось, и за это я ее тоже любила.

При всем своем цинизме и твердой уверенности, что расставание с Томеном это скорее удача, чем повод для трагедии, она не отпустила ни одной шуточки по этому поводу.

— Тебе-то какое дело, Макдональд? — Маккинон, судя по всему, распирало желание рассказать, но Шмэри не стала настаивать:

— Ты права, мне насрать, — заржала она, повернулась к Блэку, который только что явился вместе с подружками, и заявила, указывая на свободное место рядом: — Здесь занято.

Мне до сих пор было любопытно, кто же приглянулся Блэку настолько, что он признался в этом Поттеру. Но тот вел себя как обычно, во всяком случае, взглядом никого из девиц не пожирал.

— Кем? Воображаемым парнем, с которым ты не трахалась? Потому что настоящих таких нет.

Шмэри пропустила реплику мимо ушей и спокойно пояснила:

— Прюитт скоро припрется. Лично я собираюсь обедать, слушая увлекательный рассказ о том, кто кого отпиздил на защите.

Мы с ней ухмыльнулись. Я поглядела в сторону выхода: несколько семикурсников как раз показались в дверях и направились к столу Слизерина, что-то оживленно обсуждая.