Часть 11 (1/2)
Незаметно наступил январь. Тусклое сегодня неизменно перетекало в идентичное завтра семь раз в неделю, тасуя в сознании Дазая ночные перестрелки, утренние дела в Мафии, посещения уроков литературы днём и вечерние встречи с Одасаку.
Всё бы ничего, но между ними — стена. Ода, очевидно, умеет возводить их крепкими и толстыми, на века, и Дазая это раздражает. Ему нестерпимо хочется быть рядом как можно ближе. Если бы это было возможным, он бы влез Оде под кожу, желая узнать, как пульсируют его вены, разнося по большому сильному телу настоящее живое тепло. Хотя, пожалуй, кровь безупречного Одасаку была бы для него, неполноценного, настоящим ядом. Нет, лучше втиснуться в его голову, чтобы наконец-то понять, что же он скрывает. Так или иначе, разбить стену между ними Дазай не может: это обязательно ранит самого Оду. Значит, набравшись терпения и настойчивости, придется разбирать кирпичик за кирпичиком.
Вторник. Ода, стоя перед всем классом, объявил предпоследнюю контрольную работу в текущем учебном году. Дазай даже планировал добросовестно к ней подготовиться, да только вот не срослось: свободного времени никак не находилось. Тем не менее, на занятие он явился. Как только прозвенел звонок, класс погрузился в равномерное шуршание ручек и карандашей по бумаге. Двадцать с лишком учеников уткнулись в листы с заданием, похоже, действительно стараясь не расстроить так полюбившегося им учителя и выложить максимум своих знаний. Ода, сев за учительский стол, занялся своими делами, а Дазай, от скуки вращая в руке карандаш, внимательно смотрел на него. Смотрел так, будто весь мир зиждился лишь на одном этом взгляде. В памяти всплыл их недавний разговор:
— Одасаку, ты коренной йокогамец? — Дазай отказался от порции острого карри и вертелся на высоком стуле рядом с Одой.
— Кажется, я был рождён в Осаке, но, сколько себя помню, живу здесь<span class="footnote" id="fn_32100796_0"></span>.
— А где ты учился?
— В токийском педагогическом колледже, — честно ответил мужчина, доедая свою порцию.
— Почему не в Йокогаме? — Дазай изобразил искреннее удивление.
Истинных причин было несколько: начиная от того, что среднее образование доступнее высшего для далёкого от академической сферы жизни человека, заканчивая банальной подделкой документов, которую в другом городе провернуть было гораздо легче.
— Это было единственное место, куда я смог поступить.
Выходит, Ода жил в Йокогаме, поступил (заочно — Дазай помнит) в токийский колледж, а через год стал заботиться о сиротах. Но какое событие могло сподвигнуть его, двадцатилетнего, завершившего на тот момент всего год обучения, взять на себя эту ответственность? И откуда у него были на это средства? Человек, которого Дазай вот уже более десяти минут сверлил взглядом, являлся для него самым притягательным из-за количества загадок и в то же время самым недоступным для разгадывания.
Предпоследняя контрольная работа в текущем учебном году, к которой Дазай не подготовился, близится к завершению. Все кругом усердно трудятся, морща лбы и выводя иероглифы. Но не Осаму. Он прекрасно знает, что Сакуноске позволит ему переписать работу, когда он в очередной раз останется после уроков. Когда он в очередной раз останется после уроков, может быть, произойдет чудо, и Ода сам разрушит эту чертову стену между ними. Сядет с прямой спиной, единожды глубоко вдохнёт и расскажет всего себя от корки до корки, чтобы Дазаю не приходилось мучатся в догадках. Может быть, Ода позволит себе смутиться, когда Дазай в очередной раз ”случайно” прислонит свою ногу к его в «Люпине» или, наоборот, улыбнётся и по-хозяйски положит на его колено свою большую горячую ладонь. Может быть, он позволит себе запустить пальцы в каштановые волны бедовой ученической головы или пригласит его домой, где глубокой ночью при жёлтом свете настольной лампы расскажет, какую жизненную трудность он переживал, когда впервые прочёл «Сердце», и как оно его изменило. Может быть, помимо крупиц информации, которую из Сакуноске всегда приходилось тащить клещами, он позволит Дазаю ощутить колкость его вечной щетины или сухость губ, навсегда впитавших горечь виски с табачным дымом, на контрасте с мягкостью и свежестью его постели. Может быть, Одасаку наконец-то позволит ему прочувствовать шершавость мозолистых рук, перехватив обе его кисти разом и удерживая над головой. И тогда он стал бы первым человеком, перед кем Дазай снял бы все свои бинты, ведь Ода — единственный, кто его всецело принимает. И Дазай его тоже с удовольствием принял бы…
в себя.</p>
Кадык дёргается, Осаму часто моргает, очнувшись от грёз, и с ужасом понимает, что в штанах ему тесно. «Спокойно, в моём возрасте такое бывает, » — успокаивает себя Дазай, но прекрасно понимает, почему и на кого на самом деле его тело так отреагировало. Признаться самому себе в этом страшно, потому что неправильно. Потому что такого никогда не должно было произойти: он — ученик, он — без пяти минут мафиози, он — Неполноценный. Отрезвляюще громко звенит звонок. Одноклассники один за другим встают со своих мест, собирают вещи, сдают работы учителю и уходят. Осаму сейчас — оголённый нерв, и ему действительно сложно вспомнить ситуацию, где бы он оказался так же застигнут врасплох.