~13~ (2/2)

— Пошёл ты, — раскатисто смеётся Чимин, но потом тяжело вздыхает, и эта улыбка быстро сползает с его лица, когда он хмурится. — Я не танцую не потому, что у меня всё ещё болит нога. Это давно в прошлом.

— Во-от, — довольно говорит квотебек. — Это уже правдивый ответ, а в чём тогда причина?

— Чёрт его знает. У меня не получается, и всё.

— Ты же помнишь о том, что сам говорил о честности? Мне правда интересно знать всё, что сейчас не известно о тебе. Я слишком многое упустил, — говорит Чонгук и о чём-то на пару секунд задумывается, отчего на его лице появляется милое замешательство. — Так странно, что я даже понятия не имею, какой у тебя любимый фильм, музыка, книга, хобби, что ты любишь и что тебе не нравится. Когда-то я знал о тебе всё, но сейчас… не хочу быть чужим для тебя, понимаешь?

Пак смотрит на него долго и немигающе, обдумывая каждое его слово, и замечает в глазах напротив такую искренность и тепло, что на душе становится почему-то спокойнее. Ему действительно, похоже, важно знать каждую мелочь и ему хочется задать сотни вопросов, но он так сдерживается, боясь перегнуть палку. Чон так прав сейчас, раньше эти кусочки пазла складывались сами собой в цельную картинку и они оба с лёгкостью могли пройти тесты по знанию друг друга, а теперь всё сильно изменилось. Не только для Чонгука, но и для него самого. И чтобы наладить отношения вновь, очевидно, им необходимо делать шаги друг к другу в равной мере, иначе в чём смысл? Это же труд для обоих.

Парень молчит, по всей видимости, слишком долго, время практически тянется со скоростью улитки, а ответа всё так и не следует. Квотербек разочарованно опускает печальный взгляд на свою массивную обувь, тихо хмыкнув, и запихивает ладони в просторные карманы худи. Пак понимает, что он расстраивается и сразу же отступает, как будто подумал, что этот маленький ступор вызван тем, что ему не хочется откровенно говорить с ним. Только это ведь далеко не так. Чимин тяжело вздыхает и, несмотря на свои внутренние барьеры, всё же решается пойти ему навстречу в очередной раз.

— Я люблю фильм «Зелёная миля», — тихо говорит он, переводя взгляд в сторону. — Раньше я не понимал его, был слишком юн для этого и мне казался он довольно скучным. Но сейчас я осознал, что его смысл в абсурдности работы системы закона, в этом и есть его ключевой посыл. Мне нравится, что в этом фильме каждый герой является каким-то своеобразным собирательным образом определённого типа людей. Это интересно анализировать, сколько раз бы не смотрел. Мне, как работнику суда, ясна основная идея намного глубже, чем обычному зрителю. Закон — не гарантия правосудия. Из-за этого, к сожалению, часто бывают ложные обвинения. Как итог: истинные преступники оказываются на свободе, а жесточайшим способом наказываются именно обычные, самые честные, добрые и стремящиеся помогать другим люди. Это несправедливо.

— Ты прав, — шепчет Чонгук, вспоминая судебные разбирательства отца, и недовольно хмурится. — Закон действительно не гарантия правосудия, и я это уже хорошо знаю.

— Я люблю разную музыку. Но в целом в этом ничего не изменилось, я по-прежнему люблю старый рок и поп. Но моё особенное очарование с годами стало заключаться в том, что сейчас в моем плейлисте полно треков Аврил, Арианы, Бейонсе или Бритни и благодаря Мэй я знаю их тексты.

— Так больше и не собираешь винил? — спрашивает парень, понимая, что он отвечает по очереди на каждый его вопрос.

— Нет, но эту привычку, кажется, скоро переймёт моя дочь. Она любит смотреть мою коллекцию и иногда даже слушает.

— С ума сойти, как же она даже в мелочах похожа на тебя, — хмыкает Чон и мягко улыбается.

— Моя любимая книга? Даже мне сложно ответить на этот вопрос о себе. По большей части я сейчас читаю рабочую литературу для общего развития или сказки. И знаешь, я понял, что иногда в детских книгах можно найти намного больше важного и стоящего, чем кажется на первый взгляд.

— А какая любимая сказка Мэй, которая нравится и тебе? Есть такая, которую ты читаешь чаще других?

— Нет, — говорит Пак и немного задумывается, провожая взглядом женщину с ребёнком. — О, хотя… «Вельветовый Кролик» от Марджери Уильямс.

— Впервые слышу. Интересная?

— Относительно, — говорит парень и глубоко вздыхает, переводя выразительные глаза на него. — «Ты только тогда становишься настоящим, если кто-то долго-долго любит тебя. Не просто играет с тобой, а действительно любит».

— А? — удивляется квотербек, приоткрывая губы. — Что ты…

— «А это больно?» — продолжает по памяти говорить текст сказки Чимин и мягко пожимает плечами. — «Иногда, но если ты настоящий, ты готов стерпеть боль».

Чонгука просто пронзает насквозь эта простая цитата от макушки до кончиков пальцев. Он понимает, что, вероятно, она и близко не несёт тот самый глубокий смысл, который так пробил его до дрожи, но тот факт, что Пак из всех возможных выбрал именно её, выбивает воздух из его лёгких. Он прекрасно знает, что тем самым ему хотелось сказать. Парень нервно сглатывает, находясь в странном ступоре, и обдумывает смысл этих слов.

Адвокат выбрал именно их не просто так, а лично для него. Ведь из всех возможных сказок, которых он наверняка читал десятки, в его памяти всплыли строки об этом моменте, не похоже на совпадение. Они так удивительно подходили его жизненной ситуации, что он не мог собрать собственные мысли. И сейчас, когда обстоятельства свели их вместе, он очень хорошо осознавал, что для того, чтобы стать настоящим, ему необходима лишь любовь от единственного человека, который всегда её дарил сполна. И он готов вынести эти тяжёлые времена становления их отношений и идти сквозь боль к тому, чтобы всё стало хоть немного лучше.

— Я люблю танцевать, но сейчас не занимаюсь, а лишь смотрю. Наверное, это можно назвать моим хобби. Мне нравится наблюдать за моментом сотворения искусства, — говорит Чимин, ловко переводя тему. — А ещё я научился летать.

— Летать? — удивляется Чонгук, с трудом возвращаясь в реальность из размышлений. — В смысле летать? Что это значит?

— В прямом, — мелодично смеётся Пак, пожимая плечами. — У меня есть PPL<span class="footnote" id="fn_29027835_7"></span> уже несколько лет.

— Подожди… ты что, действительно получил лицензию?! — почти выкрикивает парень, разворачиваясь к нему всем корпусом. — Ты шутишь?! Да быть не может! Ты же высоты всегда боялся!

— Со страхами нужно бороться, глядя им в глаза. Так, кажется, говорят? Я вырос, квотербек. Теперь у меня совсем другие страхи.

— Вау, это просто поразительно, — с таким детским восторгом говорит Чон, что Чимин не может сдержать самодовольной улыбки и лёгкого смущения. — Ты правда это сделал. А на чём ты летал?

— Управлял вертолётом, планером, самолётом с двигателем малой мощности, такие обычно называют авиетка<span class="footnote" id="fn_29027835_8"></span>. Они маленькие, лёгкие и обычно одно- или двухместные.

— Ты прямо сам держал управление? Как настоящий пилот? Сидел один в кабине?

— Ну конечно, — смеётся в ответ Пак.

— Боже, вот это да, — не скрывая восхищения в огромных глазах и в тоне голоса говорит парень. — Я бы, наверное, сошёл с ума. Но говорят, что это незабываемые ощущения. Я летал обычно простыми рейсами в качестве пассажира, но мне вроде бы понравилось, хотя я почти ничего не помню кроме облаков и чувства тряски при взлёте и посадке. Почему ты выбрал это увлечение? Как ты вообще пришёл к этому? Я так удивлён сейчас.

— В один период жизни всё так накатывало по нарастающей. Признание собственной сексуальной принадлежности, мои скитания из-за первой любви, наша разлука, появление Мэй, учёба и работа, куча ответственности... всё крутилось вокруг так быстро, что я порой задыхался, я начал теряться во всём этом. Мне нужно было взять себя в руки каким-то образом, чтобы не облажаться ни в чём. Тогда я паниковал и не знал, что буду делать с собственной жизнью. И мама как-то сказала, что мне необходима эмоциональная встряска или наоборот отдых. Сам не понимаю, как я оказался в итоге в этом, но после трёх месяцев обучения и внушительной оплаты я пошёл в школу пилотирования. Это было моим отвлечением от чокнутых будней и возможностью взять всё под контроль.

— Звучит как то, что мне так нужно сейчас, — хмыкает Чон, выгнув брови. — Может, тоже стоит попробовать? Ах, хотя я не такой смелый, чтобы решиться летать самостоятельно.

— Но если бы попробовал, то понял, что такие ощущения ты не получишь нигде и никогда, — говорит Пак, вспоминая первый полёт с инструктором и самостоятельный. — Это что-то неповторимое.

— Тебе было сильно страшно?

— Сначала да, конечно. Но потом, глядя на эти виды, то просто понимаешь, что летать — это возможность получить нечто большее, чем доступно людям. Это, между прочим, хороший метод научиться быть ответственным, правильно относиться к своим ошибкам и слушать других людей. Это занятие учит принимать безошибочные решения, давать оценку собственных ресурсов, а ещё управлению рисками и оценке безопасности. В небе твоя жизнь только в твоих руках и ответственен за неё лишь ты, именно это мне было нужно понять тогда, когда на мои плечи легло слишком много всего.

— Я когда-то перестану восхищаться тобой снова и снова? — спрашивает серьёзно Чонгук, и Чимин опять задорно смеётся. — Нет, правда, я не понимаю. Мне кажется, лучше уже не будет, но тут ты бросаешь в меня факты, которые просто выбивают из колеи. Ты блистательный адвокат, идеальный отец, замечательный танцор, лучший друг, хороший сын, добрый человек, ещё и пилот? Мать твою, да ты просто настоящий кошмар! Ты как тот самый любой сын маминой подруги, которого ставят в пример неудачникам вроде меня. Ты вообще настоящий? Как ты всё это делаешь?

— Ты преувеличивать, я далёк от идеала. Как минимум, я больше не танцор, и мы, кстати, пришли к твоему главному вопросу о том, почему я этого не делаю, — говорит Пак, быстро метнув взгляд на окна школы, а затем коротко вздыхает. — Посмотри на них. Видишь, как они танцуют?

— Красиво, — говорит Чонгук, разглядывая пару, танцующую танго. — Очень пластично. Я не очень в этом разбираюсь, но они двигаются так…

— Живо.

— Да.

— И эмоционально.

— Точно, — кивает он.

— Эмоции — основа. Я не знаю, насколько ты поймёшь меня, если никогда этим не занимался, но без этого всё... лишь набор технических элементов. Когда у тебя «роман» с танцами, то можно наблюдать вот это тонкое искусство, — поясняет Чимин, а его глаза при этом тонут в восхищении. — А если нет, то в этом нет души. Мало просто хотеть это делать, понимаешь? Нужно вдохновение и чувственность. Говорят, что сцена не терпит ничего настоящего, но я с этим не согласен. Только настоящие эмоции могут подарить жизнь вдохновению, без которого не существует танца. Есть большая разница между просто танцем и творением искусства. Пока ты не почувствуешь это как танцор, то вряд ли поймёшь, о чём я говорю.

— Я понял кое-что. Желание у тебя точно есть, а что с твоим вдохновением не так?

— Я его растерял.

— Разве это нельзя вернуть? — спрашивает Чонгук, глядя на него. — Давай это исправим. Что вдохновляло тебя танцевать?

Адвокат долго молчит, решаясь произнести это вслух, но не понимает, а стоит ли это делать? Он не любит говорить об этом, но, кажется, Чону важно знать ответы на свои вопросы. Возможно, это на многое откроет ему глаза и он наконец-то осознает причины того, почему он не готов возвращаться.

— Ты, — шепчет Чимин и медленно переводит на него грустный взгляд. — Мне нравилось, что ты хвалишь меня и смотришь на меня. Ты не любил этого сам, но всегда меня поддерживал. Я видел в твоих глазах восторг, а этого хватало. Всегда знал, что ты меня чувствуешь на интуитивном уровне, и это подпитывало меня. Ты даже не представляешь, как мне хотелось хоть в чём-то быть для тебя удивительным. Лучше, чем другие.

— Ты всегда был для меня выше всех на голову, придурок, — говорит квотербек и тяжело вздыхает. — Тебе не стоило это бросать, ты и правда был удивительным. Я помню, насколько грациозным ты выглядел на сцене. Изысканным, нежным, элегантным, уверенным и таким сильным. Никогда бы не сказал, что это ты, если бы не знал лично. В жизни ты был такой... не всегда решительный, даже робкий в некоторых вещах, но по-своему чокнутый. Рыжеволосый засранец, который буянил на вечеринках, но там... ты был другим. Это противоречие до сих пор меня поражает.

— Наверное, слишком поздно говорить об этом, — с сожалением говорит адвокат. — Я вырос.

— А если ты снова покажешь мне, на что способен? Если я посмотрю на тебя и похвалю твои навыки, то это сработает? — спрашивает Чон слегка прищурившись.

— Не уверен, — отвечает Пак и отворачивается. <span class="footnote" id="fn_29027835_9"></span>

Он глубоко вздыхает и обводит взглядом суетливых прохожих, мысленно вновь возвращаясь к тому, что сейчас находился примерно в том же состоянии, когда его жизнь катилась к чёрту из-за появления Мэй. В этот момент он не понимал, как её защитить, и это просто выводило его из себя. Ему тяжело сконцентрироваться на чём-то другом, потому что он постоянно возвращался к мыслям о дочери и о том, что для них готовило будущее. Может, переехать в Нью-Йорк было ошибкой? Что ему это принесло кроме хорошей работы? По сути, ничего хорошего. Хотя, глупо врать самому себе в этом. Встреча с Чонгуком хоть изначально не обрадовала его в полной мере, но всё-таки являлась одним из самых ярких событий за последние годы. Он рад, что они снова медленно и аккуратно приходили к тому, что им стоило больше говорить, чтобы понимать друг друга.

Чимин абсолютно не знает, чем всё закончится для него, но в глубине души надеется на то, что квотербек примет себя и осознает, кто он для него на самом деле. Когда это произойдёт, то между ними никогда уже не будет всё как прежде, но именно этого ему и хочется больше всего столько времени. Им никогда не вернуть дружбу, потому что её нет с того момента, как один из них влюбился. Они уже не смогут вести себя так, как вели в старшей школе. Пак знает, что выше его сил так нагло врать себе и ему, скрывая правду и подавляя это в себе ради чужого комфорта, не в этот раз. Ведь постоянно, когда напряжение между ними возрастает до предела, искры начинают воспламенять всё вокруг, и какая же это к чёрту дружба? Её здесь не существует, и осталось дождаться того дня, когда это примет и Чон.

— У тебя что-то случилось? — вдруг спрашивает квотербек, замечая его нервозность и печальный взгляд, которым он провожает практически всех мимо проходящих детей. — Ты какой-то потерянный с самого утра.

— С чего ты взял это? — удивляется Пак, быстро моргая.

— Глаза твои говорят. Не видел их такими грустными очень давно. У тебя с Мэй что-то не так? Кажется, утром она была не в духе и ты дёрганный.

— Вроде того, — тихо говорит адвокат, опустив голову. — Мы поругались, когда я вышел за ней.

— Это из-за того, что я ей не нравлюсь? Она так была недовольна моим присутствием?

— Я думаю, она просто ревнует. Ей не нравится, что не всё моё внимание получает только она. Этого следовало ожидать от ребёнка, который не привык мной делиться. Она эгоистична в плане того, что принадлежит ей, и я… кажется, не был готов к этому.

— Тебя это огорчило?

Чимин слабо кивает, задумчиво глядя перед собой, а квотербек глубоко вздыхает.

— Я так ярко понял, что она не хочет никого впускать в наш маленький мир. Да, меня это немного огорчило.

— Твоя дочь беспокоится о тебе, так что это нормальная реакция. Вы не часто ругаетесь с ней, да?

— Редко. Я не люблю находиться с ней в конфликте, но иногда просто обязан вернуть её в определённые рамки. Нельзя допустить полное размытие границ дозволенного. Ей всего десять лет, она маленький ребёнок, но позволяет себе многое. Отец должен быть для неё прежде всего авторитетным лицом, а только потом другом, именно поэтому мне иногда приходится быть строгим, хоть и устоять перед её глазами просто невозможно.

— Наверное, мне нужно постараться с ней как-то поладить. Не хочу, чтобы она чувствовала угрозу от меня. Я ведь совсем не хочу забрать тебя у неё или что-то подобное, — говорит Чонгук, понимая, что одна из причин недовольства Мэй — недоверие к нему, и ему нужно это исправлять. — Расскажешь мне как-нибудь побольше о ней?

— Да, непременно, — тепло улыбается Чимин и согласно кивает.

— Эта ссора с Мэй так сильно тебя расстроила? Я даже не помню тебя таким растерянным.

— В этом тоже мало приятного для меня, но дело немного в другом. Кажется, скоро произойдёт что-то плохое, между нами может встать человек, который не имеет на это никакого права, — говорит парень и вновь начинает злиться, даже просто думая об этом.

— Я не очень понимаю. Кто вообще способен встать между вами? Что ты имеешь в виду? — с искренним беспокойством в голосе спрашивает квотербек.

— Кажется, Хизер вернулась, — говорит Пак.

Глаза Чона в одну секунду становятся ещё больше от удивления и в них мелькает недовольство смешанное со злостью, даже его это сразу же напрягает. Он не сразу верит в то, что слышит. Какого чёрта? У неё что, совсем нет совести и мозгов? Как она смеет вламываться в их жизнь после всего, что натворила? Немыслимо. Для Мэй это будет большой стресс, тем более, если она не намерена действовать мирным путём. В десятилетнем возрасте, когда дети очень тонко чувствуют всё вокруг и воспринимают некоторые вещи слишком буквально и остро, такое внезапное появление родного по крови, но чужого по факту человека, может стать большой проблемой. Это способно оказать сильное влияние на формирование её личности и спокойствие её психики, неужели, Хиз этого не понимает?

— Что значит вернулась? Она что, совсем из ума выжила? — недоумевает Чонгук, грозно сводя брови. — Как она смеет?

— Вот и я не понимаю, как, — говорит Чимин, усмехаясь и качая головой. — Не знаю, как я оказался в такой тупой ситуации. Ведь я должен был предполагать такой исход событий, мне не следовало вообще ни на один день расслабляться до её совершеннолетия. Когда она станет совсем взрослой, то сама решит, хочет ли знать свою мать лично, и эта ответственность будет на ней. Но сейчас... я хочу ей запретить, только как я это сделаю? Как я буду жить с этим, зная, что лишаю её чего-то важного? И одновременно с этим я понимаю, насколько большой ошибкой будет позволить Смит влезть в её жизнь, потому что дочь ей не нужна.

— Ты уверен в этом? В смысле... что она что-то сделала? Выходила уже на связь с ней? Пыталась через тебя это сделать?

— Нет, я в этом не уверен. Тренер Грейсон сказал, что сероглазая женщина приходила не впервые уже посмотреть на неё и интересовалась ей. Он принял её за мою жену, — поясняет парень, с силой ероша волосы. — Сегодня никого не было, Тэ забирал Мэй. Но чёрт, она где-то рядом. Я задницей это чувствую. Это она, ведь эта дрянь единственная, кто мог бы о ней спрашивать. Уверен, что всё это правда.

— И что ты будешь делать, если это так?

— Я не знаю. Она вернулась с какой-то целью, это очевидно, но что ей может быть нужно? Никогда в жизни не поверю в то, что ей необходима дочь ни с того ни с сего. Для чего ей это? Совесть проснулась? Слишком поздно для этого. Не понимаю, что у неё на уме, но в этой ситуации я буду делать единственное, что должен — защищать своего ребёнка.

— Защищать от неё? Ты думаешь, она способна…

— Ото всех. Она моя дочь, только моя, — говорит Чимин с какой-то явной угрозой, и сразу все вопросы автоматически исчезают из-за этого тона — он уже в режиме войны. — И никто не имеет права думать иначе.

— Я даже не представляю, что творится у тебя в душе, — тихо говорит Чон, с сочувствием рассматривая его. — Я могу что-то сделать для тебя сейчас?

— Давай просто не будем говорить об этом, — просит адвокат и глубоко вздыхает. — Я теряю самообладание, думая о том, что могу быть в скором времени вынужден бороться за то, что по праву только моё. Не хочу портить вечер нам обоим. Я пришёл сюда успокоиться, чтобы потом вернуться домой. <span class="footnote" id="fn_29027835_10"></span>

— Хорошо. Тогда у меня есть одна идея, как отвлечь тебя, — говорит Чонгук, загадочно улыбаясь и поднимаясь. — Дай мне пять минут, ладно?

— Для чего? — спрашивает Чимин, недоумённо хмурясь.

— Я сейчас вернусь! — радостно выкрикивает парень, двигаясь спиной назад. — Ты только никуда не уходи!

Чимин непонимающим взглядом провожает его фигуру до тех пор, пока она не скрывается за углом здания, и гадает, что же парень задумал. Он подорвался с таким энтузиазмом, как будто у него в голове лампочка с идеей загорелась на ровном месте. Но, если честно, ему было не так уж важно то, что именно придумал квотербек, в данный момент Пак был просто ему благодарен за то, что он нашёл в себе мудрость и не пытался лезть глубже, чем ему это позволяли. Сегодня не хотелось говорить о Хизер, потому что она и без того не выходила из мыслей. Ему необходимо было успокоиться и просто выдохнуть до момента её первого решительного шага. Может быть, всё это вообще какая-то роковая ошибка и он зря переживал так, будто уже случилась глобальная катастрофа. В любом случае, пока он лично не увидел её своими глазами и не задал ей самый главный вопрос, говорить было не о чем.

Спустя обещанные минут пять или, возможно, чуть больше, Чонгук наконец-то появляется на горизонте и с широкой и неотразимой улыбкой на лице спешит к нему. Он аккуратно обходит столпотворение туристов и явно ликует, а значит, у него всё же получилось реализовать какой-то известный лишь ему одному план. Парень почти вприпрыжку подходит, и Чимину становится заметно, с каким трудом ему даётся хранить маленький секрет в большой тайне. Чон обводит его долгим и загадочным взглядом, а затем кивает в сторону и коротко говорит:

— Идём. Немного прогуляемся.

— Куда это? — спрашивает Пак, усмехнувшись.

— Мы недалеко. Я хочу кое-что показать тебе.

— Что, опять зовёшь на свидание?

— Я не хожу с тобой на свидания, потому что…

— Я тебе не нравлюсь, конечно, — говорит Чимин, закатывая глаза.

— Рад, что мы наконец-то говорим на одном языке.

— Особенно после вчерашнего я уверен абсолютно точно в том, что я для тебя просто друг, — насмешливо говорит он и едва сдерживает хитрую улыбку. — Ты же всех друзей хочешь поцеловать.

— Эй, ну ты же обещал! — возмущается парень, мило топая ногой. — Боже, да я ведь был пьян!

— Ну… ты тоже мне кое-что обещал, помнишь?

— Быть честным?

— Точно. Так что, поговорим о нашей «дружбе»? — спрашивает адвокат, делая кавычки в воздухе.

— Ты просто невозможен. Почему ты ведёшь себя со мной, как какой-то засранец?

— Так я и есть засранец, — смеётся Пак, медленно поднимаясь.

— Ненавижу твой юмор, — говорит Чонгук, недовольно прищурившись. — Ты всё время шутишь насчёт… нас. В том самом смысле… то есть… — он потирает лоб и протяжно вздыхает. — Господи! Ладно, неважно.

— Кто сказал, что я шучу, квотербек? — спрашивает лукаво Чимин, приближаясь к нему вплотную, и ловит рассеянный взгляд Чона, который резко задерживает дыхание. Он быстро бегает глазами по его лицу и испуганно моргает, опешив от такого напора. — Помнишь, я задал тебе вопрос: в качестве кого ты хочешь вернуть меня в свою жизнь, если я отказываюсь быть твоим другом?

— Да, — отвечает парень, прочищая горло, — помню.

— Хорошо подумал над этим?

— Я… не знаю, что сказать тебе.

— А мне и не надо, мне уже всё предельно ясно, — говорит он, ласково щёлкая его пальцами по подбородку. — Себе ответь на этот вопрос, прежде чем говорить, что ты не хочешь на свидание со мной.

Пак так же резко отступает и проходит мимо него, кладя руки в карманы брюк, а квотербек делает тихий вздох, приоткрывая губы. В его нос вместе с вечерним воздухом ударяет пряный аромат его парфюма, а глупое сердце в груди просто с ума сходит. Ему словно дали лёгкую пощёчину этими словами. Он с ужасом понимает, что здравомыслие, кажется, на эти секунды близости вылетело из головы напрочь. Тоже самое он чувствовал вчера, когда они едва ли не поцеловались, но спихнуть все эти бурлящие эмоции на алкогольное опьянение в этот раз точно не получится. А значит, Чимин абсолютно прав, ему нравится, что он с ним флиртует. Нравится испытывать эту неловкость из-за него. Он ему, чёрт возьми, нравится. Даже слишком, чем стоило бы. Далеко не как друг, иначе всё бы было гораздо проще. Только вряд ли он способен сказать об этом вслух хотя бы ещё раз, он слишком труслив для таких смелых поступков. Вчера он был полон решимости и не способен контролировать себя, и вот что из этого вышло. Маленький апокалипсис, который добавил адвокату уверенности в том, что каждая мысль по поводу его сомнений в ориентации квотербека может быть правдивой.

— Ну и что же ты хотел показать мне? — раздаётся голос Чимина за спиной парня.

— Вдохновение, — шепчет Чон и загадочно улыбается.

***</p>

Пак наощупь вскользь касается стены пальцами, выходя из лифта после короткого сигнала, проходит маленький коридор и затем поднимается по ступеням в темноте. Он совершенно не понимает на каком этаже здания они, но примерно догадывается, где находятся. Они немного прошлись вдоль Бродвея, а затем вернулись и Чонгук привёл его в это место. Он попросил его закрыть глаза, чтобы не испортить какой-то сюрприз, и вот уже пять минут держит в напряжении. Чимин не совсем понимает, почему парень ведёт его сюда, но уже был почти уверен на все сто процентов, что вряд ли его получится удивить. Интуиция ему подсказывает, что они идут прямо в танцевальный класс. По запаху деревянного паркета и полироли он понимает, что это место определённо связано с чем-то таким, ведь эти ароматы хорошо помнит из своей юности. В репетиционной комнате в школе было в точности так же.

На самом деле адвокат не видел причин того, чтобы идти, полагаясь на шестое чувство, но почему-то всё равно поддался этой простой просьбе Чона и послушно следовал за ним, прикрыв веки. Возможно, всё дело было действительно в том, что ему просто интересно всё происходящее. Любопытство всегда играло против нас. Ему не так часто кто-то делал приятные сюрпризы или какие-то вещи, напоминающие свидания, а это как раз было похоже на свидание, хоть и абсолютно спонтанное. Возможно, даже сам квотербек об этом не задумывался, только он не мог унять эти мысли в голове и потому глупо улыбался.

Но, вероятно, всё дело было в том, что Чонгук держал его за руку, нежно и аккуратно, и Паку это невыносимо нравилось. Его пальцы уверенно сжимала широкая ладонь, а её обладатель осторожно вёл его в темноте среди коридоров высотного здания в центре театрального квартала. Где-то с улицы слышна тихая музыка, гам голосов и сигналы автомобилей в пробке, а внутри помещения стояла приятная тишина. Лишь их шаги эхом раздавались в холле и в ушах Чимина колотилось сердце от волнения. Он нервничал, ведь не понимал, что его ждало впереди. Обычно это ему доводилось всё держать под контролем, но не в этот раз.

— Мы пришли, ещё секунду, — говорит Чон и они наконец-то останавливаются. Адвокат слышит какую-то недолгую суету, тихий щелчок замка и короткий скрип двери, а затем нервный выдох парня рядом с ним. — Аккуратный шаг вперёд, здесь порог, а после спокойно заходи.

— А я могу посмотреть? — спрашивает он, спокойно повинуясь.

— Нет.

— Ещё долго?

— Подожди-ка, — говорит квотербек, мягко придерживая его за локти со спины и направляет немного в сторону. — Ещё три шага вперёд и... стой. Пришли.

— Теперь-то могу посмотреть?

— Да.

— Точно?

— Да, мы на нужном месте, — отвечает Чонгук с лёгким волнением.

Пак открывает глаза и словно вылетает из этого мира на орбиту совершенно другой планеты. Он, затаив дыхание, смотрит на невообразимой красоты вид перед ним, который никогда до этого момента не видел, и ощущает табун мурашек на своей коже. Вся стена помещения сооружена из окон в пол и за ними он наблюдает одну из самых красивых панорам на своей памяти. Вдалеке видна идеально ровная и такая яркая линия горизонта, которая окрашена в нежно-розовые оттенки заката, а солнце наполовину прячется в водах залива. Его плавные и изящные линии ласково рисуют спокойные волны, которые нежно касаются друг друга, и всё это похоже на какую-то неземную картину эпохи Возрождения. Чуть левее можно заметить пирс, туристический паром и множество свободно летающих птиц, а вот под ногами бурлит жизнью Бродвей. Это невероятно, словно чёрное и белое. Настолько невозможный переход без чётких границ, что это похоже на какой-то удивительный сон. Но всё так естественно и изумительно сочетается вместе, что не возникает никаких вопросов по поводу реальности существования этой картины.

Мысли вообще напрочь вылетают из его головы, когда такое открывается его взору. Театральный квартал словно одно большое и яркое пятно краски, разлитое на зеркальной глади педантичности Нью-Йорка с другой стороны океана. Он так поразительно отличается от прочих улиц. Здесь отсутствуют элитные отели и здания правительственных учреждений, но при этом в этом и есть его уникальность. Он так сияет. Как будто маленький неоновый огонёк, невероятно зрелищный и красочный в окружении наступающей ночи. Никогда ещё в своей жизни Чимин не видел столь гармоничного и контрастного пейзажа, хоть и запомнил достаточно самых незабываемых, когда летал. То, на что он смотрел сейчас, было абсолютно безупречно.

— Что скажешь? — осторожно спрашивает Чонгук, внимательно наблюдая за ним.

— Это так красиво. Дух захватывает, — отвечает он, подходя ближе к окнам.

— Ожидание этого стоило?

— Определённо. У меня не хватает слов, чтобы описать, насколько я восхищён, — говорит Пак.

— Тебе правда нравится? — интересуется Чон.

— Да. Это великолепно. Этот вид… потрясающе.

— Это достаточно тебя вдохновляет?

Чимин непонимающе хмурится, медленно оглядываясь, и снова тихо вздыхает от удивления, дважды за пять минут. Только сейчас до него доходит, что они действительно находятся в танцевальной студии, но не в той, о которой он думал. Это не «Spark», ведь это помещение расположено явно намного выше, раз из его окон видно величественный океан и панораму Нью-Йорка. Здесь всё блестит от чистоты, как будто это абсолютно новый и только что отремонтированный зал. Даже немного пахнет краской и пылью.

Ультрасовременный и просторный, залитый солнечным светом, который отражается в огромных зеркалах во всю стену. Дополнительное искусственное освещение дают множество маленьких лампочек, встроенных во многоуровневый потолок; сейчас они включены в приглушённом режиме, так как закат служит отличным источником света, но их присутствие создаёт атмосферу какой-то интимности, что ли. Словно это не общедоступное место для тренировок, а чьё-то сокровенное место, что-то очень личное.

Интерьер был словно чистый лист, который просил вмешательства, чтобы оживить его красками. Колористика стен была выдержана в бежевых оттенках, а новый паркет дарил приятный аромат древесины и выглядел таким чистым, будто ни одна пара обуви ещё не стирала его во время танца. Так много простора и простоты в одном пространстве, но в этом была какая-то его особенная изысканность и красота. Пак замечает огромный экран и встроенную музыкальную систему, что его очень поражает, похоже, эта студия дорогая. Такую технику увидишь далеко не в каждой, и он всё никак не понимает, что же они здесь делают.

— Красивый вид может служить источником вдохновения? — повторяет Чон, заметно волнуясь.

— Танцоров вдохновляют абсолютно рандомные вещи. Да, думаю, вполне. Хорошее место для тренировок.

— А тебя... это вдохновит рискнуть и сделать этот шаг?

— Что ты задумал? Почему ты спрашиваешь? Что это за место? — удивляется Пак, качнув головой, и осматривается снова.

— Твоё место, — говорит парень.

— Моё? — спрашивает он с нервной усмешкой.

— Ты подарил мне моё место, — почти шёпотом говорит квотербек, имея в виду его самого. Ведь когда они встретились вновь, он наконец-то ощутил, что его что-то держит и подпитывает силами. Это Чимин, всё дело было в том, что ему необходимо было вернуться к нему. — Теперь я хочу подарить тебе твоё. <span class="footnote" id="fn_29027835_11"></span>

— Даже не думай, нет. Это уже слишком, — протестует Пак, направляясь к двери, но парень преграждает ему путь.

— Просто послушай, что я хочу сказать, — просит Чонгук.

— Ты псих? Ты не можешь этого делать. Это слишком, — раздражается он. — Да что ты за человек такой? Почему ты всегда прыгаешь в какие-то крайности? Я не танцую и мне не нужно это.

— Но ты же смотришь, как это делают другие.

— И что с того? С чего ты решил, что я хочу влезть в это снова? Да, мне это нравится, но я не стану…

— Но почему? — спрашивает Чон, мягко хватая его предплечья и заглядывая ему в глаза. — Почему нет, Чимин? Ты же тянешься к этому.

— Я говорил тебе о причинах. Научись меня слушать.

— Студия, где ты можешь заниматься один в любое время с потрясающим видом, разве это не вдохновляет? Ни одна живая душа, кроме меня, не будет знать об этом, если ты не захочешь. Я могу уйти прямо сейчас, понимаешь? Ты останешься один на один со своими страхами и должен побороть это в себе. В этих стенах ты можешь быть тем, кем всегда мечтал в юности. Это будет только твоим. Ты можешь отдаваться вдохновению как пожелаешь, потому что никто не станет смеяться, как это делали некоторые ребята в школе, и никто не заберёт это, как сделали это жизненные обстоятельства, — говорит Чонгук и опускает глаза, тяжело выдохнув. — Я знаю, что тогда в прошлом это задевало тебя и из-за этого ты был в себе очень неуверен. Помнишь, как ты только начал танцевать? Это было непросто. Ребята высмеивали то, что ты любил, потому что по их мнению это «девчачье дело». Какая же чушь, у танцев нет пола. Ты делал это грациознее и чувственнее многих девушек, при этом оставаясь мужественным и сильным. Проблема была в том, что, к сожалению, ты не вписывался ни в одни рамки. Ни в ряды плохих, ни в ряды хороших мальчиков. Вечеринки, алкоголь, скейт и классические танцы? Сплошной оксюморон, а не парень. Но ты был слишком гордым, чтобы показать свою обиду, только… я видел, что тебе было больно из-за того, что ты не подходишь ни к одной привычной группе людей. Тебе не нужно было переживать об этом, ведь ты всегда был вне этих границ. Ты был особенным.

— Ты поэтому стал хвалить меня и подначивать не бросать это? — шепчет адвокат, находясь в шоке от такого откровения. — Хотел придать мне уверенности в себе?

— Изначально да. У меня был кое-какой авторитет среди ребят. Обычно то, что нравилось мне, автоматически становилось популярным или крутым в школе. Я нагло воспользовался этой привилегией ради моего лучшего друга, — признаётся он и довольно хмыкает. — Вскоре танцы стали чем-то сверх крутым для них. Тобой восхищались все. А когда я стал ходить на твои выступления, то осознал, насколько это было заслуженно. Я понял, что ты талантлив, по-настоящему талантлив. И кроме того, ты был страстен на сцене. Я бы хотел увидеть тебя таким снова.

— Вряд ли я смогу быть такими вновь, Чонгук-и. Я растерял это в процессе взросления. Многое изменилось, сейчас в круге моих интересов совсем другие вещи.

— Ты слишком много думаешь о других, но мало переживаешь о себе. Ты заботишься лишь о Мэй, но кто позаботится о тебе? Твоя жизнь сосредоточена на ней и на её мечтах, но что насчёт тебя? Да, я понимаю, что профессионалами мы уже не станем в том, что любили, но мы можем быть ими для самих себя, — говорит квотербек и тихо вздыхает, беря его за кисти. — Ты сделал для меня невозможное, когда сказал, что мне стоит подумать о том, чего хочу я сам. Теперь я мечтаю, чтобы ты спросил об этом самого себя. Тебе же нравится это до сих пор, я видел как ты смотрел на тех ребят. Просто ты боишься, да?

— Боюсь, — согласно кивает Пак. — Я знаю, что буду разочарован в себе.

— Ты не можешь знать этого наверняка, пока не попробуешь. Думаешь, я не боялся вернуться в спорт? Я вышел на поле, а у меня тряслись колени от ужаса. Я такой нелепый, мне ещё нужно учиться всему заново, но я не хочу сдаваться на этот раз. Мне нравится это. Я люблю эмоции, которые мне дарит это занятие. И знаешь… разве не наплевать на то, как я выгляжу, если я чувствую себя лучше из-за этого? Я счастлив, счастлив благодаря тебе. Ты помог мне.

— Это плохая идея.

— Почему?

— В танце так много нюансов. Я просто… не смогу.

— У тебя нет ничего, что было бы сокровенно только для тебя. Полёт никогда не заменит те чувства, что ты испытывал. Так не отказывайся от этого, хватит бояться, просто доверься мне и рискни.

Адвокат тяжело вздыхает и вновь обводит взглядом помещение, прекрасно понимая, что на этот раз Чонгук прав. Да, ему очень нравится его новое увлечение, но это никогда не заменит того, о чём он когда-то мечтал. Ему чертовски больно осознавать, что он не способен связать свою жизнь с тем, чем так сильно горел когда-то, упущено слишком много времени. Единственное, что он мог позволить себе сейчас — найти в этом отдушину, но для этого ему необходимо наступить на горло своим страхам и рискнуть.

Это трудно. Он очень боялся осознать, что его талант был самовнушением и вовсе нет в нём ничего особенного. Боялся испытать пустоту, которая была в нём после аварии, когда он выходил танцевать. Это было равно его внутренней гибели, тогда ему словно подрезали крылья, и он так и не смог оправиться от этого. И боялся он, что будет танцевать без души. Ему нужны эмоции, вдохновение и зритель, тот самый, который убеждал его сейчас сделать этот шаг в неизвестность.

— Пожалуйста, сделай это для себя, — говорит Чон. — Здесь нет никого и никогда не будет. Эта студия не имеет хозяина и постоянных посетителей. Это здание находится рядом с тем, где ты наблюдаешь за школой, то есть тебе не нужно далеко ходить. Ты всё равно бываешь здесь. Я нашёл это место только для тебя. Может быть, хватит просто смотреть на других? Почему тебе не смотреть на себя?

— Чонгук, — тихо говорит адвокат, отрицательно качая головой, — это...

— Просто подумай об этом, ладно? Этот зал будет тебя ждать, если ты вдруг когда-то передумаешь.

— Почему ты делаешь это? Столько усилий, а ради чего? — недоумевает Пак.

— Не знаю. Ты так много делаешь для меня. Ты меняешь мою жизнь. Нет, ты меняешь меня, и я лишь хотел сделать что-то для тебя в ответ, — говорит парень, отпуская его пальцы. — Может, сейчас ты не готов, но ты должен это сделать когда-то. Прислушайся к себе. Пожалуйста, не позволяй своим страхам что-то отбирать у тебя. Не будь мной. Однажды я лишился всего, что любил, просто потому что слишком боялся бороться за это.

Последние слова он произносит с такой сильной болью в голосе и в глазах, что у адвоката непроизвольно сердце сжимается. Он хорошо понимает, что Чон имеет в виду, ведь на себе пронёс всю тяжесть этого состояния, когда у тебя нет абсолютно ничего, что приносит удовольствие. А жизнь без страсти, разве это жизнь? Чонгук прав, все эти годы он не живёт, потому что лишён того, что приносит его душе комфорт. Возможно, его жизнь могла бы сложиться иначе, у него ведь были большие шансы связать свою карьеру с футболом, но его лишили этого, выбрав путь за него. И к чему это в итоге привело? Их семейное дело почти разрушено, его отец мёртв, а он сам страдает от последствий чужого неправильного выбора до сих пор.

Чимин знает, что ему намного проще сделать этот шаг, чем было квотербеку. На него никто не давит со стороны, не заставляет делать то, что он не хочет, для него проблема в другом. Она сидит гораздо глубже и разобраться с ней, наверное, нужно другим методом. А ещё Пак хорошо знает, что все его страхи основаны на том, что он увидит себя другим — мёртвым в танце. Он не хочет почувствовать пустоту и понять, что всё, что он делает, выглядит грязно, ведь именно так всё и было, когда однажды он попытался вернуться. Только в тот раз рядом с ним не было источника его вдохновения и главного зрителя, тогда, может быть, стоит его послушать? Возможно, нужно рискнуть сейчас, и если эта попытка окажется вновь неудачной, то он навсегда закроет для себя эту главу. Кажется, есть лишь один способ проверить, насколько его танец зависим от чувств к Чону.

Пак тяжело вздыхает, и медленно снимает пиджак со своих плеч, неотрывно глядя на квотербека. Тот удивлённо распахивает свои и без того большие глаза и с интересом наблюдает за тем, как адвокат бросает эту вещь на пол, а затем достаёт телефон из кармана брюк и подходит к экрану компьютера у стены. Похоже, он подключается к нему, чтобы выбрать свою музыку, и это логичное умозаключение вызывает неконтролируемый восторг внутри парня. Кажется, ему удаётся растопить лёд и хоть немного сдвинуть его с места по направлению к тому, что он любит.

Он смотрит на то, как Чимин выбирает песню и глупо радуется этой маленькой, но важной победе. <span class="footnote" id="fn_29027835_12"></span> В глубине души он уже представляет себе, как вновь увидит его, полностью погружённого в танец, но очень сильно удивляется, когда слышит совершенно неподходящую к его стилю исполнения мелодию. Ритмичный, но спокойный бит раздается на всё помещение, а Чонгук абсолютно теряется, не понимая, что будет происходить дальше. Почему он делает именно такой выбор?

— Знаешь разницу между просто танцем и искусством? — спрашивает Пак, медленно оборачиваясь, и неторопливо подходит к нему.

— Нет, ты пытался объяснить, но я не уверен, что понял, — тихо говорит Чон и почему-то начинает сильно нервничать. — В чём же она?

— Должно произойти слияние, — говорит он и неторопливо разворачивает его к зеркалу, а сам становится за его спиной. Он ждёт несколько мгновений, закрыв глаза и слушая приятный ритм, а его пальцы начинают несмело и неспешно пробегать вдоль руки Чонгука. — Музыки, движений и эмоций. Лишь тогда можно наблюдать рождение искусства. В любой другой вариации это техническая история. Искусство не живёт без чувств.

— Почему ты это говоришь мне? — удивляется квотербек, легко вздрагивая от такой неприличной близости.

— Потому что именно ты подарил мне это, но ты и забрал. Я хочу знать прямо сейчас.

— Что?

— Произойдёт ли слияние, — говорит Чимин, уверенно кладя ладонь на его талию. — Мне нужен партнёр.

— Но... я не умею танцевать, — говорит парень, глядя на них в зеркало.

— Тебе и не нужно, слушай своё сердце. Главное в парном танце — уметь импровизировать, при этом не сбиваясь с ритма, и чувствовать своего партнёра.

— Я этого не знал.

— Мне нужно понимать, насколько мы подходим друг другу.

— В танце? — неуверенно спрашивает квотербек, учащённо дыша.

В ответ на этот вопрос Пак лишь лукаво ухмыляется, резко обдавая горячим дыханием его шею, и парень замирает.

— Почувствуй меня, — шепчет ему на ухо Чимин.

После этих слов сердце Чонгука словно перестаёт слушаться и разгоняется со скоростью света. Оно так громко барабанит в ушах, что он первые мгновения с трудом разбирает музыку в зале. Ему вдруг становится тяжело дышать и он даже не успевает ни о чём подумать, потому что партнёр резко разворачивает его к себе лицом аккуратным движением и настойчиво заглядывает в его растерянные глаза. Пак как будто на что-то решается, совсем не двигаясь целую секунду, но затем снова берёт его за талию и рывком прижимает к себе ближе. Ему не требуется на это какое-то разрешение, и он уже хорошо знает об этом. Он так мягко, но крепко обхватывает его тело, положив правую руку на его спину — чуть ниже лопаток, что квотербек в этот миг, чтобы не упасть на вдруг подкосившихся ногах, автоматически кладёт ладонь на его левое плечо и нервно сглатывает напряжение, скопившееся в горле.

Чон чувствует под тканью рубашки напряжённые мышцы и тепло чужого тела, от чего у него пробегают огромные мурашки по предплечьям. От Чимина исходит такой невероятный и вкусный аромат, что начинает голова кружиться от какой-то странной эйфории. Он словно опьянён, как и вчера, но не градусом, а им. Уверенность, сила и привлекательность, кажется часть харизмы человека напротив, которая просто сбивает с ног свою испуганную жертву. Это что-то непередаваемое. Таких эмоций он не испытывал ещё никогда, хотя ничего особенного не происходило. Только для него это было всё в новинку, ведь прежде ему не доводилось танцевать с мужчиной.

Левой рукой Чонгук неуверенно, но всё же обхватывает его тело в ответ, располагая её на середине чужой спины и тихо вздыхает, понимая, что между ними стало неприлично мало расстояния. Между их тел образуется практически моментально такой ощутимый жар, искрящийся электричеством, что это слегка пугает. Это какая-то магия. Но, как бы странно это не звучало в его голове, в данную минуту ему не хочется быть дальше от него, наоборот, он испытывает желание прижаться крепче, чтобы почувствовать себя безопасно в объятиях, которые буквально способны спасти ему жизнь. Пальцы Чимина на его спине легко сжимаются, а затем он делает мягкий шаг в сторону и плавно тянет его за собой, как бы управляя его траекторией движения. И они начинают танцевать, импровизируя на ходу и зеркально отражая друг друга.

Их танец, несмотря на неловкость и неопытность одного из них, получается такой запредельно чувственный. Он темпераментный и в чём-то даже драматичный, а в глазах друг друга они видят невысказанную грусть. Каждое отточенное движение Пака и неуверенное Чона выражают самые крайние чувства и взрывную страсть, которая просыпается между ними. Сложно определить этот характер или стиль. Этот порыв — просто что-то особенное и не похожее ни на что другое. В отличие от регулярно повторяющегося ритма вальса или экспрессивного танго их танец мягкий и меняющийся. Они то делают аккуратные паузы, то меняют ритм с ускорения на замедление, вписываясь в красивую мелодию. И эти внезапные изменения, построенные лишь на импровизации, чередуются так спокойно, создавая особую, нежную и одновременно горячую атмосферу между двумя людьми, которые доверяют друг другу.

Чонгук никогда прежде не танцевал такой медленный танец, но почему-то тело послушно выполняло все простые и безмолвные указания его учителя. Оно словно отзывалось на какой-то зов от него и было мягким пластилином в умелых руках. Адвокат вёл его легко и непринуждённо, а он всё никак не мог перестать им восхищаться в это мгновение. Безупречный до кончиков пальцев, которые мягко сжимали его тело. Его осанка просто идеальна: голова слегка приподнята, расправленные гордо плечи и ровная спина делают его ещё более грациозным. Сделав несколько маленьких кругов, Пак останавливает их и разворачивает после последнего элемента.

Квотербек медленно поднимает взгляд на него и пытается успокоить своё к чёрту сбившееся нервное дыхание. Чимин так легко и без всяких проблем полностью управляет им, а в это время парень так внимательно прислушивается к самому себе и к нему, что основываясь лишь на ощущениях следует за ним даже не задумываясь. Это умение танцевать прямо сейчас рождается в нём на каком-то подсознательном уровне как бы само собой, и между ними создаётся ощущение абсолютно иной реальности. Маленький микрокосмос. Он не видит ничего, кроме томных глаз напротив, которые не сводят с него чарующего взгляда. А самым выразительным моментом каждый раз является эта гармоничная пауза после нового шага или поворота: звучит музыка, а они на мгновение каждый раз замирают в объятиях друг друга, будто ведя немой диалог на повышенных тонах за все эти годы молчания. Это словно точка высшего напряжения между ними, которое требует свободы.

В какой-то момент Чонгук перестаёт думать обо всём на свете, а лишь доверяет сердцу и пытается прочувствовать Чимина, как он и просил его. И всё происходящее просто неописуемо. Ведь когда квотербек обращает внимание на то, как учащённо дышит его партнёр, видит, как горят его глаза и как ходит ходуном его грудь, и замечает, как его пульс бешено стучит в сонной артерии на его напряжённой шее, он понимает, что парень испытывает в точности то же самое, что и он сам. И это был их момент, потому что происходит самое прекрасное слияние музыки, движений и эмоций. Они словно становятся одним целым в этих обстоятельствах, и у Чона возникает невыносимо острое и бешеное ощущение идеального единства с ним, полного взаимопонимания и обоюдного доверия. Но кроме этого чего-то ещё, более яркого, чему он никак не мог дать точное определение, потому что это что-то неизведанное и слишком личное. Он просто нуждается в нём. Парень тонет в глубине его губительного взгляда и никак не может взять себя в руки, но это действительно становится просто невозможным, когда вдруг Пак меняет уже привычную для них обоих тактику действий.

На нарастании мелодии он плавно и чувственно ведёт ладонью вниз по его спине и затем задерживает её на тонкой талии всего на несколько секунд. От этого простого действия Чонгука начинает мягко потряхивать и он совершенно теряется, не понимая, что происходит. Никто не позволял себе так смело и трепетно его касаться. От напряжения в воздухе ему так трудно сделать полноценный вдох, грудь сжимает от тесноты в ней, потому что сердцу слишком мало места, а его пальцы холодеют от волнения. Выше его сил отвести зачарованных глаз от этого красивого лица, которое сейчас так запретно близко, почти как и вчера. Чёрт. Вновь между ними начинает происходить какая-то необъяснимая химия, от которой медленно, но верно квотербек растекается бесформенной лужей.

Чимин вдруг неторопливо заводит другую руку между их тел и кладёт её на живот парня, что вызывает его резкий, но тихий вдох. Он неторопливо ведёт ею вверх к чужой груди, не сводя с него пронзительного взгляда, и вместе с этим наклоняет его корпус чуть назад. Чон послушно отклоняется, прикрыв веки, а потом адвокат рывком прижимает его к себе снова, держа за талию. Сила и стабильность — именно эти ощущения напрямую зависят в танце от опыта и умения, и сейчас ему кажется, что он погибает в них. Для него большое открытие, что опытный и тонко чувствующий партнёр способен создать в одностороннем порядке изысканную магию даже для такого олуха, как он, который никогда не танцевал. И удивительное сочетание психологического комфорта и одурманивания этой эмоциональной волной напряжения во время пластичных движений словно какой-то потрясающий наркотик.

Чон не может перестать гореть каждой клеткой кожи, его как будто делят на кусочки. С одной стороны, он находит успокоение в глазах напротив, но с другой — взрывается неудержимым желанием от мозолистых и сильных рук, которые уверенно держат его тело. Пак скользит ладонью по его покрывшейся испариной шее и сжимает её так крепко, что Чонгук чувствует слабую боль под его пальцами. Чимин перемещает эту хватку ниже, а после спокойно переводит кисть в сторону, и вот уже его рука опускается нежным движением вдоль плеча парня. Она лёгкими касаниями обводит её, а затем берёт его пальцы и резко отталкивает от себя, держа лишь за них.

Чонгук рефлекторно делает разворот всем корпусом, но даже не успев ничего понять, возвращается в крепкие объятия снова. Его партнёр по танцам так сильно прижимает его к себе, что у него не остаётся никакого выбора, кроме как поддаться этому бешеному напору, но не то, что бы он против этого. Оказавшись прижатым к крепкой груди, парень мягко кладёт ладонь на его шею и они начинают двигаться, спокойно делая плавные шаги в унисон друг другу. Как будто их тандем создан для того, чтобы гармонично творить что-то подобное вместе. Это неописуемо красиво и волшебно.

— Танцевать безудержно, рьяно и чувственно можно лишь отдавшись эмоциям, — шепчет Чимин, не сводя с него горящего взгляда, и плавно направляет траекторию их движения в сторону. — Если слияние достигнуто, то уже не так важна техника или опыт. Главное — обоюдное желание, понимаешь?

— Я не… да, кажется, — с трудом отвечает Чон, учащённо дыша и глядя на его губы. — И если есть желание, то остальное уже не имеет значения?

Пак мягко усмехается, понимая, что они оба уже говорят совсем не о танце.

— Именно, — тихо отвечает он, сжимая в руках его талию, а затем мягко в умелом движении под высокие ноты голоса исполнителя разворачивает его к себе спиной. Он прижимает его к своей груди и смотрит на них в зеркало, пока они оба спокойно покачиваются из стороны в сторону под финальные ноты. — Чувства — главная основа. В этом отличие обычного танца от искусства, так просто, да?

— Да, — шепчет парень, тоже глядя на них. — Действительно очень просто.

— Так же легко отличить и дружбу от любви. В дружбе нет места романтике.

— Разве нет? Но ведь друзья могут любить…

— Любви — да, ей всегда есть место. Она — исключение, ведь понятие любовь включает в себя различные направления: к себе, к другим, к семье, к друзьям, к вещам и так далее, но ни в одной дружбе нет места химии и желанию.

— И что это тогда, если не дружба?

— Не знаю, — тихо говорит Пак, разглядывая его пульсирующую вену на шее, слегка покрытую мурашками. — Ответь ты мне.

— С чего ты взял, что я знаю ответ на это?

— Может, потому что ты меня желаешь? — смело спрашивает парень.

— Какого чёрта? Ты бредишь, — фыркает Чонгук, слегка качнув головой.

Чимин резко прижимает его бедра к своему паху и переводит пылающий взгляд в зеркало, замечая растерянные огромные глаза и покрасневшие щёки Чона. Он победно улыбается тому, что несмотря на его уверенное «нет» парень так и не сдвинулся с места, тем самым говоря ему многозначное «да». Даже не возмутившись он лишь покорно стоит, ожидая дальнейших действий от него и сгорая от нарастающих оборотов химии между ними. Пак нагло приподнимает его худи на спине и, легко касаясь, щекочет кончиками пальцев изгиб его позвоночника, отчего тот сильно вздрагивает, но продолжает стоять и, учащённо дыша, смотреть на него. Словно цепенеет, но в хорошем смысле этого слова. Он боится разрушить этот момент между ними и наслаждается им. Если бы ему было это неприятно, то он никогда в жизни не позволил бы себя трогать таким образом, а значит, вывод был слишком очевиден. <span class="footnote" id="fn_29027835_13"></span>

— Хочешь со мной поспорить? — шёпотом спрашивает адвокат. — Ты чувствуешь неловкость. Тебе стыдно.

— Да, — едва слышно произносит он.

— За то, что тебе это нравится.

— Да, — тихо говорит Чонгук, опуская глаза, но быстро даёт заднюю. — Что? Нет. Мне это не нравится.

— Тогда почему ты всё ещё не оттолкнул меня? — спрашивает Пак, выгнув бровь, увереннее касаясь его горячей кожи уже ладонью.

— Потому что был… в ступоре, — говорит квотербек и резко отходит от него, словно испугавшись того, что его вновь поймали с поличным. — Ты такой лгун.

— Я? — удивляется Чимин и негромко иронично смеётся.

— Ты обещал не вспоминать о том, что произошло. Ты дал мне право оправдать своё тупое поведение, но ведёшь себя вновь провокационно и вспоминаешь о той… слабости. Ты солгал.

Адвокат шумно усмехается его наивности, качнув головой и проводя языком по губам. С ума сойти, он пытается защититься, только бы не говорить правду о том, что на самом деле испытывает, хотя это лежит на поверхности? Он готов вот так нагло лгать им обоим, боясь столкнуться с реальностью, где его привычный мир совсем другой. Это невероятно глупо, неужели он действительно думает, что сможет сбежать от своих чувств, если будет отрицать их и бежать от них без оглядки снова и снова? Это самая большая ошибка на этом свете, которую Пак знает на собственном горьком опыте. Это не работает таким образом. Чонгук должен признаться самому себе, иначе ещё раз сломает себе жизнь.

Чимин резко в три больших шага преодолевает образовавшееся расстояние между ними, и наступает так стремительно и внезапно, что Чон рефлекторно пятится от него, а затем упирается спиной в зеркало, растерянно глядя на него. Парень берёт его за челюсть ладонью крепко, но одновременно так нежно, что у него пробегают мурашки на пояснице в тех местах, где касались её чужие пальцы. Пак держит его так бережно, совсем не желая причинить дискомфорт. Он приближается к его лицу, замирая в нескольких сантиметрах от его губ, а Чонгук готов в эту секунду упасть, потому что колени подкашиваются. На одно чёртово мгновение ему показалось, что он его поцелует, и что бы было тогда? Что бы он чувствовал? Как бы повёл себя? Прямо сейчас его разрывало внутри от разнообразия чувств, но самое яркое из них — сожаление. Ему стыдно признаться, но ему было жаль, что адвокат остановился.

Он сжимает руки в кулаки и несколько раз разжимает их, борясь с диким желанием крепко обнять его. Парень испуганно, но уверенно смотрит в карие омуты напротив, которые прожигают его с такой мольбой о невысказанной правде, и Чонгук понимает, что пойман. Чимин знает, чёрт возьми, он всё знает о нём. Конечно же, наверняка, он это чувствует. Но, к сожалению, квотербек слишком труслив, чтобы сказать это вслух на трезвую голову. Его сердце так быстро колотится в груди, что становится больно в области солнечного сплетения, дышать так трудно, а кожу на лице обжигают горячие пальцы. Адвокат не позволяет ему отвернуться или опустить взгляд, а упивается этим мгновением, зная, что прямо сейчас разрушает все его стены. Он словно приковал его к себе и выжидает секунду, когда силы к сопротивлению у Чона закончатся окончательно.

Невыносимо выдерживать этот ошеломительный напор, но Чонгук отчаянно пытается ради собственного здравомыслия, которое сейчас напоминает какую-то непонятную массу. Ему так хочется потянуться к объекту своих грёз и наконец-то испытать то, о чём он давно думает, но позволить это себе — значит навсегда провести черту в его жизни, которая поделит её на два отрезка. А он не уверен, что готов к такому.

— Боже, — шепчет Чимин, нежно проводя большим пальцем по его нижней губе, и квотербек с трудом хватает воздух, потому что у него перехватывает дыхание. — Я так давно мечтал осуществить то, чего оказывается хотели мы оба. Как давно ты думаешь об этом?

— Я не… знаю, — с трудом отвечает парень, глядя на него. — Когда тебя не было рядом со мной стало происходить всё это. Я не понимал… но…

— Сейчас понимаешь.

— Да, только я не хочу этим всё разрушить.

— Забавно, — хмыкает Пак, разглядывая его губы. — Когда-то я сказал себе то же самое.

— И что же?

— В итоге всё равно всё разрушил, но не я, а ты. Поразительно, как я готов наступать на свою гордость и чувства ради тебя. Какого чёрта это не меняется? Что тогда, что сейчас, я способен ради твоих глаз, улыбки или вот такого взгляда… влюблённого в меня, — шепчет он, коротко вздохнув, — перевернуть весь мир. Просто скажи мне это, пожалуйста. Мне важно услышать, я ждал этого так долго.

Чон зажмуривается, а его кулаки разжимаются, руки безвольно повисают по швам и он пытается бороться с комом в горле. Он не может это озвучить. Всё внутри кричит об этом, там что-то так неумолимо бурлит и пылает, но он словно немеет. Он абсолютно не способен произнести ничего вслух о том, что действительно по уши влюблён в него не один день, может, даже не один год. Он просто не понимает, как давно это началось, потому что всё время лжёт себе, а сейчас и ему. Страшно так сильно, как будто за правду он получит сильную пощёчину в ответ.

Ему так тяжело бороться с этим, что на глаза просятся слёзы обиды и разочарования в самом себе. Он чёртов трус, но и в этот раз поддаётся страху. Это так несправедливо, твою мать, почему он не может быть просто до конца честным с ним? Это ведь всё, о чём Пак просит. Так больно от того, что он вновь сам осознанно отталкивает того, к кому у него сильнейшие чувства из-за того, что его так воспитывали. Чонгук смотрит на него жалостливым взглядом, будто умоляя прекратить так сильно ломать его сердце, а затем едва заметно отрицательно качает головой. В его восхитительных глазах, блестящих от слёз, мелькает сожаление, словно это может облегчить страдания их безнадёжно любящих друг друга сердец.

— Сколько же ещё раз я должен встретить Рождество один? Сколько ещё раз я должен разбиться на части, прежде чем ты будешь честен со мной? — нежно спрашивает Чимин и горько улыбается уголком губ. Он глубоко вздыхает, болезненно хмурится, а затем упирается своим лбом в чужой. — Вот когда ты до конца откроешься мне, моё вдохновение и вернётся. Я не способен им насладиться, пока его источник не со мной в полной мере.

— Но я же с тобой, — недоумённо говорит Чонгук.

— Нет. Ты боишься быть со мной, потому что всё прекрасно знаешь.

— Что знаю?

— Чем это всё закончится.

— Ты имеешь в виду…

— Нас, — говорит Пак, нехотя отпуская его лицо из своей хватки. — Только сколько бы ты не бежал от этого, тебе никуда не деться. Я бегал от своих чувств с семнадцати лет.

— Это совсем не помогло? — шёпотом спрашивает он.

— И не поможет. Бегство в таком случае никогда не становится спасением, — отвечает адвокат, а затем ласково и почти невесомо скользит носом по его щеке, и отстраняется. — Прекрати лгать себе и мне. Я всего лишь просил тебя о честности. Когда я тебе давал шанс, то предупреждал, что нам не быть друзьями. Вопрос в том, готов ли ты к тому, чего хочу я? Ты уничтожаешь меня своей неспособностью быть откровенным, но при этом страдаем мы оба. Подумай об этом. Если ты не можешь, то может, нам стоит оставить друг друга в покое?

Чимин мягко пожимает плечами, глядя на него, и медленно отходит всё дальше, а квотербеку кажется, что он уходит из его жизни. Слишком тяжело это видеть, как будто между ними вновь поселяется расстояние размером с Большой каньон. Адвокат берёт свой пиджак с пола и надевает его на плечи, наблюдая за растерянностью парня. Похоже, он в таком ступоре, что не способен ровно дышать и даже шевелиться. Он смотрит на него, как на какой-то последний островок спасения, но в этот раз, к сожалению, Пак действительно не способен ему ничем помочь.

Каждый раз он пытается, но квотербек постоянно делает шаг назад, а так они никогда не сдвинутся вперёд. Пока он не научится быть честным ни черта не выйдет между ними, и ему нужно подумать об этом ещё раз самостоятельно. Возможно, в последний. Он даёт ему это время снова, но если парень вновь будет бежать от себя, то вряд ли он вообще сможет облегчить его жизнь когда-либо. Уже находясь у двери, Пак всё-таки замирает и оглядывается, и перед тем как оставить Чона в глубоких размышлениях, бросает на него ещё один задумчивый взгляд.

— Не пытайся меня спасти, сделай это сначала для себя, — говорит Чимин, мягко улыбаясь. — Знаешь, говорят, что великий танцор не допускает ошибок, а даже если допускает, то просто танцует дальше, не подавая вида. Это похоже на нашу жизнь. Много лет назад ты допустил ошибку, но и я тоже. Разница между нами в том, что я живу, научившись на этом и набив свои шишки, а ты вовсе нет. Не кори себя так сильно, хватит. Мы рано или поздно все лажаем, и лишь великие двигаются дальше, не показывая, что это их подкосило. Будь великим, квотербек, и живи дальше. Я тебя жду на этой стороне.