~11~ (2/2)

— И это довольно большая разница, не находишь?

— Но поцеловаться он был не против, так? Ты всё правильно понял?

— Ага, примерно на полсекунды.

— Это уже глупые формальности, — говорит Ким, отмахнувшись. — Факт остаётся фактом, он каждый день ждёт тебя там. И ты можешь превратить эту обычную встречу в свидание, понимаешь?

— Чёртов сводник, — говорит Чимин с улыбкой и закатывает глаза.

— Как будто ты вообще против этого. Да ты же любишь его с первого класса, — говорит Тэ и протяжно стонет с недовольством.

— Вообще-то с выпускного, — поправляет его парень.

— Не суть. Ты всё понял.

— Ты такой придурок, — смеётся Пак, — но я тебя так обожаю.

— Давай ближе к делу, — говорит друг, и обдумывает план пару секунд. — Сейчас начало одиннадцатого вечера, Мэй под пристальным и заботливым присмотром её любимого крёстного папочки Тэтэ. Она крепко спит и до утра всё точно будет хорошо. А твой принц ждёт тебя каждый день с одиннадцати до двенадцати, прежде чем превратиться в тыкву, так?

— Вроде того, — отвечает Чимин, понимая, к чему он клонит.

— Ну и что ты тупишь? Ты хотел отдохнуть? Давай, вали к нему. Я всё равно закрыл дверь на цепочку и не открою. Вы должны увидеться и поговорить. Можете ко всему прочему и переспать, ну раз всё так удачно подвернулось.

— Я не…

— Ещё одно слово, и я тебя прикончу! — возмущается Ким. — Ты что, до сих пор злишься на него?

— Нет, не злюсь.

— Не хочешь с ним видеться?

— Нет, наоборот хочу.

— Обижен на него?

— Не совсем.

— Тогда в чём дело?

— Не знаю, просто…

— Ты же дал ему шанс.

— Да, дал, — соглашается Чимин и глубоко вздыхает.

— Тогда быстро сдвинь свою адвокатскую секси-задницу с места, поезжай к квотербеку и в идеале — страстно поцелуй его, но это уже по ситуации, — говорит парень так, словно вариантов отказаться нет. — Не сломай там его психику, будь предельно деликатным. Ты у него первый, понимаешь?

— Я пытаюсь быть аккуратным.

— Правильно, но не слишком. В смысле… не забывай, что ему нужна шоковая терапия иногда. Подожди, я хочу услышать это ещё раз. Он что, правда ловит гей-панику из-за тебя? — смеётся друг.

— Я в этом хорошо разбираюсь, так что да. В последнюю нашу встречу это было слишком очевидно, — отвечает Пак и самодовольно улыбается.

— Чёрт, я бы всё отдал, чтобы посмотреть на это. Чон Чонгук хотел тебя поцеловать.

— Ты перекручиваешь! Я сказал, что на полсекунды он подумал об этом. Мне так показалось, потому что он даже с места не сдвинулся.

— В мире геев полсекунды, знаешь ли, значит очень многое, наверное, — задумчиво говорит Тэхён. — Ну типа… я вот даже не представляю себя геем и я не хочу тебя целовать, хоть ты и секси. Но даже будь ты последним членом в этом мире, я бы всё равно никогда не попросил тебя…

— Прекрати, идиот, — просит Чимин, морщась.

— Интересно, а он уже представлял как ты его…

— Не начинай.

— Тебе не интересно?!

— Почему я всё ещё с тобой дружу?

— Ты меня любишь, олух. Я — это лучшее, что было в твоей жизни, — говорит Тэ, гордо улыбаясь.

— Я сильно в этом сомневаюсь, — говорит Пак.

— Не выделывайся, я знаю, что прав. Ну так что, ты уже едешь на свидание? — спрашивает друг с явным предвкушенинм в тоне.

— Сними цепочку с двери, — отвечает он, разворачивая машину и усмехаясь. — Я буду после полуночи. <span class="footnote" id="fn_28758817_5"></span>

Назначенный квотербеком адрес был хорошо известен Паку, ведь в Бронксе на 161-й Восточной улице расположен знаменитый стадион «Янки» — одно из самых больших спортивных сооружений и одна из самых главных достопримечательностей Нью-Йорка. Добраться до него было совсем не сложно, спустя уже двадцать минут парень останавливается на пустующей парковке. Ожидаемо, с виду он кажется закрытым, уличное освещение отключено, только лишь несколько фонарей горят по периметру и на парковке. Чимин замечает здесь всего лишь одну знакомую машину, которая стоит в гордом одиночестве. Значит, он правда здесь и ждёт его каждый день, с ума сойти. Осознавать это на самом деле оказывается так приятно. Это в каком-то смысле даже романтично. Наверное, не для каждого кто-то способен на такие шаги. Чонгук не понимает глубины и ширины своих чувств, но ведёт себя как какой-то влюблённый мальчишка. Неужели он действительно не замечает вещей, которые буквально лежат перед его носом на самой поверхности? Хотелось бы верить, что он просто отрицает их, но хорошо понимает.

Чимин глубоко вздыхает, рассматривая величественный фасад здания, и затем всё-таки выходит из автомобиля и неторопливо двигается к центральному входу. Выбор места для личной встречи довольно странный, по крайней мере, ему назначают свидание в таком месте впервые. Обычно выбор падает на ресторан или парк, но точно не на спортивное сооружение, хотя это вполне во вкусе квотербека. Бейсбольный стадион, на улице практически ночь и это очень даже символично, ведь именно на стадионе их пути надолго разошлись. Интересно, задумывался ли об этом Чон настолько глубоко, когда выбирал именно «дом» Янки, или же это лишь совпадение?

Облицовка потрясающей красоты современного сооружения впечатляет своей красотой. Такое изысканное сочетание аккуратности классических форм вызывают у парня тихое восхищение, и он не может перестать всё удивлённо рассматривать. Он никогда здесь не был раньше, хотя наслышан об этом месте. Насколько ему известно, для оформления наружных стен использовался высококачественный известняк из Индианы, об этом он однажды где-то читал в проверенном источнике. Городские власти совершенно не жалели никаких средств на содержание этого места, ведь команда «Нью-Йорк Янкис» — их одна из самых больших гордостей. У центрального входа так ярко и помпезно выделяются золотистые буквы названия стадиона, словно в подтверждение мыслей Пака. А скрытая подсветка, что создаёт красивую игру искусственного света, придаёт ей некий триумф.

Чимин проходит по территории к массивным дверям, и на удивление его беспрепятственно пропускает охрана, спросив лишь полное имя. Это его, если быть честным, поражает, и он удивлённо выгибает бровь. Обычно после закрытия в такие места пройти просто невозможно, учитывая, какую ценность для американцев оно несёт. Выходит, что Чон продумал и эту мелочь, и, скорее всего, доступ на этот час есть только у них двоих. В помещении адвокат легко ориентируется по интуиции, и спустя пару минут блуждания по пустым коридорам, выходит к самому главному эпицентру всего сооружения — игровому полю.

Он глубоко вдыхает ночной воздух и медленно спускается по ступеням, проходя мимо многочисленных трибун и осматриваясь. Несмотря на то, что в последние одиннадцать лет своей жизни он весьма равнодушен к спорту, невозможно не восхититься масштабностью этого стадиона. Так красиво, чёрт возьми, что он тихо вздыхает. Вдоль крыши установлены характерные белые фризы, являющиеся своеобразной визитной карточкой этого места, о которой он много слышал и не раз читал в информационных статьях. Это спортивное сооружение удивляет своими размерами и великолепием, а кроме того, умелым сочетанием привычной классики, которая характерна для него несколько десятков лет назад, и эффектной современности. Здесь умело сплетено прошлое и будущее, но при этом сохранился шлейф долгой истории. Ряды зрительских мест были пологими, а сиденья и проходы — широкими. Складывалось такое яркое ощущение, что если закрыть глаза, то можно запросто услышать крики сотен болельщиков, которые поддерживают свою любимую команду. Поразительная аура.

Просматривая матчи английской футбольной лиги по телевизору, Пака всегда захватывала атмосфера на стадионах. Прямоугольные, уютные футбольные поля выглядят обычно прямо как игрушечные, а отсутствие беговых дорожек на них погружает словно ещё больше в эпицентр игры. Они приближают болельщиков к полю настолько, что они фактически становятся участниками наравне с игроками во время процесса. На протяжении всей игры на стадионе непрерывно звучат яростные крики и песни фанатов. Но совсем другая атмосфера всегда царит на американских стадионах, которую он хорошо помнит ещё со школы. Она кардинально отличается от европейской, но ничуть не хуже её.

Парень на несколько секунд закрывает глаза и вспоминает свою юность, понимая, почему выбор Чонгука пал именно на стадион. Это ностальгия. Настолько громкие голоса зрителей всегда звучали от первого до последнего свистка, что бросало в дрожь от них. На протяжении всей игры из носа не выходил устойчивый аромат колы и жирных хот-догов. Повсюду люди размахивали большими поролоновыми руками с поднятыми вверх пальцами, чирлидеры танцевали в красочных костюмах, а у крайней линии поля бегали талисманы команд и салюты в финале — всё это неотъемлемая часть их общего прошлого. Чимин медленно открывает веки и вновь погружается в темноту и тишину, когда эти воспоминания плавно рассеиваются. В глубине души он понимает в это мгновение, что скучает по этим незабываемым ощущениям. Это всегда было так атмосферно и интересно. Он с лёгкой тоской улыбается, но затем идёт дальше.

Само поле домашнего стадиона «Янки» было просто невероятных размеров, но сейчас погружено в полумрак, потому что освещалось лишь несколькими прожекторами после закрытия. Адвокат чувствовал себя таким маленьким и одиноким в этом месте, но одновременно с этим ему нравилось, что здесь нет лишних глаз и ушей. Вместимость этого стадиона была где-то на пятьдесят тысяч человек, но сейчас не было никого кроме него и Чонгука, и в этом главная уникальность. Не у каждого есть такая возможность, вероятно, его бывший лучший друг много за это заплатил. На смонтированном огромном табло был до сих пор выведен счёт последней игры, а свет от него мягко падал на зелёную траву и единственного человека, который в такое позднее время здесь занимался. А вот и он, действительно ждёт его.

Чимин неосознанно останавливается и прерывисто вздыхает, наблюдая за тем, как Чон бросает один за другим кожаные мячи через четверть поля. Они со свистом пролетают с немыслимой скоростью, а затем глухо ударяются о землю. Чёрт возьми, он такой сильный, что у адвоката от осознания этого факта что-то приятно шевелится внизу живота. Он и забыл уже о том, как великолепно этот парень выглядит на поле.

Невозможно игнорировать его крепкие руки, которыми он всегда так восхитительно обнимал его. Под золотистой кожей на больших бицепсах и предплечьях соблазнительно перекатывались тугие мышцы от каждого резкого и отрывистого движения, а с его губ срывались стоны от напряжения. Очевидно, что он долго уже занимался с неистовым напором, ведь его волосы намокли от пота, а белая футболка прилипла к телу. Слишком красивый, чтобы быть настоящим. Пак заворожённо смотрел на него и вновь понимал, что у него совсем не было шансов не влюбиться. Ещё в школе он так же любовался им с таким же восхищением, но только тогда пытался как-то существовать со своими смешанными чувствами, а сейчас они поменялись ролями, ведь со своими эмоциями пытался ужиться именно Чонгук.

Во всей этой почти звенящей тишине эхом слышны лишь только тяжёлые выкрики и низкие стоны квотербека, когда он каждый раз заводит руку назад с сильным замахом, а после бросает мяч. А каждый глухой удар о землю это словно удар всё сильнее в самое сердце Пака. Это просто невозможно. Парень тяжело вздыхает и наконец-то отводит восхищённый взгляд. Чон, кажется, даже технические навыки не потерял. Всё так же чётко и умело делает красивые броски, выплёскивая через них свою внутреннюю агрессию и недовольство собственной жизнью. Наверное, это хобби теперь может стать для него хорошей терапией, раз заниматься этим профессионально у него больше нет возможности. И Чимину очень нравится, что он всё равно сделал этот шаг ради себя и вернул то, что так любил.

Чон устало вздыхает спустя пару минут тренировки, пока долгожданный гость наконец-то медленно подходит ближе к нему, не привлекая к себе внимания. Он садится на поле, делает несколько больших глотков воды из горла бутылки и затем отрешённо смотрит в землю. Парень тяжело дышит и очевидно, что о чём-то глубоко задумывается, гоняя в голове сотни мыслей. Возможно, он разбирается со своими личными проблемами, а, может быть, гадает, придёт ли в этот раз человек, которого он так сильно ждёт.

Пак внимательно рассматривает его аккуратный профиль, и внутри всё так волнительно переворачивается. Он настолько красивый, что просто дыхание замирает. Поверить трудно, как же он очевидно слаб. И причина его слабости была так предельно ясна, ведь сейчас Чонгук особенно сильно напоминает ему того самого мальчишку, в которого он когда-то так безнадёжно влюбился в школе. Те же до боли знакомые черты лица, простая одежда, а его влажные волосы, как всегда, превратились в непослушные кудряшки. С ума сойти, как будто он вернулся в свой выпускной класс и пришёл после занятий в единственное место, где мог без стеснения смотреть на объект своего обожания. Словно и не было стольких лет, Боже.

Адвокат обречённо выдыхает и снова отводит глаза, борясь с собой. Это сложно, просто нестерпимо сложно. Хотел бы он хоть как-то успокоить свою раненую душу, но, к сожалению, не знал, каким образом это возможно сделать. Он садится рядом с Чоном, а тот сразу же оживает, легко дёргаясь всем телом, и растерянно смотрит на него несколько секунд.

Удивлён, так сильно, что не знает, как реагировать на происходящее. Несколько секунд он просто сидит в ступоре, но после его лицо озаряет самая потрясающая улыбка на этом грёбаном свете. В его больших глазах моментально вспыхивает такое искреннее счастье, что сердце Пака шумно трещит по швам от переполняющей его любви. Все эти десять дней Чон ждал этого момента так сильно, что даже не верил, что его маленькая мечта об этой встрече только что осуществилась. Прийти сюда — желание Чимина абсолютно добровольное. И было так приятно это знать, ведь он совсем не пытался повлиять на его выбор и дал ему такое желанное личное пространство. И тот факт, что в он всё равно пришёл сюда, заставлял его глупо ликовать.

— Классный бросок, квотербек. Навыки хорошо помнишь, — буднично говорит Пак, будто видит это всё ежедневно.

— Ты пришёл, — произносит он так радостно в ответ, что адвокат не может сдержать мягкой улыбки.

— Да, пришёл, — говорит Чимин, слегка поведя плечом. — Решил последовать твоему совету и немного отдохнуть.

— И поэтому ты здесь? — удивляется Чон.

— Честно говоря, я хотел провести вечер с дочерью, но она уже уснула. Я вспомнил о том, что ты давно меня ждёшь. Ты же рад меня видеть?

— Очень, если честно, — признаётся искренне Чонгук, так широко улыбаясь своей обаятельной улыбкой, что Пак с трудом контролирует своё выпрыгивающее из груди сердце. — Я уже не очень верил, что это действительно осуществится.

Адвокат робко улыбается ему уголком губ и глубоко вздыхает. Боже, это просто невозможно. У него пальцы немеют от этой ослепительной радости в глазах квотербека. И его так приятно радует, что причина этого ликования лишь в том, что он двадцать минут назад принял верное решение приехать сюда.

— Знаешь, если бы Мэй знала, что я поехал на домашний стадион «Янки», она бы на меня обиделась, наверное, — смеётся Чимин, глядя по сторонам. — Мы даже не ходили на игры сюда раньше, но здесь очень красиво. Он такой огромный, впечатляет. Хотел удивить меня масштабом?

— Это единственный стадион поблизости, где я могу заниматься рано утром и поздно вечером, — поясняет парень, поглаживая мяч ладонью. — Символично, что мы бы встретились снова именно здесь. <span class="footnote" id="fn_28758817_6"></span>

— И как же ты это делаешь? — удивляется адвокат. — Не думаю, что вот так просто любой желающий может ходить сюда, когда никого нет.

— Когда есть материальные средства, то некоторые вопросы решаются поразительно легко, — печально усмехается Чон, пожимая плечами. — Всего два часа: один до открытия и второй — до закрытия. Но мне этого хватает для тренировки и возможности почувствовать себя немного свободным, что ли.

— Я рад, что ты вновь это делаешь, — искренне говорит Пак, переводя гордый взгляд на него. — Не ощущаешь себя одиноко здесь? Целый океан пустоты.

— Наоборот, я люблю одиночество. Это привычное состояние в моей жизни, как ты уже понимаешь. Мне легче одному, потому что обычно в толпе меня никто не слышит. Меня тошнит от людей.

Чимин медленно скользит взглядом по его грустному лицу и болезненно хмурится, понимая, что эти ужасные слова, к сожалению, чистая правда. Всё это время он был абсолютно один. Надрывно кричит в пустоту. Он годами молит о помощи своих самых близких людей, но так и не получает её. Им, похоже, настолько наплевать на него, что со временем парень просто перестал о чём-то просить и смирился с тем, что его существование всегда будет вот таким пустым и одиноким.

— Звучит паршиво, если честно, — говорит адвокат.

— Да, знаю. Но я не люблю приукрашивать реальность. Лицемерия мне вполне хватило на всю оставшуюся жизнь.

— Ни друзей, ни семьи, даже сейчас ты находишься один. Наверное, так невероятно сложно жить каждый день, — тихо говорит Чимин со сочувствием.

— Мне нравится, что вокруг никого нет. На самом деле, это позволяет сосредоточиться только на себе. Я не боюсь, что обо мне подумают что-то не то, или вдруг сфотографируют меня не так, как нужно. Мне абсолютно наплевать, я просто наслаждаюсь тем, что мне очень нравится. В Нью-Йорке мне стало значительно спокойнее. По крайней мере, здесь всем людям вокруг до меня нет дела, — говорит Чон и устало вздыхает, прикрыв веки.

— Твоя жизнь в Оксфорде была довольно сильно выставлена напоказ? — аккуратно спрашивает Пак. — Это оттуда у тебя столько желания скрыться от окружающих?

— Да, — согласно кивает парень и несколько секунд напряжённо молчит, покусывая губы. — Одно время я вовсе не мог выйти спокойно из дома из-за людей с камерами.

— Не думал, что вы были так известны.

— Это сложно назвать известностью, просто о нас знали в определённой сфере деятельности. Отец занимался частным строительством, поэтому сотрудничал с многими богатыми людьми. Мы входили в высший свет в своём городе. А когда твоя фамилия хоть что-то значит, то ты автоматически становишься интересным. Людям хочется говорить о тебе, копаться в твоём дерьме и непременно ткнуть в него, когда ты на секунду забываешь о нём. Вот это и есть обратная сторона хорошей и светской жизни. А журналисты очень помогают в этом, именно поэтому я ненавижу этих любителей сплетен. Не всех, разумеется, но я лично сталкивался с теми, кто намеренно уничтожал мою и без того разрушенную жизнь, продавая фотографии, на которых я практически был растоптан. В момент моральной уязвимости, когда я сбегал с приёмов и боролся с паническими атаками, они продолжали снимать меня, когда мне требовалась обычная помощь. Их не волновало при этом, почему я в таком состоянии, что за глубину я несу в себе, главное то, что моя боль, запечатлённая на фото, дорого стоила.

— И это покупали? Кто?

— Жёлтая пресса.

— Это же так ужасно, — тихо говорит адвокат, недовольно хмурясь. — У меня в голове такие жуткие картины рисуются. Я не раз сталкивался с таким в своей работе. Я таких людей, как ты, защищаю в суде, поэтому хорошо понимаю, о чём ты говоришь.

— Да-а, — грустно протягивает Чон и связывает свои волосы в маленький хвост на макушке. — Ты, наверное, хочешь знать, из-за чего всё это было вот так. Мы же не всегда были так интересны людям.

— У этого были какие-то особые причины? — удивляется он.

— К сожалению, — шепчет парень и горько усмехается.

— Хочешь этим поделиться со мной?

Квотербек бросает на него красноречивый взгляд и коротко кивает. Так спокойно и без всяких нервов, словно давно смирился с этим. Он, видимо, понимает, что должен рассказать, хоть это и совсем нелегко для него. Это его внутренняя боль, о которой он так долго молчал. Наверное, за это время ожидания их встречи он уже морально успел к этому подготовиться, потому что слова так легко сами стали срываться с его губ.

— Я тебе говорил о том, что когда был под наркотиками, то очень сильно опозорил свою семью. Вот именно с того момента моя жизнь стала особенно интересной для журналистов. Сущий кошмар наяву. Они ведь любят скандалы, а я им сам подкинул его. Конечно, пресса была на том мероприятии, и всё это было ими зафиксировано со всех сторон. Такая выходка для них просто рай, этим можно долго педалировать. Ведь так вышло, что я тогда оскорбил не только родителей, но и нескольких важных гостей. Я высказал им всё, что хотел, но на тот момент абсолютно не думал, что это может понести какие-то серьёзные последствия, — говорит он, нервно почёсывая бровь. — Идиот.

— Кто-то из важных денежных мешков обиделся? — с усмешкой интересуется Чимин.

— Да, просто взъелся. Это был один из важных компаньонов моего отца, с которым из-за этого тупого инцидента он потерял доверительные отношения. Он приносил огромные контракты нам, которые в итоге были разорваны. Я всё испортил. В итоге фирма начала нести большие убытки и терять репутацию, но на тот момент меня это тоже не волновало. Вместо того, чтобы извиняться или помочь исправлять то, что натворил, я просто ушёл в разнос, — говорит Чонгук с какой-то болезненной улыбкой на лице. — Мне понравилось бунтовать, поэтому я совершил свою первую и единственную попытку мятежа против матери.

— Успешно?

— Мятеж не может быть успешным. Он всегда заканчивается подавлением.

— И что было? — интересуется Пак.

— Впервые за всю свою жизнь я не следовал её строгим правилам. Я не боялся говорить с ней нагло и открыто, потому что колёса придавали мне смелости. Из меня лезла наружу наглость и высокомерие. Я просто как будто наконец-то сорвался с цепи и пытался делать всё и сразу, что не мог раньше. Тогда я уехал из их дома и больше туда не вернулся, даже когда всё закончилось. Честно говоря, меня там уже никто и не ждёт. Я спокойно мог не отвечать на её звонки и игнорировать её приказы, не чувствуя никакого стыда за это. Она так бесилась, а мне было глубоко наплевать, — говорит Чон и довольно хмыкает. — Стыдно говорить, но мне нравилось делать ей больно.

— И до этого состояния довела она тебя. Ты хотел, чтобы она почувствовала на себе то, что испытывал ты, хотя бы немного.

Квотербек согласно кивает, но всё равно виновато хмурит брови. Он знает в глубине души, что не должен был так поступать, но теперь уже поздно сожалеть.

— Так длилось несколько месяцев, я просто выпал из реальной жизни, в которой у меня есть определённая ответственность и какие-то проблемы. Наверное, я… просто окунулся в период юности, который они у меня когда-то отобрали. Я вёл себя абсолютно глупо. Как проблемный подросток, хотя был уже взрослым человеком. Это странно, понимаю, но я не мог себя остановить.

— Чего ещё можно ждать от того, кому никогда не давали свободы действий? — говорит Чимин и отрицательно качает головой в ответ на свой же вопрос. — Ты впервые почувствовал в себе силу противостоять ей.

— Только это была мнимая сила. Позже она сломала меня ещё больше прежнего, — отвечает квотербек и тяжело вздыхает. — Заботы о бизнесе легли только на плечи моего отца. Он пытался всё уладить сам, как умел, как получалось, но фирма всё несла и несла огромные убытки. Вскоре, мы практически потеряли всё, что было заработано моим трудом за эти годы.

— И тебе не было жаль? Ты не хотел остановить это? Вмешаться? Этот же чёртов труд стоил тебе юности.

— На тот момент мне было наплевать. Я слишком увлёкся этой… свободой. Несколько месяцев своей жизни я потратил на наркотики и пьяные гулянки, пока моя мать мне не звонила, как будто меня вовсе никогда не было в её жизни. Она была обижена на меня, а я на неё. Так и жили. Я её тупо избегал, но однажды она сама мне вдруг позвонила.

— Зачем? Извиниться? — спрашивает Пак.

— Если бы, — фыркает Чонгук. — Сказать о том, какой я неблагодарный ублюдок и что я должен вернуться домой, чтобы всё немедленно уладить. Она попросту все те двадцать минут разговора обвиняла меня во всём дерьме, что происходит, а я даже не понимал, что она несёт. Помимо того, что я был на отходняках, я и не был в курсе дел. Она говорила о каких-то судах, счетах за адвоката, о разбирательстве, о долгах и о том, что наш дом забирают. А я же совершенно не следил за всем этим, и в итоге мать сказала мне включить новости и вернуться в реальную жизнь, что я собственно и сделал.

— И что она имела в виду? — удивлённо спрашивает Чимин, слушая его, буквально затаив дыхание.

— После разговора с ней я сразу включил местный новостной канал и только из репортажа узнал о том, что мой отец находится под следствием.

— Что?! — удивляется Пак. — За что?!

— Когда он пытался разобраться со всеми проблемами, которые свалились на нашу фирму, то так вышло, что его подставили. Отец надеялся спасти бизнес, в итоге обходными путями его втянули в финансовые махинации не самые хорошие люди. Его уязвимым положением просто воспользовались, сделав крайним. В итоге он потерял очень много денег, репутацию и то дело, за которое так отчаянно боролся. Моя мать хотела, чтобы я спасал эту ситуацию.

— А ты?

— А я послал их. Я настолько был обижен на них за всю ту боль, что они мне причиняли, что не смог в тот момент переступить через себя.

— Чонгук...

— Нет, не оправдывай меня, — говорит Чон, отрицательно качая головой. — Моему отцу требовалась реальная помощь, но я… — шепчет он и с нескрываемым отвращением к себе морщится, — не захотел ничего сделать для него. Я просто проигнорировал эту просьбу. Поступил, как грёбаный эгоист. Я просто… показал свой характер, когда не нужно было этого делать. Мне невероятно стыдно за это до сих пор, но тогда я не думал о том, чем всё обернётся.

— Твоего отца осудили? — спрашивает Пак, внимательно разглядывая его.

— Нет, — отвечает он, глядя куда-то вдаль стеклянным взглядом.

— Всё удалось как-то разрешить?

— Вроде того. Дело было закрыто.

— Что он сказал потом на то, что ты так и не приехал помочь ему? — осторожно интересуется парень.

— Я не знаю. Мы больше не виделись, к сожалению. Наверное… он разочарован во мне. На его месте, я бы не хотел после этого общаться с таким сыном.

— Ты больше не общаешься с ним совсем? Даже несмотря на то, что уже всё закончилось?

— Даже если бы очень хотел, то не смог бы.

— Но почему? — недоумевает Чимин, выгнув брови.

— Потому что он умер, — едва слышно отвечает Чонгук и со злостью бросает мяч.

Пак не верит своим ушам, а его сознание погружается в какой-то лёгкий транс. Парень хочет переспросить, чтобы понять, правильно ли он всё услышал, но понимает, что это будет слишком тяжело для Чона. Боже мой, он даже не знал о том, что его бывший друг потерял отца, да ещё и при таких ужасных обстоятельствах. Суды? Обвинения в мошенничестве? Банкротство? Журналисты, разрывающие их на части? Поверить в это даже сложно. Он удивлённо смотрит на него, хлопая ошарашенными глазами, и тихо выдыхает. Чимин быстро переваривает в голове всё услышанное, пытаясь понять, что чувствует после всего этого кошмара сам квотербек. Наверное, это просто личный ад какой-то, и сейчас ему становится предельно ясно, откуда взялись эти чувства ненависти и отвращения к себе и почему они так глубоко засели в нём. Он несправедливо винит во всём случившемся именно себя.

— Вот дерьмо, — вырывается из него. — Прости. Я даже не знал, что… прости, чёрт. Давно?

— Да, уже давно, — кивает Чонгук, тяжело вздохнув. — Ещё до моего переезда в Нью-Йорк. По сути это стало ключевым моментом, почему я сбежал сюда. Не было больше сил всё выносить.

— Что… с ним случилось?

— Сердце. Не выдержал всего этого давления со стороны, излишнего внимания и тягости разбирательств. Когда были суды один за другим, оттягивания решения, постоянные поиски дополнительных доказательств и обвинения… всё было сложно, это сущий кошмар. Отец был не причём, но все его считали мошенником, — поясняет Чон, сглатывая ком в горле.

— И ты себя винишь в том, что случилось, — шепчет Чимин, глядя перед собой пустыми глазами.

— Всего этого можно было бы избежать, если бы я что-то сделал ради него, хоть что-то. Если бы я захотел помочь, а не отвернулся, он мог быть жив. А я так злился на них. Больше даже на мать, потому что именно она причина многих моих ран, но я совсем забыл о том, что могу потерять кого-то из них по-настоящему. Они далеко не идеальные, я понимаю, но они ведь мои родители. И когда его не стало… это было большим ударом для меня. Всё это свалилось на отца и он просто… я знаю, что мог защитить его. Это было в моих силах, но я не захотел этого делать, а теперь его нет. Просто нет. Из-за моих обид он умер, думая, что его сын полон ненависти к нему.

— Ты не в силах был ничего сделать в этой ситуации. Я могу сказать тебе это, как адвокат, — говорит Пак, не сводя с него сочувственного взгляда. — Конечно, я не знаю всех деталей дела, но уверяю тебя, что ты никак не мог повлиять на следствие. Если он так сильно влип, то ты был просто бессилен, ты это понимаешь? Мошенничество, а особенно в финансовой сфере, довольно серьёзное обвинение. Здесь по большей части всегда выигрывает истец, но всё зависит от деталей ситуации и количества доказательств, работы прокурора, количества свидетелей и прочего. Возможно, всё можно было бы легко вывернуть в пользу твоего отца, но ты не государственный защитник или судья. Ты не мог этого сделать. Вам нужен был хороший адвокат и его толковая работа. Ты не мог ничего сделать сам, Чонгук.

— Да, с точки зрения его защиты в суде... может быть. Но я мог хотя бы быть с ним всё это время, только не стал этого делать. Он должен был знать, что сын рядом. Я просто абсолютно ничего не сделал ради него, — говорит парень и разочарованно качает головой. — Чёртов слабак и трус.

— Ты никак не мог повлиять на эту ситуацию, слышишь?

— Мог.

— Нет! — настаивает Чимин и внезапно для них обоих берёт его за руку. — Ты не виноват в том, что это случилось, потому и не должен винить себя.

— Если бы это было так просто, — говорит квотербек и недовольно дёргает щекой.

Он медленно опускает взгляд на ладонь Пака, которая крепко держит его руку и мягко поглаживает, как будто пытается тем самым утешить. От неё исходит такое бешеное тепло, что оно передается в глубину его души, и ему становится на удивление так спокойно. Как будто рядом с ним сидит его спасение. Вся внутренняя боль, которая только что хотела вырваться наружу, моментально замолкает и болезненные шрамы на сердце чудесным образом излечиваются. Вот она выражена наглядно сила Чимина, которая своими волшебными чарами способна перевернуть его мир так легко и просто без всякого труда.

Адвокат замечает его невероятный ступор и понимает причины, но всё равно не выпускает прохладных пальцев из своей аккуратной хватки. Наоборот, он сжимает их чуть крепче и не позволяет Чонгуку отдаляться в этот момент, когда он морально так сильно уязвим. Эта тема для него крайне болезненная, но он без всякого сожаления и сомнений открылся и показал ему свои настоящие глубокие раны, которые так сильно кровоточат много лет. Чимин даже не предполагал, что помимо того, что он винит себя во многих вещах касаемо их отношений, парень, оказывается, ещё и сжирает себя из-за того, что считает именно себя виновным в смерти родного отца. Господи, это же просто невыносимо постоянно жить с этим. Это настоящий ад. Каждый день он носит в своём сердце слишком большой груз, который медленно, но верно сгибает его сильные плечи всё сильнее и сильнее. И весь ужас в том что от родной матери вместо поддержки он получает тотальное безразличие и холод. Эта женщина так неимоверно жестока с ним, что Пака в дрожь бросает и он начинает так сильно злиться на неё. <span class="footnote" id="fn_28758817_7"></span>

— Что было потом? Как твоя мать это всё приняла? — мягко спрашивает Пак, осторожно поглаживая его руку.

— Непросто. Винила меня, да и до сих пор это делает. Она манипулировала мной при любой возможности, спекулировала своим моральным и физическим состоянием, а я постоянно прибегал к ней и всё исполнял, боясь потерять и её, если честно. Такой наивный придурок, — усмехается парень, пожимая плечами. — После смерти отца было тяжёлое время. Вместо него под пристальным вниманием оказался я, как один из совладельцев фирмы, в итоге всё это дерьмо хотели повесить на меня.

— Ты был под следствием? — робко интересуется адвокат, ласково перебирая его пальцы.

— Официально нет, им нечего было мне предъявить. Но меня постоянно таскали по допросам, а журналисты атаковали настолько, что мне пришлось практически прятаться от них. Я просто очень устал.

— Сколько это длилось?

— Разбирательства были около трёх месяцев и в итоге закончились без тюрьмы. Но из-за того, что всё это в принципе происходило, мы потеряли много средств и, естественно, пострадала репутация фирмы. Мы были на дне, а ты понимаешь, какая это для моей матери катастрофа, — шумно усмехается Чон, проводя рукой по волосам.

— Она срывалась на тебе, — догадывается Чимин.

— Каждый день и до недавних пор тоже это делала, но в итоге я просто не выдержал.

— Как ты борешься с ней вообще? Должно быть после всего случившегося она обозлилась ещё больше?

— Да, ты прав. Но я просто… сбежал от неё, — говорит Чонгук и тяжело вздыхает. — Я бросил всё, что там осталось в Оксфорде, включая умирающую фирму, и уехал год назад.

— И тогда ты приехал в Нью-Йорк, — говорит Пак и согласно кивает своим заключениям. — Вот оно что.

— Сначала я хотел вернуться в Конкорд, но потом понял, что там ничего меня не держит, ведь ты уехал, — говорит Чон, бросая на него задумчивый взгляд. — Потом я подумал, что может стоит тогда отправиться в Бостон, но для чего? На тот момент ты меня не хотел знать и активно игнорировал. Было бы глупо на моём месте так поступать, поэтому я выбрал этот штат. Решил, что намного проще будет начать здесь просто новую жизнь.

— И у тебя получилось?

— Частично, — отвечает он и медленно кивает. — Здесь мне проще. Меня никто не знает, журналисты меня не достают, а прошлые ошибки мои собственные и моей семьи не оказывают никакого влияния на меня настоящего. Тот капитал, который у меня оставался благодаря отчислениям отца на моё будущее, я вложил в небольшой бизнес и стараюсь его развивать сейчас независимо от матери. Теперь это только моё и она не сможет этого забрать или влезть в него, всё это принадлежит только мне. Это не совсем то, чем я хотел бы заниматься, но уже привычно для меня. И удалённо я управляю фирмой отца, её тяжело спасти, но я пытаюсь.

— А она? Вы общаетесь сейчас?

— Она осталась в Оксфорде, но спустя время сама стала всё больше возвращаться в мою жизнь. Мне пришлось съездить к ней однажды, потому что она попала в больницу с сердечным приступом, — отвечает квотербек, делая кавычки в воздухе. — Но вскоре я понял, что она просто манипулирует мной. Потом она нашла меня здесь, а сейчас планирует мою жизнь и в этом городе, точнее — рушит её.

— Вот же дрянь, — шепчет адвокат и отрицательно качает головой. — Поверить не могу.

— Каждый раз, когда я пытаюсь ей противостоять наши скандалы заканчиваются её истериками, слезами и словами о том, что это я убил отца. Я слишком устал от этого.

— Но это же не так.

— Я знаю, что не так, но просто… в чём-то она права, и из-за этого слишком больно.

— Нет, чёрт возьми, она не права ни в чём. Ты не причинял вред своему отцу, ты не убивал его, ты не мог защитить его никаким образом. Всё, что произошло, это просто жуткое стечение обстоятельств, — протестует Пак, пытаясь сдержать свою злость на эту женщину.

— Но я бездействовал, а это иногда многое значит. Своим бездействием и слабостью я разрушил собственную жизнь, позволяя матери лепить из меня всё, что ей вздумается. Я знаю, что моя вина перед ним всё же есть. Да, я действительно допустил ошибку, но то, что творит она со мной из-за всего этого… это невыносимо просто терпеть уже, она совсем из ума выжила. У меня больше нет никаких сил потакать ей. Поэтому я и понял, что как бы она не давила на жалость, как бы не обвиняла меня, как бы ей не было трудно, я больше не вернусь в её жизнь и больше не позволю ломать меня. В этот раз я выбираю себя.

— И поэтому ты стал возвращать меня? — догадывается Чимин и слабо улыбается уголком губ.

— Я последовал твоему совету и выбрал то, что важно для меня. Я подумал о себе в первую очередь, и понял, что мне нужен ты. Мне необходимо было встретить тебя снова, чтобы обо всём этом хорошо подумать и принять окончательное решение. Моя жизнь была достаточно долго полностью в её руках, теперь самое время прекратить это издевательство. Я ведь давно не мальчишка.

— И это самое правильное решение, которое ты принимал, Чонгук, — говорит адвокат и медленно кивает, пока его мягкая улыбка становится больше. — Я тобой горжусь.

— Именно ты помог мне решиться это сделать без сомнений. Возможно, спустя время я бы вновь вернулся к привычному образу жизни — исполнял её приказы, но в этот раз я встретил тебя, — тихо говорит Чон, глядя на их руки, которые крепко держат друг друга. — Я понял, что не смогу отказаться от тебя снова. Чего бы мне это не стоило в итоге, но я не сделаю этого даже под её угрозами и манипуляциями, потому что то, чего она захочет от меня рано или поздно… я не могу сделать из-за тебя.

— Из-за меня? — удивляется парень.

— Как я должен лишиться тебя вновь, ведь только рядом с тобой чувствую себя таким… нормальным, — едва слышно произносит квотербек и глубоко вздыхает, перед тем как поднять на него загнанный взгляд. — Я понимаю, что совершил много ошибок в наших отношениях. Я понимаю, что очень виноват перед тобой. И понимаю, что, наверное, совсем не заслуживаю тебя, но именно ты делаешь меня живым, Чимин. Рядом с тобой я словно... исцеляюсь, поэтому я буду бороться пока способен на это. Всё это время до твоего появления я абсолютно не понимал, как вообще нахожу в себе силы существовать. Именно существовать, ведь вся моя жизнь была какой-то механической. Я и не думал, что во мне есть столько силы, пока не решил бороться с ней за шанс быть рядом с тобой. Я готов биться с ней, понимаешь? С самым своим страшным врагом, который сломал меня, моё будущее и мою психику, и всё это из-за тебя. Сейчас у меня есть такое сильное желание исправлять каждый день то, что я натворил.

— Это в твоих силах, — говорит Чимин, не сводя с него влюблённых глаз. — Всё может стать лучше.

— Знаешь, я невыносимо скучаю по временам нашей юности. Я бы хотел вернуться в них, но в тоже время и не хочу этого. Я понимаю, что между нами… мы действительно не сможем дружить… — говорит Чонгук и чешет затылок. — Боже, я не знаю, что происходит, но точно что-то странное. Это не то, что было раньше. Как ты сам сказал, нам не быть друзьями никогда, в таком случае… я и не хочу. Я просто хочу стать лучше ради того, чтобы наши отношения были близкими. <span class="footnote" id="fn_28758817_8"></span>

— Ты не желаешь быть мне другом, если я этого не хочу. Но чего ты тогда ждёшь от меня? Кем ты видишь меня рядом с собой?

— Если честно, я не понимаю. Я не знаю, что именно испытываю к тебе, точнее… чёрт, я просто не хочу это понимать, ведь всё это…

— Неправильно для тебя, — шепчет Пак.

— Меня учили, что это неправильно. Всегда меня готовили к другому. Всю жизнь моя мать-гомофобка презирала людей вроде тебя. Она почему-то так сильно ненавидит всё, что связано с тобой, — говорит Чон и так тяжело вздыхает, будто каждое слово ему даётся с невыносимым трудом. — Я часто думаю, а что она скажет на то, если я вдруг окажусь таким же? Она откажется от меня? Она отправит меня в какую-то клинику, чтобы «исправить» меня? Она ведь всегда мне говорила, что такие люди просто больные, но на самом деле больная это она. В её глазах любить кого-то своего пола — это аморально, и она осознанно это вкладывала в мою голову, я её за это так ненавижу. Ненавижу потому что из-за неё я не могу понять и принять себя.

— Тебя просто разрывает и бросает из стороны в сторону. Здравый смысл, который всю жизнь в тебе воспитывали, и эмоции, которые ты испытываешь.

— Возможно, если бы у меня была другая мать, то всё было бы совсем иначе. Мне жаль, что она такая. Правда… мне очень жаль, что она такая чёрствая и не способна принять то, что некоторые вещи выходят далеко за привычные ей рамки. Но что требовать от человека, который не любит никого, кроме себя? Ей, по сути, всегда было наплевать даже на меня. Тогда почему я, чёрт возьми, хочу понимания от неё? Для чего оно мне нужно? Я же никогда его не получу.

— Потому что несмотря ни на что ты её любишь. Ты ею дорожишь и беспокоишься о ней, ведь у тебя есть сердце, в отличие от неё.

— Но не сейчас. В данный момент мне совершенно наплевать на то, что возможно я могу сделать ей больно. Я не хочу её знать, если она не способна любить меня любым. Это не любовь матери к сыну. Она должна быть всепрощающей и вопреки всему, но она же любит меня лишь тогда, когда я веду себя так, как ей это необходимо, — тихо говорит квотербек, глядя перед собой и медленно моргает. — Я ей не нужен. Я никому не нужен, к сожалению. Господи, я так запутался в своей жизни. Я даже не знаю, где мой дом, где моё место и кто я, твою мать, такой. И в этом всём виновата она и я сам.

Чимин едва заметно отрицательно качает головой, слушая все эти откровения, а затем совсем неосознанно резко тянет его руку к себе, и Чонгук оказывается в его крепких объятиях. Парень мягко обнимает его за плечи и задерживает дыхание, потому что становится слишком трудно дышать от нахлынувших эмоций. Всё смешивается внутри, но ярче всего он испытывает сейчас боль. Ему так больно за него, от осознания того, сколько же дерьма пережил этот человек. Это так несправедливо, что хочется орать. Он так желает защитить его от этой жестокости. И он бы пошёл на многое, чтобы спасти его от боли, которую раз за разом причиняет ему та, кто должна была быть самой близкой.

Он так прав, ведь именно из-за неё Чонгук не может принять себя, ему это мешает. Его выдрессировали на то, что всё это ужасно. Он собственные чувства считает чем-то аморальным и мерзким, но Боже, это ведь совсем не так. Нет ничего плохого в том, что он испытывает, но квотербек осознанно убивает и растаптывает это всё в себе, потому что слишком этого боится. Он вытаскивает это из себя практически клещами и вырывает с такой ожесточённой силой, что совсем не понимает, что ломает собственное сердце. В этом случае он знает, что это единственный правильный способ, потому что его научили этому.

Чону так страшно от всего происходящего. Он так одинок и никем не понят, что сейчас, когда один единственный человек в этом мире прижал его к себе просто так, потому что ему это было нужно, парень чувствует себя невероятно растерянно. Он дрожит всем телом и нерешительно поднимает руки, чтобы обнять адвоката в ответ. Ему даже дышать страшно. Он так боится спугнуть этот потрясающий момент, что едва слышно хватает воздух приоткрытыми губами. Это похоже на какой-то сон, который он так часто видел за эти годы, но оказывается всё это наяву. Чимин действительно обнимает его и окутывает теплом своего тела, словно в самый безопасный кокон на этом свете.

От него так пахнет, Боже. Чистотой от его рубашки и парфюмом от его шеи, что, наверное, если бы парень стоял, то у него бы ноги подкосились от сочетания этих ароматов. Такой безупречный. Это всё просто слишком для него и для его сердца тоже, которое сейчас просто не выдерживает этой внезапной атаки. Чонгук аккуратно кладёт ладони на его спину и утыкается носом в его плечо, глубоко вздохнув и закрыв глаза. Ему становится так спокойно в его объятиях, как будто всю жизнь он нуждался именно в них. И всё вокруг теперь так неважно. Ничего, если честно не способно его сейчас расстроить или задеть, потому что он чувствует себя так, будто наконец-то нашёл своё безопасное место.

— Не говори так никогда, — тихо говорит Пак.

— Как? — удивляется парень.

— Что ты никому не нужен. Я все ещё здесь. Но если бы ты не был нужен мне, то ты бы никогда не получил этот шанс всё исправить. Так что никогда не забывай о том, что одному человеку ты нужен. Даже больше, чем стоило бы, — отвечает он.

— Я так боюсь потерять тебя снова, — шепчет Чонгук и с силой зажмуривается. — Именно поэтому каждый маленький шаг к тебе навстречу так много значит для меня. Прошлое никогда мне не исправить уже, но в моих силах изменить наше настоящее, и я рад, что ты позволяешь мне это делать. Я очень постараюсь ради нас.

— Мы оба должны постараться. Это работа для двоих, — говорит Чимин, мягко отстраняясь.

— А ты готов это делать?

— Я хочу это делать. Не знаю, к чему это всё приведёт. Возможно, я очень пожалею о своём решении, но… — Пак пожимает плечами и вздыхает, — не знаю. Надеюсь, это не будет моей второй самой большой ошибкой.

— Второй? А какая была первая? — осторожно спрашивает Чон, хмурясь.

— Влюбиться в тебя, квотербек.

Эти слова вдруг так больно бьют по сердцу Чонгука, что все эмоции резко отражаются на его лице, и ему не удаётся их скрыть. Эта боль застывает в его потрясающих глазах и вырывает тихим хриплым вздохом с приоткрытых губ. Ему так хочется быть самым прекрасным воспоминанием в жизни этого человека, но он хорошо понимает, что это совершенно невозможно. В его силах лишь попытаться исправлять то, что он уже натворил и делать всё, чтобы лёд в душе Чимина медленно, но верно таял. И благодаря его поддержке и этому хрупкому, но самому тёплому объятию, у него есть на это силы. <span class="footnote" id="fn_28758817_9"></span>

Адвокат тяжело вздыхает, глядя на него, а затем медленно опускается на траву. Он смотрит в ночное небо через открытую крышу стадиона и вспоминает о том самом вечере, когда чуть не признался квотербеку в своих чувствах. Интересно, как бы он на самом деле отреагировал на это? Его бы это напугало? Или он бы просто посмеялся? Сложно сейчас об этом судить, ведь ещё несколько недель назад Чимин был в этом уверен, но сейчас уже нет. Теперь он понимал, что, возможно, все слова сказанные тогда Чонгуком, это лишь желание заставить себя поверить в то, что быть влюблённым в друга — это мерзко, а желание быть с кем-то своего пола — это настоящее недоразумение. Он всегда лишь пытался убедить себя в том, что слова его матери это правильная позиция. Но что сам думал об этом тогда и что думает об этом сейчас? Ему хотелось спросить об этом, но, если быть откровенным, после порыва собственных эмоций, это казалось уже чем-то слишком. То, что они поговорили достаточно откровенно — уже большой шаг в их непростых отношениях.

Парень глубоко дышит, стараясь унять бурю в душе, и краем глаза замечает, что Чонгук ложится рядом с ним на поле, чтобы тоже взглянуть на красивое небо. В Нью-Йорке не видно большого количества созвездий, как это было в Конкорде, из-за смога или каких-то других причин. К сожалению, не было того незабываемого вида, который они оба навсегда запомнили после ночи выпускного, но всё же несколько сотен ярких звёзд сияли у них над головами и среди них можно было увидеть несколько замысловатых узоров.

— Знаешь, многие созвездия весьма примечательны: Орион, Кассиопея, Медведицы и другие. Но кроме них существуют ещё и астеризмы, — говорит Чонгук, улыбаясь и поворачивая голову к адвокату. — Этим понятием называют группы звёзд, входящие в состав определённого созвездия и образующие легко узнаваемую форму, которую можно заметить на ночном небе даже невооруженным взглядом.

— Поверить не могу, что ты запомнил определение астеризмов, — бархатно смеётся Чимин. — Одиннадцать лет ведь прошло.

— Я всегда слушаю тебя очень внимательно и помню всё, что с тобой связано.

— Покажи мне красивое созвездие, — говорит Пак, глядя на него с улыбкой.

— Медведицу?

— Её даже дети могут найти.

— Я не астроном, лузер. Когда-нибудь выучу парочку редких и покажу.

— «Дракон», — шёпотом говорит Пак.

— Что? — удивлённо спрашивает парень.

— Оно является приполярным созвездием, то есть незаходящим, и в северных широтах его можно наблюдать весь год, — тихо говорит Чимин, медленно скользя заинтересованным взглядом по его лицу. — Обычно говорят, что «дракон парит между парой медведиц», ведь часть небесной сферы, которую он занял собой, расположена как раз между созвездиями Медведиц — Малой и Большой.

— Ты его видишь здесь?

— В созвездии «Дракона» очень мало ярких звёзд. Самый сильный блеск даёт единственная звезда второй величины, у остальных — она равна четырём и ниже. Но несмотря на это, глядя на небо, можно без труда распознать это созвездие. Найти его довольно легко, если знать, как выглядит Большая Медведица, — говорит Пак, и не глядя беря его руку, направляет его палец на небо, а после нежно скользит ладонью по его предплечью. — Ищи около неё длинную извивающуюся линию звёзд, которая венчается четырехугольником — это и есть «Дракон» и его голова. Видишь?

— Кажется, — шепчет Чон, быстро взглянув на небо. — Или нет, я не так хорошо в этом разбираюсь, как ты.

— Альфа созвездия «Дракона» называется Тубан, что с арабского переводится как «змей», отсюда и такое название «громадный змей». Его альфа имеет лишь третью звёздную величину и по яркости среди прочих занимает лишь восьмое место. Тубан располагается ровно на середине отрезка, которым можно соединить звёзды бета в созвездии Малой Медведицы и эта в Большой.

— Боже мой, ты так красиво говоришь, а мне так интересно тебя слушать. Мне кажется, я увижу все эти звёзды на небе, даже если их там нет, — говорит квотербек и мягко улыбается уголками губ. — Потому что ты заставляешь меня поверить в их существование. Будто они рядом, стоит лишь поднять взгляд наверх.

— Звезда Этамин является лишь гаммой «Дракона», по яркости в созвездии она первая, а по своей природе оранжевый гигант. И ты абсолютно точно не увидишь здесь это прекрасное созвездие, потому что и слова не понимаешь из того, что я говорю тебе, да? — шепчет адвокат, продолжая прожигать его профиль зачарованным взглядом.

— Да, — отвечает Чонгук и тихо смеётся, рассматривая небо. — Но зачем ты это всё рассказывал тогда?

— Я обещал тебе показать красивое созвездие, квотербек, — говорит Пак и нежно улыбается.

— Ты знаешь очень много об астрономии.

— Да, сейчас я по памяти тебе рассказал информацию из учебника. Я изучал её ещё больше с тех пор как родилась Мэй. Мне нравится открывать для неё что-то новое. Мир космоса — нечто совершенно восхитительное.

— Так поразительно, что ты знаешь так много об одних из самых красивых явлений в нашей жизни, — говорит Чон, замечая Большую Медведицу.

— Только никакие небесные тела и близко не сравнятся со звёздами, которые сияют в твоих глазах, когда ты…

Квотербек снова вдруг резко поворачивается к нему и ещё шире распахивает свои потрясающие, губительные омуты от удивления, в которых сейчас сияет целая бескрайняя Вселенная. Они такие наивные, невинные, глубокие, чистые и совершенно восхитительные. Боже мой, Пак понимает в очередной раз, что просто безнадёжен из-за них.

—… вот так смотришь, — заканчивает он и тихо вздыхает, медленно опуская взгляд. — Я имею в виду, что когда ты искренне счастлив, то твои глаза особенно красивые. Они как радар, по которому можно определить, насколько тебе сейчас хорошо.

— Спасибо за то, что мои глаза всегда сияют рядом с тобой, — говорит Чонгук и так разрушительно улыбается ему. — А значит, мне всегда хорошо с тобой.

Его невероятная беззаботная улыбка буквально освещает собой всю тьму вокруг, а его милый нос забавно морщится, что заставляет Чимина млеть от этого ещё больше. Он буквально слышит, как ломают с громким треском последние кусочки панциря и толстых стен, которые спасали его от неизбежного разрушения. Теперь обратной дороги нет, потому что его сердце больше не выдерживает этой пытки. Оно громыхает так сильно, отдаваясь в ушах, подобно раскатам грома. И до нестерпимой боли в груди разгоняется от этого безупречного очарования по имени Чон Чонгук. Бог ты мой, он такой красивый, когда просто чувствует себя счастливым человеком, и как же чертовски было приятно в этот особенный миг осознавать, что причиной его счастья являлся он сам.