~9~ (2/2)
— Нет, ты прав. Она медленно забирала у меня всё, чем я дорожил. Говорила, что ничего не должно отвлекать меня от учебы, а потом от работы. Я не мог повлиять на это. Во-первых, из-за того, что она постоянно меня контролировала, а день был расписан по минутам. Дерьмово так жить, когда у тебя приём пищи и чуть ли не поход в туалет под надзором. А во-вторых, мне действительно не хватало времени ни на что, кроме сна. Я возвращался домой около полуночи, а наши часовые пояса сильно отличались.
Адвокат медленно кивает, обдумывая его слова, и с разочарованием выдыхает. Он всё же был прав, эта женщина постаралась здесь на славу. Она является одной из причин того, что их отношения потерпели крах. Чёрт возьми, на это не было даже веской причины, просто он ей не нравился.
— Теперь я её просто презираю, — шепчет он, тяжело вздохнув. — Не понимаю, как можно таким образом обращаться со своим ребёнком. Да что она возомнила о себе? Что ты её вещь только лишь потому, что она позволила тебе появиться на свет? Чушь какая-то.
— Учеба в Оксфорде была только началом моего личного ада, чем выше становился курс, тем меньше я принадлежал себе. Чем старше я становился, тем больше чувствовал себя каким-то товаром, который она хотела выгоднее продать. К третьему году обучения я, естественно, уже стажировался в фирме отца, когда немного набрался теоретических знаний, — поясняет квотербек.
— Звучит неплохо. Третьекурсник, который практикуется сразу в своей сфере. Не всем так везёт.
— Сложно это назвать везением. На самом деле, ничего хорошего в этом не было. Точнее... с точки зрения практики да, ты абсолютно прав. Для меня это был очень хороший опыт. Сейчас я благодарен за него, потому что это позволило мне стать хорошим руководителем, но для меня лично это был настоящий кошмар. Я ненавидел то, чем занимался, а каждый день жизни был просто пыткой. В то время я стал очень ярко чувствовать, как ломаюсь и разваливаюсь на куски. Страшно ли это? Да, — говорит Чонгук, и его голос вдруг заметно дрогнул, что не ускользает от внимания адвоката. — Я понимал, что нахожусь в постоянном напряжении. Хроническая усталость и недосып стали моими друзьями, а от всего давления со стороны меня трясло постоянно. Это было тяжело физически. Руки всё время дрожали, что становилось заметно для всех, я не мог нормально есть и спать. Всё больше курил и всё чаще стал сидеть на успокоительных. Панические атаки меня терзали на званых вечерах, потому что в толпе мне становилось по-настоящему жутко. Там всегда было так много людей, которых я даже в лицо не знал. Все постоянно что-то хотели от меня, что-то требовали, о чём-то говорили, что я сходил с ума. Они разрывали меня на куски, а родители только что и делали, так это кичились мной и моими достоинствами, будто я какой-то чёртов трофей. Словно у меня нет ни души, ни сердца, и я не могу устать от этого всего. Я просил прекратить это, но у них всегда были одни ответы: «это твои обязанности», «ты должен», «так нужно». Я всю свою жизнь им был что-то должен и никогда не жил ради себя. Мне удавалось выполнять свою работу просто блестяще, несмотря на проблемы с собой. Отец мной гордился. Он редко, но всё-таки говорил мне об этом. Со временем имя нашей семьи стало довольно известным и влиятельным, как и наша компания.
— И всё это твоя заслуга, — удивлённо говорит Пак и хмыкает с усмешкой. — Вау, только какой ценой? Всё это разрушило тебя. Они своими руками сломили личность в тебе, вылепливая идеального человека.
— Да, верно, — соглашается Чон, пожимая плечами. — В большей степени всё действительно было достигнуто моим трудом, но всё же я был мальчишкой, хоть и образованным. Отец мне помогал во многом. За это время наши отношения стали более или менее нормальными что ли, хоть иногда мы совсем не понимали друг друга. Духовной близости между нами не возникло и той крепкой связи тоже, но он иногда защищал меня от нападок матери, которая всё равно находила то, за что меня попрекать. Жизнь наследника — настоящая пытка для меня. Мы, конечно, не королевская семья и не из списка Forbse, но для Оксфорда были влиятельными, а это накладывает некие обязательства. Каждый день ранний подъём, десятки встреч, переговоров, куча документов, разговоры о финансах, прибыли и убытках, и так до поздней ночи круглый год. А вечерами вместо развлечения и отдыха — приёмы и прочая светская ерунда. Это невероятно угнетает.
— Так же просто невыносимо. Они тебя лишили не только детства и юности, но и взрослой жизни. А всё ради чего, чёрт возьми? — удивляется Чимин, легко качая головой. — Деньги? Влияние? Но душа сына, не слишком ли большая цена за это?
Эти слова приносят болезненный укол прямо в самое сердце Чонгука, но они такие правильные. По сути, его как будто продали на биржевом рынке, не буквально, а фигурально. Они вкладывались в него годами, чтобы просто потом выгодно извлекать из этого выгоду. Они ждали момента, когда все усилия окупятся, беспокоясь обо всём, кроме жизни сына. Паршиво быть лишь инвестицией для людей, которые подарили жизнь.
— Да, по сути, я всегда был и продолжаю быть выгодным ресурсом, приносящим большой доход. Я пополнял бюджет семьи и поднимал фамилию Чон всё выше, — отвечает он.
— Ты такой сильный человек, Чонгук.
— Нет.
— Ты даже не понимаешь, насколько ты сильный, — протестует Пак, отрицательно качая головой. — Они внушили тебе, что такая жизнь — это нормально, да ничего подобного. Ты даже сам не видишь своей ценности, разве это нормально? Нет. И, зная себя, я послал бы их к чёртовой матери уже спустя несколько месяцев.
— Ты всегда был смелым.
— Не всегда, но яйца у меня точно побольше твоих, — говорит адвокат и фыркает с недовольством. — Мне интересно, как ты справлялся с этим всем? Как же ты не сломался окончательно? От такой жизни просто по рассказу сдохнуть хочется. Где ты находил силы? Чем ты жил вообще? Я просто пытаюсь понять, а ты хоть один день жил для себя?
— Честно? Сомневаюсь.
— Это же ужасно.
— Да, но у меня такая жизнь.
— Это не жизнь вовсе, а настоящее дерьмо. Ты же не какое-то вложение, не объект, а человек. Ты их сын.
— Я был тем самым зерном, которое они выращивали для того, чтобы потом использовать его. Родители вкладывали в меня много всего, но не того, что необходимо ребёнку. Я сыном, по сути, им никогда не был, — отвечает квотербек, и его лицо искажает гримаса боли и обиды. — Всегда...
— Лишь ресурс, — заканчивает за него Пак и глубоко вздыхает. — Я бы просто не выдержал такой жизни, поэтому говорю, что ты сильный человек, раз терпишь так долго.
Чон с сожалением усмехается и долго молчит, думая о своём. Ему так хочется во всём обвинять родителей, но одновременно с этим он прекрасно понимает, что многих травм можно было и избежать, если бы он вовремя нашёл в себе силы вынудить их остановиться. Он не привык перекладывать ответственность, вот и сейчас уверен, что половина вины за то, что его жизнь сломана, лежит именно на нём.
— Ты сказал, тебе интересно, как я с этим справлялся? — тихо говорит парень и болезненно морщится, будто вспоминает что-то плохое. — Никак. Я поддался слабости и стал искать спасение не там, где стоило бы.
— Что это значит? — недоумевает Чимин.
— Несколько лет назад, когда я перестал ощущать связь с реальностью и всё это окончательно сожрало меня, я подсел на наркотики.
Пак ошарашенно хлопает глазами и приоткрывает пухлые губы, пытаясь осознать то, что сейчас услышал. Твою мать, он правда это сказал? Как такое вообще возможно? Он совсем не похож на того, кто употребляет запрещённые вещества. Но этот маленький, но такой важный пункт закрывает одну проблешь в некоторых вопросах Чимина, а именно — что за промежуток молчания был тогда между теми сообщениями. Вероятно, в то время его жизнь была совсем другой под препаратами.
— Вот дерьмо, — с трудом произносит он.
— Да, точно. И вот тогда я свихнулся окончательно.
— Но ты же...
— Да. Конечно, я завязал. Всё это в прошлом. Не беспокойся об этом.
— Как... как долго ты? — спрашивает ошарашенный адвокат.
— Пару лет в совокупности, это было с перерывами, но одно время это было единственным способом моего существования. Это было хорошим способом натянуть улыбку на лицо, когда нужно, или успокоить нервы, когда тело подводило меня. Сложно сказать точно, когда именно всё началось, потому что границы довольно размыты. В школе мы с тобой иногда баловались травкой, а в университете я сидел на сильных антидепрессантах, которые доставал через знакомого нелегально. Однажды он мне и посоветовал вместо них попробовать другие таблетки. Так сказать... сильнее, те, что поэффективнее делают мир ярче, а нервы крепче, и вот так я в конечном итоге подсел на настоящие колёса.
— Твою мать. Я... мне даже в голову не приходило, что всё было так паршиво. Я не думал, что ты мог влезть в такое.
— Мне стыдно говорить об этом тебе, но я понимаю, что нужно.
— В голове не укладывается, что ты... Боже. Чонгук, но это же...
— Я знаю, да. Ужасно. Это моя ошибка, за которую я уже очень поплатился.
— Каким образом?
— Когда я был постоянно под наркотиками, то ощущал в себе такой прилив сил, и однажды я испортил один важный приём, находясь под ними. Я опозорил свою семью перед высокопоставленными лицами, высказав всё, что думаю о них. Это случилось прямо при всех гостях, а их было около двухсот. Конечно, они в итоге выкрутились и сказали, что сын просто перебрал, но мне так понравилось говорить правду им, что я не остановился. Тогда я впервые дал отпор матери и отцу, но эта попытка оказалась неудачной. Мой отец... — парень резко замолкает, когда к Чимину подбегает запыхавшаяся дочь.
Он опускает глаза и глубоко, но с лёгкостью выдыхает. Ему стало немного легче от того, что он озвучил одну из своих тайн, но за неё было так невероятно стыдно. Это не то, что он хотел бы рассказывать ему о себе в первую очередь, но всё это дерьмо — часть его прошлого, о котором бывшему лучшему другу ничего неизвестно. А раз ему хочется, чтобы он попытался понять его, то нужно поделиться всем, включая это. Только сейчас не то время и не то место, им нужна встреча с глазу на глаз. Когда кто-то рядом, Чонгуку сложно сосредоточиться, потому что он всё время отвлекается и замыкается в себе, ведь не желал ни с кем откровенно говорить, кроме Пака.
— Папочка, пойдём поиграем, — говорит девочка, недовольно косясь на Чона, похитившего всё внимание её отца.
— Малышка, я говорю с...
— Ты обещал провести вечер со мной. Пойдём, пожалуйста.
— Всё хорошо, мы ведь уже закончили. Ты должен сдержать обещание, данное ей, — говорит парень и робко улыбается адвокату, и тот понимает, что этот разговор на сегодня закрыт.
— Ладно. Я сейчас приду, дай мне пять минут и поиграй пока.
— Это долго? — спрашивает она, с подозрением прищурившись.
— И заметить не успеешь, детка, — отвечает Чимин с улыбкой и целует её в щёку.
— Тогда я жду пять минут, — строго говорит она и быстро убегает в игровую зону.
— Извини, — говорит адвокат, глядя ей вслед. — Ты прав, время и место не лучшее для таких разговоров.
— Может быть, в другой раз? — аккуратно предлагает квотербек, но вздыхает с облегчением, потому что ему не хотелось копаться в этом всём сейчас дальше. — Моё предложение всегда действует.
— Знаешь, теперь я весьма заинтригован. Может, мне стоит подумать об этом.
Чонгук опускает грустный взгляд на зелёную лужайку и долго молчит, вспоминая не самое простое время в своей жизни, а Пак задумчиво рассматривает его. На самом деле его привела в глубокий ступор эта информация. И сейчас он был крайне зол, но далеко не на Чонгука, а на его родителей. Чёрт возьми, как можно довести родного сына до такого состояния, что он готов противостоять им ценой всего и бежать из собственной жизни в другую реальность? Это целиком и полностью только их вина, включая то, что они довели всё до вот такого положения вещей. Его кровоточащие раны — это результат долгого и кропотливого уничтожения его личности. <span class="footnote" id="fn_28503573_5"></span>
Парень внимательно наблюдает за тем, как прямо на глазах мрачнеет Чон, погрузившись в свои тяжёлые воспоминания. Ему действительно трудно об этом говорить, но он должен это сделать. Сейчас тот самый момент, когда ему приходится перешагивать через себя и раздвигать границы выстроенного комфорта, если он хочет что-то между ними изменить и для себя самого. Только он прав, чтобы двигаться дальше или копаться в этом, им необходимо разрешить некоторые вопросы между собой наедине, поэтому Чимин решает немного отойти от трудной для квотербека темы и проверить кое-что другое, что особенно сильно его интересует.
— Кстати говоря, я прочитал сообщения, — говорит он и усмехается уголком губ. — Занимательно, знаешь ли.
Чонгук оживает от его голоса и на его лице мелькает две такие красноречивые эмоции сразу: стыд и смущение. Его так просто загнать в тупик, а точнее — он сам это делает, ведь совсем не может контролировать себя.
— Чёрт, вот теперь мне стыдно, — отвечает парень, сильно краснея и нервно потирая шею. — Боже, я там…
— Был честным. Это похвально. Там ты был и в самом деле очень откровенным со мной. Только знаешь, твои письма больше напоминают послания влюблённого школьника, и я об этом думал некоторое время.
— Я просто очень скучал по тебе, — тихо говорит Чон, не в силах посмотреть на него. — По нашей дружбе.
— Ты такой нерешительный, — говорит задумчиво Пак и тяжело вздыхает. — Когда ты думал, что я ничего не узнаю, то говорил намного увереннее и спокойнее. Почему ты так нервничаешь рядом со мной?
— Я… это… не знаю, — с трудом говорит Чонгук, нервно хрустя пальцами. — Я не могу и двух слов связать. Ты… я боюсь, что всё испорчу.
— И поэтому так мило заикаешься?
— Да. Я такой идиот. Наверное, я выгляжу жалко.
— Но я же всё ещё здесь и слушаю тебя, несмотря на то, что могу этого и не делать. Успокойся, я достаточно остыл, чтобы поговорить с тобой.
— Я не могу быть спокойным рядом с тобой. Все мозги сразу теряю.
— Почему?
— Я не знаю.
Чимин самодовольно ухмыляется, несколько секунд пристально смотрит на него, а затем решает рискнуть, хуже ведь точно не будет. Их отношения и без того держатся едва дыша.
— Я тебе нравлюсь? — в лоб спрашивает он.
— В каком смысле?
— В прямом.
— Что? — удивляется Чон и нервно смеётся, выдавая свою неловкость. — Это же бред.
— Отчего же? Думаешь, я недостаточно привлекательный?
— Нет, я не... это имел ввиду.
— То есть, ты всё же считаешь меня привлекательным?
— Я что? Боже, ты говоришь такие вещи. С ума сойти.
— Довольно простые. Здесь не нужно решать математические уравнения, Чонгук, чтобы получить логичный ответ. Да или нет, всё просто.
— Я не оценивал тебя в этом смысле, но считаю, что ты достаточно красивый, чтобы нравиться девушкам, — слишком быстро тараторит он и отводит глаза.
Лгун. Этот ответ заставляет Пака довольно улыбаться. Он чувствует себя львом, который загнал маленькую антилопу на охоте. Только в их случае в эту ловушку попался Чонгук, не способный справиться с собственным влечением к нему. Он оценивал, это было заметно даже по его взгляду в первую их встречу спустя одиннадцать лет лицом к лицу. Такой взгляд невозможно спутать с чем-то другим. Адвокат знает, когда на него смотрят именно вот так, как на сексуальный объект, ведь он часто упивается этим.
— И парням, — говорит Пак с ироничной улыбкой.
— Да, наверное. Я до сих пор не могу поверить, что ты… ладно. Это совсем не моё дело.
— Уверен? — усмехается он.
— Прекрати.
— Что прекратить? — натурально удивляется Чимин, небрежно поведя плечом.
— Ты провоцируешь меня на какие-то очень странные вещи. Я не понимаю, что происходит.
— Странные вещи? — смеётся парень.
— Это всё... — поясняет Чонгук, обводя пространство между ними рукой, — странно. У меня такое чувство, что ты флиртуешь со мной.
— А тебе это нравится? — спрашивает он, с интересом выгибая бровь.
— Я не гей! — раздражается квотербек.
— Ты так боишься, будто в этом есть что-то плохое.
— Нет, конечно нет. Я не гомофоб, просто это не касается меня и я не отношусь к таким людям. Я нормальный.
— То, что ты называешь себя нормальным, говоря о геях, и есть гомофобия.
— Боже, нет! — эмоционирует Чон, всплескивая руками. — Прости, я не хотел обидеть никого. Я просто кретин и не могу нормально мыслить из-за тебя.
— Так опять я виноват? — удивляется Пак.
— Да! Потому что ты выводишь меня из равновесия! Почему ты такой…
— Какой? — невинно отзывается парень и улыбается. — Привлекательный?
— Нет, — фыркает Чонгук.
— Обаятельный?
— Да нет же!
— Сексуальный? — интригующе произносит Чимин, приподнимая бровь.
— Ты бестактный! — вздыхает квотербек, проводя рукой по волосам. — Неважно. Просто забудь, что я сказал. Это было очень глупо и некрасиво. Я имел ввиду, что я геторосексуальный мужчина.
— Действительно, вот это очень глупо, — говорит адвокат и отпивает кофе.
— Что?
— Что?
— Что ты имеешь ввиду?
— Ничего. Я лишь говорю о том, что ты почти признавался мне в любви в своих сообщениях. Это было довольно интересно.
— Нет! Я просто… — Чон вновь раздражённо вздыхает и качает головой. — Я просто скучал по моему другу!
Он говорит последнее слово так громко и выделяет его интонацией, что это выглядит ещё более нелепо со стороны, а его эмоции выдают его смущение с потрохами. Парень зажмуривается, а Пак хитро улыбается, откинувшись на ствол большого дуба. Ему нравится, что этот разговор ввёл Чонгука в такой беспроглядный тупик. Сейчас он не очень думает о том, что говорит, а поддается чувствам. И некоторые из них весьма понятно кричат о том, что для Чона он намного больше, чем просто друг. Это простое умозаключение заставляет задуматься его о том, что все догадки, возможно, всё же были верны.
— Я пытаюсь всё исправить и боюсь, что у меня не получится. Ты нужен мне, и если я облажаюсь, то никогда себе этого не прощу, — говорит Чонгук.
— Ты лжёшь, — шепчет Пак.
— Нет, я правда…
— Ты лжёшь себе. Ты здесь не только поэтому. Но если ты не готов об этом говорить, то мы не будем. Не хочу на тебя давить слишком сильно, ты и без того с трудом держишься.
— Я не понимаю, что ты имеешь ввиду.
— А я думаю, прекрасно понимаешь.
— Чимин, ты…
— Посмотри на меня.
— Я не… нет…
— Посмотри, — просит Пак, мягко приподнимая его подбородок пальцами, и подаётся вперёд.
Он замечает, как в глазах парня на одно мгновение загорается желание продолжения этих действий, но когда Чимин замирает, это пламя гаснет. Его дыхание сбивается, а на шее заметно пульсирует сонная артерия. Его волнует близость между ними, и как бы сильно он это не отрицал, адвокат только что поймал его с поличным.
— Что ты делаешь? — едва слышно спрашивает Чон, рассеянно моргая, и начинает учащённо дышать.
— Скажи мне, что я не нравлюсь тебе, — так же мягко шепчет Чимин, скользя любопытным и изучающим взглядом по его лицу.
— Не нравишься.
— Правда?
— Да.
— Хорошо. Значит, я для тебя друг? — спрашивает он, чуть поглаживая его подбородок большим пальцем рядом с милой родинкой.
— Я хочу, чтобы ты был им снова, — отвечает Чонгук, плавно скользя вниз горящими глазами к его губам.
— Нам не быть друзьями никогда, ты это понимаешь?
— Ты не сможешь никогда меня простить?
— Простить можно многое и дать шанс я тебе могу, если очень захочу этого, но есть одна очень большая проблема.
— Какая? — спрашивает квотербек и задерживает дыхание.
— Ты так отчаянно не хочешь видеть очевидного что сейчас, что тогда, — едва слышно произносит Чимин, немного приближаясь к нему, и парень от этого нервно сглатывает. — Такой умный и одновременно глупый мальчик. Вспомни всё, что нас всегда связывало, и посмотри на нас сейчас. В нашей дружбе всегда было место химии, которую ты не хотел видеть. Столько лет прошло, а ничего не изменилось, и одновременно всё.
— Так... почему же нам не быть друзьями?
— Хотя бы потому, что прямо сейчас ты открыто пялишься на мои губы, — отвечает Пак и довольно улыбается. — Поцеловать тебя?
— Придурок! — фыркает Чон и резко отстраняется. — Я не гей!
— Заметь, что только ты об этом говоришь постоянно. Я и слова не произношу в адрес твоей ориентации.
— Да почему ты делаешь это?! — шёпотом возмущается Чонгук.
— Что я делаю? — удивлённо спрашивает он.
— Провоцируешь какие-то странные разговоры и вещи между нами.
— Потому что мне кажется, ты знаешь одну из причин того, почему у тебя такие разногласия с самим собой, но ты всячески отрицаешь это. Подумай хорошо над тем, что ты чувствуешь.
— Я не такой, как ты, понятно? — со злостью говорит квотербек.
— Ладно, — отвечает Чимин и пожимает плечами.
— Да?
— Да, как скажешь. Просто нужно было выяснить всё на берегу. Может, тогда ты перестанешь так сжимать пальцы и просто успокоишься? Всё в порядке.
Парень опускает глаза и замечает, как напряжённо сжаты его кулаки до побелевших костяшек. Он даже не заметил этого, потому что был слишком увлечён лицом напротив. Чимин был так близко, намного меньше, чем на расстоянии вытянутой руки. Он мог рассмотреть все его черты так подробно, но был на это совсем не способен. Его волновали лишь эти чёртовы губы, он прав. Квотербек понимает, что смотрел на них словно заворожённый, пока они тихо говорили. И всё, о чём он думал — это насколько они мягкие и нежные во время поцелуя. Наверное, они такие же невероятные на вкус, как и на вид. Они выглядят такими чувственными и упругими, что ему хочется почему-то переступить эту непозволительную черту между ними. <span class="footnote" id="fn_28503573_6"></span> Чёрт, это дерьмо. И хуже всего то, что Пак его прочитал, как открытую книгу. Как же это вообще возможно? Чон глубоко вздыхает, хмурясь, и наконец-то разжимает ладони. Нужно взять себя в руки.
— Знаешь, нет ничего плохого в том, что тебе, возможно, симпатичны парни, — говорит Чимин, намеренно подчёркивая каждое слово спокойной интонацией. — Это нормально, понимаешь? Это выбираешь не ты, а твоя внутренняя природа. Как бы сильно ты не сопротивлялся ей, рано или поздно осознание тебя настигнет, когда ты, например, по уши влюбишься. И тогда тебе будет уже глубоко наплевать на то, насколько это правильно в обществе и на то, что скажет об этом твоя мать-тиран. Ты просто будешь чувствовать и, только приняв это, ты сможешь насладиться этим.
— Я не хочу ничего принимать. Я обычный парень и мне нравятся девушки, — отрезает Чонгук и морщится от своих слов, будто ему самому от себя противно. — Даже будь я геем, я бы в тебя никогда не влюбился.
— Почему?
— В друзей не влюбляются.
— Если бы это правило работало, то разбитых сердец в этом мире было бы в два раза меньше, — отвечает Чимин и уголок его губ трогает болезненная усмешка.
— Ты как будто знаешь, о чём говоришь.
— Ладно, — глубоко вздыхает адвокат и мягко улыбается ему. — Раз ты так категоричен, то я не хочу раздражать тебя ещё сильнее. Этот разговор и мои догадки останутся лишь при мне. Не волнуйся. Я просто не хочу, чтобы ты относился к этому, словно к чему-то плохому, ведь я прекрасно понимаю, кто именно вбил это в твою голову. Знаешь, когда я осознал, что отличаюсь в этом смысле от других людей, то испытывал примерно то же, что и ты сейчас. Но мне повезло, у меня была поддержка в лице семьи.
Чонгук долго молчит, глядя перед собой какими-то пустыми глазами. Адвокат уже решает, что ничего не услышит от него в ответ и что трогать эту тему было не самой лучшей идеей, но когда он уже собирается перевести её, то парень подает тихий голос:
— Как ты это понял?
— Оценивал не только женскую, но и мужскую привлекательность, — аккуратно поясняет Чимин. — Когда у всех начались первые отношения и активный пубертатный период, то я пытался понять, какой пол меня привлекает больше. И спустя пару лет метаний осознал, что, по сути, для меня это не имеет никакого значения.
— Ты поэтому позже всех нас лишился девственности? Мы смеялись над тобой, но никто не знал, через что ты проходишь в это время, — говорит Чон с нотами сожаления в голосе. — Прости. Нам нужно было быть внимательнее к тебе.
— Вы просто хотели куда-то деть свои гормоны и поскорее помериться членами друг с другом, это нормально, когда вам шестнадцать или семнадцать лет. А я пытался найти свой внутренний голос, потому что действительно не понимал себя. Это кажется лёгким выбором, что может быть сложного в том, чтобы понять свою симпатию? Но я не знал, чего хочу больше. Мой первый поцелуй произошёл с парнем, а первый секс — с девушкой, но мне понравилось и первое и второе. Меня сексуально привлекали оба пола, и духовно тоже. Я мог легко познакомиться с девушкой и с парнем, узнавать их и флиртовать с ними. Всё было наравне, и потому я был в растерянности. Как же так? Почему я не такой? В мире, где всё это до сих пор считается чем-то неправильным, сложно сказать правду даже самому себе. А для современного общества, увы, это всё ещё большая проблема, и этот страх быть непонятым очень сильно давит. Сомневаться — это нормально. Отличаться — это тоже нормально. Но принимать себя любым — абсолютно бесценно. Пока ты не полюбишь себя с тем нутром, которое ты хочешь так отчаянно вытолкнуть, счастливым никогда не станешь. Так что научись мириться с самим собой. Я вот забил на всё и понял, что суть в том, что независимо от пола человек должен просто делать меня счастливым, — говорит Пак, продолжая рассматривать его. — И теперь всё намного проще.
— И как ты понял, что это может быть и…
— Я влюбился, — перебивает его он.
— В парня? — робко спрашивает Чонгук, поднимая на него какой-то испуганный взгляд.
— В самого прекрасного парня, которого я когда-либо знал.
В этих карих глазах за одну долю секунды как будто весь мир переворачивается с ног на голову. Квотербек медленно моргает несколько раз и продолжает поражённо смотреть на него, не зная, как на это реагировать. Ему ещё не доводилось общаться с кем-то так открыто об этом, а Чимин знает о чём говорит, всё это он испытывал на своей шкуре. Конечно, Чонгук понимает, что за эти годы вероятно парень был влюблён и уже не раз, но почему его вдруг так разрушают эти слова? Ему даже дышать становится тяжело и в груди что-то больно сжимается, когда он осознаёт, что его лучший друг кого-то любил.
— Почему ты не с ним сейчас? — наконец-то спрашивает Чон, хмурясь.
— Когда у меня был шанс сказать ему о моих чувствах, я струсил. Но правда бы ничего не изменила, они были ему не нужны, — поясняет Пак, пожимая плечами.
— Он такой идиот, — шепчет Чонгук.
— Почему?
— Потому что ты такой потрясающий. Думаю, это его большая ошибка. Но ты заслуживаешь того, кто ценил бы тебя. Значит, ему лучше держаться подальше.
— А что, если я сам этого не хочу? — спрашивает Чимин, не сводя с него пытливых глаз.
— Ты готов быть рядом с ним, несмотря на то, что ему наплевать на тебя в романтическом плане? — удивляется квотербек.
— Я и был с ним. Так долго, что он успел завоевать моё сердце и разбить несколько сотен раз, а затем вырвал его, когда уехал навсегда из Конкорда, — говорит Пак, медленно моргая, и чувствует испуганный взгляд на своей коже.
Чонгук слышит, как в это мгновение разбивается что-то внутри него с громким треском. Эта фраза эхом звучит в голове, будто там сплошная пустота, и это повторяется снова и снова. Он не верит в то, что слышит и не может осознать. Как же он не заметил этого? Он даже не думал о том, что это возможно. Оказывается, так мало нужно слов, чтобы одновременно разрушить всё и исцелить. Ему почему-то нестерпимо больно из-за этой правды, но в тоже время каждая клеточка тела по неведомым ему причинам пульсирует и словно наполняется жизнью. Что это вообще значит? Как он мог влюбиться в него и так долго скрывать это? Чимин даже вида не подавал никогда, или он просто был так слеп? Он же даже собственные чувства не способен был рассмотреть, которые лежали на ладони столько времени, и лишь потеряв его, парень всё понял. Только у него до сих пор не хватает смелости и сил признаться в этом.
— Нет, — шепчет Чон и медленно качает головой. — Ты же не мог… нет.
— Не мог что? Влюбиться в тебя? — усмехается Чимин и пожимает плечами. — Ты неправ. У меня не было шанса в тебя не влюбиться. Ты был уязвимой зоной для моего сердца с тех самых пор, как стал превращаться из мальчика в мужчину. Я был в дерьме с самого начала, — говорит он, неторопливо поднимаясь. — И очень жаль, что ты был настолько слепым, что не замечал моей очевидной зависимости от тебя.
— А сейчас...
— Сейчас моим сердцем владеет только дочь, — врёт он, даже не дрогнув.
— Прости, я ведь не знал. Я даже подумать не мог.
— А если бы знал, то что? Мы бы жили долго и счастливо одиннадцать лет? Не думаю. Это ничего бы не изменило. Возможно, ты бы отвернулся от меня даже ещё раньше. Ты теперь понимаешь, почему мне так сложно наладить общение с тобой, поэтому уходи из моей жизни сейчас, пожалуйста. Ты моё одно сплошное болезненное воспоминание.
— А что же мне делать с тем, что я хочу это исправить? — тихо спрашивает Чонгук. — Что мне делать с собой и с желанием вернуться в твою жизнь? Что мне делать с этими эмоциями, что говорят мне, что я должен следовать за тобой? Что мне делать со своей жизнью в которой нет смысла, если тебя нет рядом? Я абсолютно не понимаю, что чувствую к тебе, но точно знаю, что без тебя невыносимо. Я как будто живу в своём прошлом, не желая принимать то, что есть сейчас, потому что без тебя всё паршиво. Я так хочу всё исправить.
— Прошлое не исправить, — шепчет Пак, стараясь не поддаться слабости из-за этого внезапного откровения. <span class="footnote" id="fn_28503573_7"></span>
— Да, ты прав, — говорит он, поднимаясь, и хватает его за руку, а адвокат резко замирает. — Но я и не хочу исправлять наше прошлое, мне нужно изменить настоящее. Я не хочу, чтобы ты ненавидел меня.
— Я не ненавижу тебя, кретин, — говорит Чимин, опуская взгляд на руку, крепко сжимающую его запястье. Как будто утопающий держит спасательный круг. Как будто в этом мире он его единственное спасение. Так крепко и отчаянно его держала только дочь, в тот самый день, когда он к ней подошёл впервые. — Ненависть нужно заслужить. Да, ты во многом облажался, но ненавидеть тебя за это я не могу. Ты не виноват в том, что это всё было моей огромной болью. Твоя вина лишь в том, что ты меня бросил, и я не могу этого простить нам обоим. Я тебя не остановил, а ты, уходя, даже не обернулся.
— Я знаю. Знаю, Чимин. Но больше я не уйду.
— Как тебе доверять? — шепчет парень, с сожалением в глазах глядя на него. — Как? Однажды ты меня уже предал.
— Это моя самая большая ошибка. Ты даже не представляешь, как я нуждаюсь в этом шансе всё исправить.
— Ради чего ты так бьёшься за него?
— Ради того мальчика, с которым ты дружил. Он ведь… потому что моя жизнь пуста без тебя.
— Не говори громких слов, о которых можешь пожалеть.
— Это не просто слова. Господи, да просто посмотри на меня, — с болезненным и надрывным отчаянием говорит Чонгук, заламывая брови. — Я пуст внутри и лишь только с тобой сейчас действительно что-то чувствую настоящее. Посмотри на мою жизнь, она тоже пустая. И только лишь встретив тебя вновь, я понимаю, что должен делать дальше и в какую сторону двигаться. Ты не понимаешь, насколько важен для меня. Да, в данный момент всё, что я говорю, может казаться тебе каким-то бредом, но я действительно не забывал о тебе ни на один день, клянусь, — шепчет он и достает из-под рубашки знакомую цепочку.
В эту секунду у Пака словно земля крушится под ногами, а его глаза ошарашено смотрят на небольшой медальон в виде листка клевера. Это то самое украшение, которое он сам ему надел на шею в день их прощания. Боже мой, он хранил его всё это время? Парень дрожащей рукой тянется к нему и берёт его, с трудом хватая обжигающий воздух губами. Почему-то вдруг всё раскаляется вокруг, а внутри что-то жжёт от неприятной и такой сильной боли. Он чувствует тепло тела квотербека от металла, когда подушечки пальцев мягко касаются резной поверхности, и от этого колени резко подгибаются, а перед глазами всё плывет. Возможно, от пелены слёз, а, возможно, из-за разрушительной волны нахлынувших внезапно чувств. Все эти долгие годы он хранил его на своей коже и видел каждый раз, глядя на себя в зеркало, с ума сойти. Неужели это правда? Он тщательно берёг его, как и обещал.
— Он всегда был со мной, но, к сожалению, совсем не принёс удачи. Секрет был не в нём, а в том, что мне нужен ты. Он лишь стал для меня напоминанием о том, что я потерял гораздо больше, чем приобрёл. У меня есть только ты. Пожалуйста, скажи мне, что я могу всё это исправить. Мне неважно в каком качестве быть с тобой. Я готов быть тем, кому ты хоть изредка будешь говорить «привет» по смс, но пусть это будет искренне. Я не хочу вынуждать тебя, но так сильно боюсь услышать, что это всё, конец. Мне кажется, я не смогу отпустить тебя снова, даже если ты сам этого захочешь. Я не знаю, как мне быть. Прошу, скажи мне, есть хотя бы один маленький шанс на то, что твоё отношение ко мне изменится?
Пак смотрит на то, как хватка вокруг его кожи резко усиливается, и он хмурит брови. Квотербека заметно потряхивает от эмоций, настолько он нуждается в этом, что его тело разрывает. Для него всё это слишком, он даже до конца не понимает, что только что узнал, и не осознаёт во всей красе свои собственные чувства, но зато теперь Чимин абсолютно уверен в том, что они больше, чем дружеские. Он не имеет понятия, как давно это внутри парня существует, но чувства сейчас и каждую секунду их общения разрывают его в клочья, и Чон абсолютно не понимает, что со всем этим делать. Ему даже не с кем поговорить об этом, а давление со всех сторон его уничтожает.
Он боится. Так сильно боится остаться один снова и утонуть окончательно, что весь дрожит. Боится осуждения и непонимания. Боится, что признав самого себя, мир вокруг него разрушится. Он определённо что-то испытывает к нему, но сам не знает что именно. И по совершенно непонятным причинам адвокат чувствует, что не может его оставить одного во всём этом. Это, вероятно, уничтожит его окончательно, он знает, но в очередной раз наступает на собственное сердце ради него. Пак глубоко вздыхает, закрывая веки, и борется сам с собой. Это невыносимо. Он должен, нет, обязан сделать шаг назад, чтобы защитить себя. Это спасёт его от ненужных разочарований и очередной боли, которую ему обязательно принесёт Чонгук, но он не способен отказать этим потрясающим глазам, и вновь эта любовь и зависимость от него его ломает. Чимин поднимает на него взгляд полный надежды и едва заметно кивает.
— Есть, — шепчет он.
— Я так хочу использовать эту возможность.
— Но я не уверен, что из этого что-то получится.
— Пожалуйста, Чимин. Я без тебя разрушаюсь. Я расскажу о своей жизни всё, что ты хочешь. Я сделаю всё, что могу, чтобы реанимировать наши отношения. Но… если я буду причинять боль тебе своим существованием, то я исчезну ради тебя, потому что твои чувства для меня важнее моих, — говорит Чонгук.
И эти слова, чёрт возьми, такой сильный удар под дых, что Пак с трудом хрипло хватает воздух, приоткрыв рот. Квотербек даже сам не понимает, насколько сильно сейчас пробил броню вокруг его сердца, ведь для него любовь — это жертвовать чем-то в интересах того, кого ты любишь. И сейчас Чон, что даже готов уйти, если Чимин попросит его об этом, несмотря на то, что он сам и его жизнь рушатся на куски без опоры. А опорой для него был именно он, Боже мой.
— Я дам тебе шанс, который ты так просишь, — говорит парень и вздыхает. — Но, пожалуйста, Чонгук, не заставляй меня тебя ненавидеть.
На лице Чона появляется слабая улыбка, как будто он пытается поверить в то, что только что услышал, а в его глазах вновь загорается искорка жизни. Многочисленные звёзды начинают сиять в них и освещать этим светом всё вокруг. Всего лишь одной фразы ему было достаточно для того, чтобы ощутить себя намного счастливее, разве это не невероятно? Чимин сдаётся под натиском собственных эмоций, которые пробивают его самообладание, точно каменную стену.
Это было ожидаемо. Хоть он и держался, но в итоге, оказалось, что было достаточно просто увидеть на его шее тот самый кулон, который парень оставил ему на память о своем существовании. Он не думал, что Чонгук всё ещё хранит его так, будто это что-то очень важное. А всё это в совокупности разрушило его злость и обиду, и хоть они таятся где-то в самой глубине, их голоса были уже совсем слабы. Он не знал, будет ли правильным решением довериться в этот раз человеку, который уже однажды оставил его. И он не знал к чему всё это приведёт, но ему так хотелось сделать маленький шаг навстречу к тому, кого его сердце всё ещё не отпустило. Именно поэтому Пак идёт на поводу у своих чувств.
— Не думай, что я тебя прощу вот так просто, — говорит адвокат, мягко вытаскивая руку из его хватки. — Это не значит, что я доверяю тебе. Я лишь даю шанс больше себе, чем тебе.
— Я понимаю, да. Ты не хочешь больше во мне разочароваться, но позволяешь мне всё исправить.
— Да. И всё, что я хочу от тебя теперь — честность. Если ты так желаешь вновь вернуться в мою жизнь, то с этой минуты ты говоришь мне только правду, какой бы дерьмовой она не была. Согласен на это?
— Ты единственный, с кем я могу быть честным, так что да. Думаю, я справлюсь с этим, — говорит Чонгук и так облегчённо вздыхает, будто не дышал несколько минут.
— Это в твоих же интересах. Если ты всё испортишь снова, можешь забыть о моём существовании навсегда, — говорит Пак, складывая руки на груди.
— Тогда… — говорит квотербек, тихо вздохнув, — мы заключаем мир, да?
— Вроде того. Так уж и быть, не буду называть тебя кретином, — отвечает парень с усмешкой.
— Уже большой прогресс в наших отношениях, — отвечает Чон, робко улыбаясь. — Так мы можем увидеться снова? Не хочу тревожить твой маленький отдых с Мэй снова или влезать туда, куда мне не стоит. Я и так достаточно в этом преуспел.
— Да уж, — смеётся Чимин и оглядывается на развлекательную зону. — Так сильно тебе нужно свидание со мной?
— Свидание? Какое ещё свидание? Нет, это…
— Боже, заткнись, — говорит адвокат, закатывая глаза. — Это шутка. Почему ты так пугаешься?
— Я не пугаюсь, просто не привык к таким шуткам, — сконфуженно говорит Чон.
— Квотербек, честность, помнишь? — спрашивает Пак и смеётся.
Мэй подбегает к ним снова, выждав около пяти минут, как и было ей велено. Она явно недовольна тем, что отец уделяет личное время, принадлежащее ей, гостю. Девочка обводит его суровым взглядом исподлобья, а затем строго смотрит на Чимина, который нежно касается её подбородка пальцами.
— Я уже иду, детка, — говорит парень.
— Он с нами?
— Эм... — мнётся Пак, пожимая плечами, — если ты не против.
— Мы можем увидеться в другой раз, а вы проведите это время вместе, — говорит Чон.
— А ты думаешь, что я просто так отпущу его с тобой куда-то? — спрашивает Мэй, прищуриваясь. — Я тебя не знаю и я тебе не доверяю.
Чон удивлённо приподнимает бровь и сталкивается взглядом с Чимином, который хитро хмыкает и разводит руками, будто говоря, что он ничего не может с этим поделать.
— Хорошо, и что же тогда мне сделать, чтобы ты отпустила его?
— Игра в «революцию», — отвечает малышка, взмахимая ладонью. — Выиграешь — я позволю тебе с ним увидеться.
Адвокат, едва сдерживая смех и прикусывая губу, самодовольно приподнимает подбородок. Очевидно, он гордится своей бойкой девочкой в эту минуту и ему нравится, что парню придётся постараться ради их новой встречи.
— Я схожу с тобой куда-нибудь один на один, если ты пройдёшь её проверку, — говорит он, пожимая плечами. — Ведь я не могу без её согласия что-то делать, сам понимаешь.
— Какую еще проверку? Что за «революция»? — удивляется Чонгук.
Отец и дочь переглядываются между собой и кивают друг другу, словно готовят какой-то заговор против него.
— Отведёшь его? А я пока ещё немного поиграю, — спрашивает Мэй.
— Конечно, малышка. Беги, будь аккуратна, — говорит Пак и подмигивает ей, а затем переводит глаза на Чона и кивает в сторону детской зоны. — Идём, будет весело. Ну мне уж точно будет.