3.4. Антошкина пицца с кусочками чувств (1/2)

Доведя ребёнка молча до палаты, мужчина берет того за ручку и заводит в его небольшую ванную комнатку, проходя к раковине, на которой стоял уже знакомый мальчику «Аквалор».

— Последняя процедура, Антон. Промываем носик и ложимся ждать обед. — объясняет Арсений, пока мальчик уже опять пытается дёрнуться в сторону и вырваться из хватки того, чтобы спрятаться куда-нибудь, недовольно хныча и мыча очередное «Неет».

За сегодня капризы ребёнка явно надоели врачу, и он сильно от этого устал. Арсений слегка вздергивает мальчишку, заставляя успокоиться:

— Антон, это не просьба. Я не предлагаю тебе это сделать. Есть такое слово «нужно». Ты это понимаешь? — голос вновь стал строгим, а сам мужчина заметил очередную обиду в лице подростка. Антошка дуется и уже без особых резких движений плавно пытается вытиснуть свои руки из захвата. — Ты же сам вынуждаешь меня быть с тобой плохим. Ты это замечаешь? Когда ты меня слушался, я хоть раз говорил с тобой строго, как сейчас? — наклонился к тому чуть ближе, а затем и вовсе присел на корточки, крепко держа мальчишку за запястье. Мужчина вздохнул и продолжил, постепенно смягчая тон голоса: — Антон, ты большой, умный мальчик, а ведёшь себя иногда просто ужасно, что у меня не хватает терпения. Извини, если где-то я перегнул палку и тебе стало очень обидно и неприятно. Я не хочу враждовать с тобой. — голос вновь стал ласкающим слух, спокойным и приятным.

Тоша все это время молчал, сначала потупив взгляд в пол, а после, когда врач стал почти на одном уровне с ним, перевёл взгляд на него. Если честно, стало даже немного стыдно за своё поведение, но с другой стороны таков был характер мальчика, и поделать он с этим ничего не мог. Однако характер ребёнка был и таковым, что молчать он не мог, поэтому свою обиду и тему недавних размышлений решил аккуратненько выдвинуть, надеясь, что старший не поймет подробностей сам:

— Почему ты так относишься к Кириллу?.. Тебе заплатили, да? — тихонечко спрашивает Антон, поднимая взгляд своих изумрудных глазок на старшего. Мужчина продолжает держать запястье ребёнка, но так как тот не вырывается, то ослабил хватку, и теперь он просто мягко держит его за ручку.

Арсений, в свою очередь удивившись такому вопросу, издал тихий смешок, опуская голову, поняв, в чем дело:

— Антош, ты ревнуешь? — тихонько спрашивает старший и приподнимает брови, внимательно смотря на сдавшегося Антошку. — Скажи честно, мне в глаза. Ты хочешь, чтобы на его месте был ты? — провёл ладонью по кудряшкам мальчика, который тут же подался навстречу руке, хотя и был смущен такой точной догадкой.

Мальчишка постоял немного в тишине, дуя губки, а затем сложил руки на груди и обиженно проговорил:

— Хочу… У него есть родители, пусть они его любят, обнимают, тискают… У меня никого нет… Я тоже хочу… — вновь парень опускает голову вниз, тяжело вздохнув и шмыгнув носиком, отворачивается в сторону, чтобы врач не видел его лица полностью. Признаваться было очень неудобно и странно.

Такой ответ заставил Арсения заключить мальчика в свои объятия, бережно поглаживая: он медленно протянул руки к подростку и осторожно притянул к себе за талию. Врач вздыхает и нежным понимающим голосом все объясняет:

— Верно, у него есть родители, но сейчас их нет рядом. Они его не навещают, ибо разъехались в командировки. Бабушка старенькая и приходит редко, а он совсем маленький. Ему всего пять годиков. — рассказывает Антошке про Кирилла, обдумывая параллельно, что делать со своим кудрявым негодником: — Он очень послушный и хороший мальчик. Потому я так добр с ним. Ты же у меня вредина! — улыбаясь, в шутку тыкает пальчиком в живот. — Если я буду также ласков с врединой, то ты будешь продолжать вести себя, словно самый главный здесь. — потрепал по волосам, в ответ слыша отрицательное мычание:

— Не-е-ет… Я не вредный… — всем телом прижавшись к Арсению, обнимая того за шею, бурчит мальчик, наслаждаясь теплом прикосновений и надеясь, что старший забудет об аквалоре после таких разговоров. Но Арсений как будто бы мысли читает:

— Не вредный? — удивлённо спрашивает мужчина, выпрямляется, мягко разворачивает Антошку в объятиях и подводит к раковине. — Ну давай тогда, Тошенька, как самый настоящий невредный мальчик спокойно промоем носик.

— Мм… Не-е-ет… — ребенок, отпустив шею старшего одной рукой, упирается ногами и пытается отойти назад, но там стоит врач, придерживая подростка, и продолжает его обнимать, чтобы не дать смыться.

— Ну Антон! — снова наклоняется к мальчику и бережно поворачивает его лицо за подбородок к себе, чтобы добиться максимального понимания. —Посмотри же, как он у тебя забит. Ты им даже нормально вздохнуть не можешь. Давай-ка, Антош. — поднимает мальчишку под подмышки и ставит прямо перед раковиной. Но ребенок снова начинает капризничать и пытается сбежать. — Так! Антон. — снова строгий голос заставляет мальчишку замереть и быть тише. Этого тона, казалось, он боялся. — Антош… Промоем носик, и все. Будет тебе пицца вечером. А я забуду об инциденте с Кирю-иллом. Наклоняйся, солнце. — Арсений, по привычке, хочет назвать Кирилла ласково ”Кирюшей”, но быстро исправляется, дабы не вызывать у мальчишки больше ревности, и получается почти незаметно. Он крепко держит мальчишку, не давая сдвинуться с места.

— Ну не-ет. Я не хочу. — ноет мальчишка, еще пытаясь сопротивляться. Он развернулся к старшему лицом, стараясь защититься руками, выставляя их перед лицом.

— Пиццу не хочешь? А мне казалось, что очень хотел… — пытается разбавить обстановку. Арсений бережно разворачивает мальчишку и одной рукой обхватывает его за торс, одновременно прижимая мешающиеся руки к груди, не оставляя мальчишке шансов сопротивляться. Мальчишка искренне боится и капризничает, действительно пугаясь этой процедуры.

— Не надо… Отпусти. — без слез от безысходности хнычет мальчик, когда Арсений аккуратно наклонил его над раковиной и взял в свободную руку зеленоватый баллончик.

— Антон! Вот что-что, а этого точно не следует бояться. Так деткам носик промывают, и они даже не чувствуют. — мягким голосом успокаивает Арсений и, когда тот перестал дергаться, вставив наконечник в носик, нажимает на розовую кнопку баллончика. Отчего мальчик снова задергался, чуть не начиная плакать. — Успокойся, Антош… Тише! Дыши ротиком. Все хорошо… — закончив, Арсений, взяв салфеточку с полки у верхнего шкафчика, вытирает мокрый носик мальчишки, что уже совсем расклеился, начиная всхлипывать. — Ну все же хорошо. Видишь? Не больно совсем. Зачем же так переживать? Давай успокаивайся, и надо вторую ноздрюльку тоже промыть. — по-доброму успокаивает подростка, поглаживая по плечикам, а затем снова, но уже не так сильно держа, ведь мальчик почти не сопротивлялся, наклоняет Антошку к раковине, поворачивая головку в другую сторону. Антон уже потихоньку успокаивается, позволяя старшему спокойно промыть носик, зажмуриваясь и сжимаясь. — Вот умница моя! Что же ты, мой сладкий, так испугался? Высморкай аккуратненько всю водичку. — выпрямившись, обнимает мальчика одной рукой и подставляет новую салфетку к мокрому носику. — Вот и все. И пиццу ты заслужил!

Антошка высмаркивает все, что осталось в носике, приподнимаясь на носочки, а затем фырчит недовольно и трёт свой носик от лёгкого неприятного жжения. Но одна только мысль о том, что сейчас его обнимает Арсений и его ждёт пицца, заставляла его не ворчать снова. Он прижался поближе к старшему, своей спиной к его груди и закинул голову назад, смотря на него снизу вверх:

— А сейчас можно пиццу? — интересуется мальчик, а Арсений в очередной раз трогает его мягонькие кудряшки, заботливо убирая их с его лба:

— Нет, Тоша, я закажу ее тебе вечером. Сейчас уже принесут обед, а затем тихий час. А вот ужинать ты будешь уже пиццей, ладно? Потерпишь немножко? — улыбнулся мягко тому, замечая, что сначала мальчик нахмурился и даже расстроился, но затем все же кивнул и, вернув голову в нормальное положение, почувствовал, как его ведут за спинку в саму палату, потому послушно пошагал, садясь на свою кровать, пока врач укутывал того в плед, проверяя температуру тыльной стороной ладони.

— А почему мне нельзя кушать с остальными? Я тут целый день один сижу, и мне скучно. — укутываясь в свой плед, потому что чувствовал себя в нем более защищённым, интересуется, кажется, смягчившийся мальчик, взяв старшего за ту руку, которую он прислонил к его лбу.