8. Кано (1/1)
Музыка была везде. Буквально везде. Исходила от лениво дрожащих под утомленными пальцами арфовых струн, капала с упрятанных в листву огромных дубов колокольчиков, дрожала в голосах — приятных, ужасных, хриплых, попадающих и не попадающих в гармонию, но каждая ошибка вносила в общую мелодию нечто важное, что никогда не увидишь в записи нот, для этого нет символов, разве что на полях писать: ”в этот момент музыкант зевает во весь рот” или ”а здесь подруга музыканта фальшиво берет верхнее ля”. Эта музыка была не та, которую играют на публику, но та, в которой восхитительно купаться, лежа в душистой траве головой на чьих-то коленях. Арфа звучала совсем близко, и, вероятно, колени были арфистки, а, точно, вот и ее светлые волосы покачиваются в мерцающем серебристом свете.
Их было тут много — музыканты, певцы и те, кто остался с ними, и вино, и принесенные кем-то яблоки, и никто не помнил, где именно находится эта поляна и который час. Эти вопросы просто не существовали в звучащей мелодии, были ей чужды, как чужд ночи золотой полуденный свет.
”Канафинвэ! Не хочешь ли ты мне объяснить, почему четыре моих сына и даже один чужой уже в доме, а еще один — неизвестно где?”
О, нет. Кано вплел в общую мелодию тихий стон, и пальцы арфистки — как ее зовут? кто бы помнил... — ласково прошлись по его лбу, и мелодия стала вдруг гуще и быстрее. Но толку-то! Отец уже перекрыл ее, смел, как крошки со стола, и что с того, что он постарался позвать деликатно, не вторгаясь громко и гневно — музыку может сломать даже писк мыши, если мышь не была в изначальной идее!
”Ночь светла, отец!” — раздражение утекло и в осанвэ, и все сделалось четче и тише. Музыка ускользала.
”И что это, извини меня, значит?”
”Я приду утром!” — все сделалось четче и тише, и уже заявив это, Кано в полной мере осознал, что заявил и кому. Арфистка замерла.
— Кано? Все хорошо?
”Вот это наглость, — швырнул в осанвэ отец. И, когда Кано уже почти всхлипнул от досады, понимая, что музыка вот-вот ускользнет окончательно, добавил: — Явись хотя бы в надлежащем виде. Позже поговорим”.
— Кано? — у арфистки были светлые глаза, зеленые, как молодая трава, и она смотрела немного сквозь него, потому что пальцы ее еще лежали на струнах.
— Играй, — попросил он, вновь прикрывая глаза.
И музыка вернулась.